Проза

Начало

Продолжение

Это был не инцидент. Это было начало войны, в которой мы заранее
обречены на поражение. Кока на утро сказался больным и в школу
не пошёл. Заглянул к Рыбаку. Тот нехотя швырял тетрадки в сумку.
Настроение его было понятным. Я поведал наши беды старшему Калмыку
– Бориске. Тот боевым пылом не проникся, но обещал что-нибудь
придумать. Учился во вторую смену, и времени для размышлений у
него было предостаточно. А мы пошли навстречу неизвестности.

Весь день шли переговоры: на уроках записками, на переменах –
визави. Мы пытались дознаться причин вдруг возникшей всеобщей
нелюбви к нам. Ясности не было, но чувствовалось – Рыжен помутил
достаточно. Готовы были для разрешения конфликта к единоборству
с любым того желающим. Но только один на один, а не как вчера
– толпой против троих. Нам предлагали другое: каждый, того желающий,
бьёт разок по морде – по моей, между прочим, и Толькиной тоже
– на том и расстаёмся. Это было унижением. Это могло подойти Жвачковскому,
но нам – никогда. Однако и бегать каждый день, словно зайцы, было
постыдным.

Выходили в школьный двор после уроков с тяжёлыми сердцами. Для
себя решили, если не договоримся о поединках – станем спина к
спине и будем драться, пока не ляжем костьми. Бегать больше не
будем.

Нас поджидали. И не только враги. Оказывается, Борька Калмыков
всё-таки обдумал проблему и нашёл из неё выход.

Жили на Бугре братья Ухабовы – драчуны и забияки – Колька, Витька,
Саня и Женечка. Вот этот младшенький – по-уличному Пеня – парень
был, про которого говорят: оторви да брось. Был он, конечно, старше
нас и даже старше Борьки Калмыкова. Избалованный авторитетом братьев,
лез в любую заваруху. Не главное – кто с кем и из-за чего – но
всегда на стороне сильнейшего. Страсть как любил победы. Был он
крупнотелым, толстогубым, косноязычным. Под носом и на подбородке
всегда блестело. Нерасторопным был. За то и кличку получил. Напросился
футбол погонять, а стоял как пень – ни с места. Отсюда и пошло
– Пень, Пеня (вместо Женя). Учился в Челябинске, в каком-то ПТУ,
но чаще находился дома, болтался по улицам, отбирая деньги у малышей.
Врал о своей учёбе и жизни городской безбожно. Что, де, мусора
однажды их общагу штурмом брали, а они (бравые птушники) натянули
резину меж могучих тополей и как из рогатки обстреливали стражей
порядка кирпичами, урнами и прочим хламом. Одним метким выстрелом
мусорскую машину перевернули. Врал ещё, что у «Фантомаса» есть
продолжение – «Труп в зелёном чемодане» называется. Что Фантомасом
звали корову, которую задавила на дороге машина французских мусоров,
и человек в ужасной маске им за то мстил. Вообщем, тип ещё тот,
от которого лучше держаться подальше. Но он теперь шёл нам на
выручку с маленьким юрким помощником – первоклассником Серёжкой
Щипкиным.

В этот момент мы стояли вдвоём против стены алчущих нашей крови
одноклассников и никак не соглашались на безвозмездный мордобой.

– А что тут происходит? – удивился Пеня, подходя, и быстро разобрался.
– Ага, Бугорских обижают. Ну-ка, Щепка, вдарь.

Щипкин подошёл и треснул крайнего по носу. То был Юрка Семченко,
и кровь из его ноздрей брызнула на школьную стену. Юрка сел на
корточки, зачерпнул в пригоршню снег и приложил к лицу. Щипкин
шагнул к следующему, и процедура повторилась. Кто-то бросился
бежать.

– Куда? Стоять! – рявкнул Пеня. – Поймаю и убью.

Ему поверили и остановились. Только Рыжен улепётывал без оглядки.

– Этого зарежу со всей семьёй, – пообещал младший из Ухабов.

Щипкин аккуратно, никого не пропуская, обошёл всю толпу наших
врагов. Тому, кто не желал кровоточить с первого удара, он повторял.
Упёртым бил и по третьему разу. Впрочем, удар, как говорится,
у него был поставлен, а перепуганные мальчишки не сопротивлялись.

После этих процедур Пеня собственноручно обшарил карманы пацанов
– забрал всё, что нашёл. Особенно радовался мелочи.

– Завтра я снова приду сюда в это же время. С каждого – по пять
копеек. Кто не

принесёт – получит от Щепки. Всем ясно? Свободны.

Мы пошли домой, радуясь счастливому избавлению от напастей, под
защитой могучего союзника, строя планы мести для Рыжена. Однако
Пеня повёл такие речи:

– Мужики, я вам помог, а долг, как говорится, платежом красен.
Короче, по десять копеек в день, и ни одна собака вас не тронет.
Даже можете лупить их, когда захочите, как Щепка. Или это же он
будет проделывать с вами.

Десять копеек. Эту сумму мне давали на школьный буфет. Остаться
без обеда, или Щипкин расквасит мой нос. Я покосился на юркого
первоклассника. Да что он может без Пени? Прибить его щелчком
– плёвое дело. Тем не менее, гривенники мы аккуратно отдавали
каждый учебный день самому Пене, а в его отсутствие Щипкину. Толян
спёр у деда трояк, и Пеня на месяц освободил его от податей. А
я голодал, отдавая деньги на обед. Впрочем, сильно отощать или
умереть с голоду не дали одноклассники, вчерашние враги, а теперь
собратья по несчастью. На большой перемене, забившись в укромный
уголок у спуска в подвал я, как Шахерезада, рассказывал какую-нибудь
выдуманную историю. До звонка успевал закончить вчерашнюю и начинал
новую. В благодарных слушателей не было недостатка. В благодарных,
потому что, скинувшись, они покупали мне пончик за четыре копейки,
а то и два, а то и три, а то и все четыре.

Рыжена мы отметелили в тот же день. Надо отдать должное – парень
не был трусом, как, скажем, Кока. Он вышел на болото играть в
хоккей. Как ни в чём ни бывало. На что рассчитывал? Только ему
известно.

– Ну, что? – спросили мы.

– Бейте, – согласился Рыжен.

Кока отказался от экзекуции – последствий побоялся. Я встал напротив
Рыжена. Он улыбался, глядя в мои глаза своими раскосыми. Он ничуть
не боялся. Или делал вид, и это у него получалось. Я сделал ложный
замах, и Рыжен качнулся, чуть не упав, потому что был на коньках.
Ударил его в подбородок, когда Толька выпрямился, утратив бдительность.
Он хряснулся на спину, и гул треснувшего льда далеко прошёлся
по окрестностям. Шапка откатилась. Рыжен поднял её и сам поднялся.
Улыбка его осталась лежать на льду. Наступила очередь Рыбака.
Он ударил крепко и ещё пнул пару раз лежащего. Счёты были сведены.

Потом его подловил Пеня и собственноручно отлупил. Крепко. Наложил
дань в двадцать копеек. Сначала Рыжен отказывался, и Щепка бил
его каждый день. Потом где-то стал доставать деньги – наверное,
крал – и жизнь его немного полегчала.

Обнаглел Пеня до беспредела на новогодней ёлке. В наши подарочные
кулёчки он только запустил свою лапу – правда, после этого там
мало чего осталось вкусного – печенье да ириски. А у ребят с Рабочей
улицы отобрал подарки напрочь. Щипкин – малолетний жадина – принялся
было девчонок наших потрошить. Но те так завизжали, что сам Пеня
сказал:

– Оставь.

Никакая кровавая драка не спаяла бы так наш классный коллектив,
как эта всеобщая беда. Рыжен, плативший двугривенный налог, мог
беспрепятственно провожать Любочку – никто его не трогал. Никто
не задирался к нам. Все мучительно искали выход из создавшейся
ситуации. И, кажется, нашли.

Однажды в класс явилась женщина в форме. Сказала, что работает
в детской комнате милиции. У неё, мол, есть сведения, что гражданин
Евгений Ухабов отбирает карманные деньги у школьников и заставляет
их красть у родителей.

– Вы не бойтесь, – убеждала она. – Вам достаточно только подписать
одну бумагу, и Ухабов загремит в колонию для несовершеннолетних
преступников.

– Он никогда не узнает, о нашем разговоре, – заверяла милицейская
дама.

Первым кинулся из-за парты Рыжен. А потом другие. И я подписал.
И Рыбак – правда, последним. А вот Кока Жвачковский состорожничал
– мало ли чего. Впрочем, он не кривил душой – Пеня его не трогал:
как-то незамеченным проскользнул он меж загребущих ухабовских
лап.

После этого визита Пеня действительно исчез куда-то. Заскучал
его подручник Щепка. Били его в школе каждый день. Сам виноват
– понаделал врагов.

Появился Ухаб в конце зимы, и мы затряслись от страха. В школу
боялись ходить. Боялись и ходили. Месяц прошёл, Пеня никого не
трогал. Щипкин, правда, нос задрал, но ни к кому не лез. Мы уж
подумали: изменились времена – проучили мусора хулигана. Но однажды….

У нашей одноклассницы Любы Гайдуковой, девочки ничем не приметной,
разве что на цыганку здорово похожей, был старший брат Мишка –
нигде не учившийся и не работавший переросток – дурачок, наверное.
Неутомимый как крот. Жили они на крайней улице, там зимние метели
такие сугробы наметали, что домишко их скрывало с крышей. Мишка
Гайдуков целыми днями ковырялся лопатой в сугробе. Такие лабиринты
сооружал, в путанице которых сам только и мог разобраться. В его
подснежье, по слухам, была Палата – огромный зал с застеклёнными
для света окнами. Взрослые парни устраивали там пиршества, а нам,
ученикам начальной школы, дорога туда была заказана: старшие гоняли
и самим страшно – заплутаешь в Лабиринте и замёрзнешь. Однако
влекло.

Вдруг Любочка эта передаёт нам приглашение от брата – посетить
его знаменитые ходы. Сам приглашает, сам покажет. Такой случай!
Нам, дуракам, задуматься – с чего бы это он? Да откуда у третьеклассников
ум? Уши да чуб, за которые удобно таскать, да лоб, которым можно
стучать о школьную доску, вгоняя в тупиц знания.

Короче, приходим. Даже Кока, которому вдруг изменило природное
чутьё опасности. Мишка улыбается, пряча глаза под цыганский чуб.
За собой манит. Лезем. Вереницей. Тыкаемся головами дружка дружке
в задницы. Темно, страшно. Ходов действительно неисчислимое множество
– ответвления и вправо, и влево. Мишка уверенно ползёт на карачках
вперёд. И вот, наконец, знаменитая Снежная Палата. Над головой
дыра застеклённая. В ней – препротивная Ухабовская харя.

– Ну что, голубчики, попались? Вылазь Мишка.

Гайдуков – как тот мавр, сделавший дело – молча в одну из тёмных
дыр. Мы следом:

– Эй, эй, эй!....

Рыжен первым за ним кинулся, ему и прищемило затвором руки в узком
проходе. Сверху Пеня сунул в щель широченную доску, и оказались
мы в снежном плену. Господи, не выдай!

Вернулись в Снежную Палату. Рыжен хнычет, Кока подтягивает. Первому
руки прищемило, ему больно. А второй от трусости в слёзы ударился.
Мы с Рыбаком в переговоры вступили.

– Жень, отпусти.

– Ага, сейчас, – радовался нашей беде и своей удаче толстогубый
Ухаб. – Мусорам меня сдали, сволочи. Всё про вас знаю. Замёрзнете,
поганцы – я вас собакам скормлю.

Хныкать хотелось уже всем. Однако Рыжен примолк, испуганный, зато
Кока за всех старался.

Мы осмотрелись. Узилище было достаточно обширным. Скрещенные доски,
подпёртые столбиками в четырёх местах, удерживали белый свод,
высокий настолько, что стоя рукой не дотянуться. По периметру
что-то вроде банного полка или боярского седалища. Впрочем, и
лежать можно, вытянув ноги. Тряпки там какие-то забыты, солома.
На полу «бычки», фантики конфетные, пробки от бутылок – остатки
пиршества.

Может, собрать солому с тряпками – костерок запалить. Кто предложил?
А кто ж у нас глупее мамонта? Конечно – Рыжен. Если от дыма не
задохнёмся, то с потолка капать начнёт – промокнем, замёрзнем
и окочуримся раньше времени. А что делать? Сидеть и ждать, пока
Пеня своей дурью натешится. Или прикинутся замёрзшими – сам за
нами полезет. Мысль, конечно, интересная, но попробуйте полежать
недвижимым на снегу. Нормально? То-то.

Рыжен хитрый, похватал тряпки, солому сгрёб – лёг. Ну, лежи, брат,
мы за тебя покричим.

– Эй, Женя! Тольке Рыженкову плохо. Его в больницу надо. Выпусти
нас.

Кричали, кричали – в мутном окошке никого. Может, разбить его?
Разбить, встать друг другу на загривок, и верхний, наверное, дотянется
и вылезет в дыру. За помощью сбегает. Я легче всех – мне и лезть.
Да и ненадёжен Рыжен для Рыбака, а ему, как самому здоровому,
держать на плечах лазутчика.

– Надо темноты дождаться, – размышляю вслух. – Сейчас Пеня увидит
и всю затею испортит.

– До темноты мы замёрзнем.

– Давайте прыгать.

– А может, он ушёл?

– А может, не ушёл.

Пеня не ушёл. Он курил с Гайдуком на лавочке у дома и напрягал
свои извилины, не зная, как поступить с нами. Выпустить и отметелить?
Ну, отметелить – это уж точно. А вот выпускать не хотелось – когда
ещё заманишь в такую ловушку. Бросить, чтоб замёрзли? На Гайдука
свалить? Ему ничего не будет: он дурак – и, наверное, справка
есть. А вдруг мусора докопаются? Вот такой небогатый выбор терзал
Пенину душу сомнениями. Голова у него даже заболела от умственного
переутомления.

Как всегда в подобных случаях, на помощь приходит Провидение.

Узкой тропкой меж сугробов пробирался Андрей Шиляев. Шёл из магазина
домой совсем близко от злоумышленников. Пеню просто озарило.

– Слышь, Шиляй, рабов надо? Бери – недорого – в хозяйстве пригодятся.

Андрей был старшеклассником, если Вас интересуют его годы. Человеком
самолюбивым, гордым, независимым. Пени он ничуть не боялся, скорее
наоборот. Андрюха мог постоять за себя и презирал уличных атаманов,
науськивающих мальцов.

– Каких рабов?

– Пойдем, покажу.

Мы встрепенулись, когда померк свет единственного окна. Готовы
были напрячь голосовые связки, вымаливая прощение и свободу, но
воздержались, приметив новое действующее лицо. Одним взглядом
оценив ситуацию, Андрей деловито спросил:

– Сколько?

– По полтиннику за штуку.

Покупатель вытащил из кармана монету:

– Хватит?

– На двоих, – торговался Пеня.

Андрей пожал плечами – дело хозяйское – сунул монету обратно.

Ухаб забеспокоился – вид новенького серебряного рубля зажёг в
нём алчность.

– Согласен – забирай.

Монетка вновь увидела дневной свет, но не спешила покинуть ладонь
хозяина. Шиляев кивнул Мишке:

– Открывай.

Тюремщик наш аккуратно вытащил из щели затвор и утащил домой.

– Вылезайте.

– Андрей, мы не знаем хода – тут лабиринт, – на правах ближайшего
соседа обратился к спасителю Рыжен.

– Выведи их, – приказал Шиляев Гайдуку.

Тот покивал головой и нырнул в тёмный лаз. Через пару минут он
уже был в Снежной Палате. Следуя за ним, мы, наконец, выбрались
на Божий свет.

Пеня овладел рублём и заторопился.

– Ставьте жопы – прощаться будем.

– По полтиннику за пинок, – сказал Андрей, холодно глядя в лупоглазые
Ухабовские зенки.

– Что-о? – возмутился работорговец. – Да я их так…

– Только попробуй, тронь моё имущество, – Андрей опустил свою
авоську на снег.

Затей они драку, мы бы без команды бросились на Пеню и возместили
все накопленные обиды. Понять это было не сложно, и мучитель наш
побрёл прочь, кляня себя за неудачную сделку. Он вдруг подумал,
сколько мог бы зарабатывать, водя нас на верёвке и позволяя каждому
желающему лягнуть под зад копеек этак, скажем, за пятнадцать.

А мы, радуясь счастливому избавлению, гуськом брели за благородным
Андреем, и Рыжен захлёбывался словами, описывая наши злоключения.

Возле своего дома Шиляев остановился.

– Вас всегда будут бить и унижать, если не научитесь себя защищать.
Хотите – научу?

Мы, конечно же, хотели быть такими же сильными, храбрыми и независимыми,
как он.

– Иди сюда, – поманил он Рыжена.

Тот встал напротив, улыбаясь. Резкий удар в скулу сбил его шапку.
Рыжен покачнулся, но устоял.

– Молодец. Теперь ты, – Шиляевский палец нацелился в мою грудь.

Недоумевая – зачем он так быстро из героя превратился в мучителя
– шагнул вперёд. Моя шапка усидела, но лопнула губа, наколовшись
на краешек зуба.

– Молодец. Следующий.

Я отошёл в сторонку, уступая место Рыбаку. Плюнул на снег, и слюна
имела алый цвет.

Толян шагнул навстречу экзекуции, а Кока в тот же миг сорвался
с места и запылил снегом вдоль по улице в сторону дома. Может
его бегство, а может ещё какая прежняя неприязнь правила Андреевой
рукой – только достался Рыбаку удар, что говорится, от души. Он
охнул от зуботычины, раскинул руки, падая. Поднялся не сразу и
не на ноги. Стоял на четвереньках, мотал головой, и капли крови
летели в обе стороны. Андрей, кинув взгляд на дело рук своих,
зашагал домой, бросив:

– Приходите завтра в это время.

(Продолжение следует)