Левиафан.
|
Эль Греко. "Врата ада в виде пасти левиафана".
Фрагмент картины "Сон Филиппа II".
1579. Эскориал. Испания.
Ральф Уольдо Эмерсон
Дону ДеЛилло
Шесть дней назад некий человек подорвал себя на обочине дороги в северном Висконсине. Свидетелей не было, но кажется, он сидел на траве рядом с припаркованной машиной, когда бомба, собранная им, случайно сработала. Согласно только что опубликованному заключению патологоанатома, человек этот погиб мгновенно. Его тело разорвало на дюжину кусков, и фрагменты трупа обнаружили даже на расстоянии пятидесяти футов от места взрыва. На сегодняшний день (4 июля 1990) кажется, никто так и не знает, кем был этот человек. ФБР, работая с местной полицией и с агентами из Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию, начало свое расследование с машины, семилетнего синего <Доджа> с иллинойскими номерами, но быстро выяснило, что тот был украден - угнан средь бела дня 12 июня со стоянки Джольет. То же самое произошло, когда они изучили содержимое его бумажника, чудом сохранившегося во время взрыва более или менее в целости и невредимости. Они думали, что им в руки попал целый набор улик - водительские права, номер социального страхования, кредитные карточки; но как только они завели эти документы в компьютер, они все оказались либо поддельными, либо украденными. Следующим шагом могли бы стать отпечатки пальцев, но и в этом случае следов не оказалось, так как руки неизвестного уничтожены взрывом. От машины тоже было мало пользы. <Додж> превратился в груду обуглившегося железа и расплавившегося пластика, и, несмотря на все усилия, на нем невозможно было найти ни одного отпечатка. Возможно, им больше повезет с зубами, учитывая, что зубов, с которыми можно поработать, предостаточно. Но на это уйдет время, возможно, даже несколько месяцев. В конце концов, они, конечно же, что-нибудь придумают, но пока они не установят личность обезображенной жертвы, дело имеет мало шансов сдвинуться с мертвой точки.
Что до меня, то чем больше времени у них уйдет, тем лучше. История, которую мне придется рассказать, довольно сложная, и если я не закончу ее прежде, чем они выдадут ответ, слова, которые я собираюсь написать, не будут ничего значить. Как только тайна выйдет наружу, будет много вранья: в газетах и журналах будут циркулировать безобразные измышления, и в течение нескольких дней репутация погибшего человека будет уничтожена. Не то, чтобы я хотел защитить то, что он сделал. Но поскольку он больше не в состоянии защитить себя сам, самое меньшее, что я могу сделать, - это объяснить, кем он был, и рассказать истинную историю того, каким образом он оказался на этой дороге в северном Висконсине. Вот почему я должен работать быстро: встретить их во все оружии, когда придет время. Если по какой-то случайности тайна останется нераскрытой, я просто попридержу то, что написал, не надо будет никому об этом знать. Так было бы лучше всего: полная остановка, и ни слова с обеих сторон. Но не следует на это рассчитывать. Чтобы сделать то, что я обязан, мне придется предположить, что они уже подбираются к нему, что рано или поздно выяснят, кто он был. И не когда у меня будет достаточно времени, чтобы закончить, - но в любой момент, начиная прямо с этой минуты.
На следующий день после взрыва телеграфные агентства передали короткое сообщение. Это была одна из обычных загадочных историй на два абзаца, похороненных в середине газеты, попалась она мне тогда в <Нью-йорк Таймсе> во время обеда. С неизбежностью я подумал о Бенджамене Саксе. В статье не было ничего, чтобы определенно указывало на него, и в то же время казалось: все совпадает. Мы не разговаривали почти год, но во время нашего последнего разговора он сказал достаточно, чтобы я осознал: у него крупные неприятности и он, очертя голову, несется к какой-то темной, безымянной катастрофе. Если это слишком расплывчато, могу добавить, что бомбы он тоже упоминал, все время говорил о них в тот свой приезд. В течение следующих одиннадцати месяцев именно этого я постоянно и боялся - что он убьет себя, что однажды я открою газету и прочитаю о том, что мой друг подорвал себя. На тот момент это было не более чем сумасшедшей догадкой, этаким прыжком в пустоту. Но после того, как у меня возникла эта мысль, избавиться от нее я уже больше не мог. Затем, через два дня после того, как я наткнулся на статью в <Нью-Йорк Таймс>, в мою дверь постучала пара агентов ФБР. Как только они объявили, кто они, я понял, что был прав. Подорвавшимся человеком был Сакс. Не могло быть никаких сомнений. Сакс был мертв, и у меня теперь был единственный способ помочь ему - никому не говорить о его смерти.
Вероятно, мне повезло, что я прочитал эту статью раньше, чем они пришли, хотя я помню, как в тот момент хотел, чтоб она вовсе не попадалась мне на глаза. Как бы то ни было, я получил пару дней на то, чтобы оправиться от шока. Когда появилось ФБР, я был готов к их визиту, и это помогло мне держать себя в руках. Меня даже не испугало то, что они нашли меня через сорок восемь часов. Кажется, у Сакса в бумажнике нашли записку с моими инициалами и номером телефона. Поэтому они и стали искать меня. По счастливой случайности, это оказался мой номер в Нью-Йорке (последние десять дней я жил вместе с семьей в Вермонте, в доме снятом на остаток лета). Бог его знает, со сколькими людьми им пришлось поговорить прежде, чем они выяснили, где я нахожусь. Замечу мимоходом, что сам дом принадлежит бывшей жене Сакса, это и показывает, насколько сложную и запутанную историю я хочу рассказать.
Я сделал все, чтобы прикинуться дурачком и сказать как можно меньше. Нет, сказал я, статью в газете не читал. Я ничего не знаю ни о бомбах, ни об украденных машинах, ни об объездных дорогах в Висконсине. Я - писатель, сказал я, человек, который зарабатывает на жизнь тем, что пишет романы, и, что, если они хотят проверить, кто я, - пожалуйста, - но это ничего им не даст, они только время зря потеряют. Может быть, и так, сказали они, но как насчет того клочка бумаги в бумажнике погибшего? Они не собираются меня ни в чем обвинять, но тот факт, что он носил с собой мой номер телефона, доказывает: между нами существовала какая-то связь. Мне придется это признать, не так ли? Да, сказал я, придется, но если что-то кажется, это не означает, что оно так и есть на самом деле. Существует тысяча способов раздобыть мой номер телефона. У меня много друзей, рассеянных по всему свету, любой из них мог бы дать номер чужому человеку. Возможно, один человек дал номер другому, а тот в свою очередь третьему. Возможно, сказали они, но с чего бы это кто-то стал носить с собой номер телефона незнакомого человека? Потому что я писатель, сказал я. Неужели? И что это меняет, спросили они. Потому что мои книги опубликованы, сказал я. Люди их читают, и я понятия не имею, кто эти люди. Сам того не зная, я вхожу в жизнь незнакомых людей, и до тех пор, пока они держат в руках мою книгу, мои слова - единственная существующая для них реальность. Это нормально, сказали они, так и бывает с книгами. Да, сказал я, так и бывает, но иногда эти люди оказываются сумасшедшими. Они читают твою книгу, и она задевает какую-то струну в их душе. Они вдруг начинают считать, что ты такой же, как они, что ты - единственный друг, который у них есть. Чтобы проиллюстрировать свое утверждение, я привел несколько примеров - реальных, взятых из моего собственного опыта. Неуравновешенные письма, звонки в три часа ночи, анонимные угрозы. Только в прошлом году, я узнал, продолжил я, некто выдавал себя за меня - писал письма от моего имени, заходил в книжные магазины и там подписывал мои книги, как недобрая тень маяча на краю моей жизни. Книга - таинственный объект, сказал я, и как только, она выходит в мир, может случиться все что угодно. Могут произойти какие угодно напасти, и ты ничего не сможешь с этим поделать. К лучшему это или к худшему, неизвестно, но от тебя здесь совершенно ничего не зависит.
Я не знаю, сочли ли они мои отговорки убедительными или нет. Я склонен думать, что нет, но даже если они не поверили ни одному моему слову, эта стратегия позволила мне выиграть время. Учитывая, что я никогда раньше не разговаривал ни с одним агентом ФБР, я остался вполне доволен своей манерой держаться во время допроса. Я был вежлив, спокоен, сумел проявить готовность помочь и недоумение в нужной пропорции. Одно это было для меня своего рода триумфом. В целом, у меня нет особого таланта обманывать, и, несмотря на все мои усилия в течение многих лет, мне редко удавалось заморочить кому-нибудь голову. Если позавчера мне и удалось выступить более или менее достоверно, частично это заслуга людей из ФБР. Не то, чтобы они говорили что-то особенное, но сам их вид и то, как безукоризненно они оделись, чтобы играть свои роли (каждая деталь подтверждала мои представления о том, как должны выглядеть агенты ФБР: легкие летние костюмы, тяжелые высокие ботинки, не мнущиеся рубашки, темные очки, похожие на летные. Это были как бы обязательные темные очки, они придавали сцене оттенок искусственности, как если бы люди, носящие их, были только актерами, статистами, нанятыми сыграть второстепенную роль в низкобюджетном фильме) странным образом успокаивало меня. И когда сейчас я оглядываюсь назад, то понимаю, как это чувство нереальности происходящего сработало в мою пользу. Оно позволило мне тоже считать себя актером, и, поскольку я стал кем-то другим, неожиданно влзникло право обманывать их, врать без зазрения совести.
Хотя, конечно, они были не глупы. Одному было около сорока, второй был гораздо моложе, лет 25-26. Но у обоих было во взгляде что-то такое, что заставляло меня быть настороже до тех пор пока они не ушли. Мне трудно определить, что в ообоих из них, было такого уж угрожающего. Скорее всего, его пустота, нежелание за что-нибудь зацепиться, как будто он смотрел одновременно на все и в никуда. Взгляд этот выдавал так мало, что я никак не мог понять, что же думают эти люди. Их глаза были слишком уж терпеливы, как-то слишком уж умело наводили на мысль о равнодушии. Несмотря на все это, они были начеку, беспокойно насторожены внутри, как будто специально натренированы на то, чтобы заставить вас испытывать неудобство, мучиться сознанием ваших изъянов и проступков, сделать так, чтобы вам стало не по себе. Их звали Уорфи и Харрис, но я забыл кто был кто. Физически они были неприятно одинаковы, как версия одного и того же человека в вариантах <постарше> и <помоложе>: высокие, но не слишком, хорошо сложенные, волосы песочного цвета, голубые глаза, полные руки с безупречно чистыми ногтями. стиль их речи, правда, был разным, но я не хочу делать далеко идущие выводы по первому впечатлению. Насколько я понял, они все делали по очереди, меняясь ролями, когда придет в голову. два дня назад во время визита ко мне молодой играл роль злого следователя. Его вопросы были слишком прямолинейны, казалось, что он принимает свою работу слишком близко к сердцу. Например, улыбался он редко и обращался со мной с формальностью, зачастую граничившей с сарказмом и раздражением. Тот, что постарше, был более расслабленным и любезным, более расположенным позволить разговору принять естественное течение. Без сомнения, по этой причине он был гораздо опаснее, но должен признать, разговаривать с ним было приятно. Когда я стал рассказывать ему о случаях сумасбродных реакций на мои книги, то заметил, что предмет его заинтересовал и он позволил мне продолжать отступление на эту тему дольше, чем я ожидал. Полагаю, что он меня прощупывал, поощряя мои разглагольствования, чтобы составить представление о том, кто я и как работают мои мозги. но когда я дошел до истории с мошенником, он предложил начать расследование этого случая. Это, конечно же, мог быть трюк, но я так до конца в этом не уверен. Излишне говорить, что я отклонил его предложение, хотя при иных обстоятельствах, возможно, хорошенько подумал бы прежде, чем отказаться от его помощи. Это происшествие уже давно мучило меня, очень хотелось докопаться до истины.
- Я мало читаю романы, - сказал агент, - У меня никогда не хватает на них времени.
-И у других людей тоже - сказал я.
-Но вы, должно быть, пишите хорошие романы. Иначе, сомневаюсь, чтобы вам стали так из-за них досаждать.
-Может быть, досаждают именно потому, что они плохие. Теперь все стали критиками. Если книга вам не нравится, вы посылаете угрозы в адрес ее автора. В этом подходе есть своя логика. Пускай ублюдок расплачивается за то, что он вам сделал.
-Я думаю, мне надо сесть и самому прочесть один, - сказал он, - чтобы понять из-за чего весь шум. Вы не против, нет?
-Конечно, не против. Они за тем и лежат в книжных магазинах, чтобы их могли прочесть.
Это был забавный способ закончить визит - выписать названия моих книг для агента ФБР. Даже сейчас еще я жажду узнать, что же все-таки он искал. Может быть, он думал найти какие-нибудь улики, или же это был тонкий намек на то, что он еще вернется, что со мной еще не закончено. В конце концов, я был их единственной зацепкой, и если они все-таки решили, что я лгу, потом они обо мне уже не забудут. Маловероятно, что они считали меня террористом, но я так говорю только потому, что изнутри знаю, что таковым не являюсь. Они же ничего обо мне не знали, и потому могли сейчас спешно искать что-нибудь, связывающее меня с бомбой, сработавшей в Висконсине на прошлой неделе. И если даже это не так, мне придется признать тот факт, что они еще долго будут работать над моим делом. Они будут задавать вопросы, копаться в моей жизни, выяснят, с кем я дружу, и рано или поздно имя сакса все-таки всплывет. Другими словами, все то время, пока я сижу здесь в Вермонте и пишу эту историю, они будут заниматься написанием своей собственной истории. Это будет моя история, и как только они ее закончат, они будут знать обо мне столько же, сколько я сам о себе.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы