Онтологические прогулки

(ответ Холмогорову)

Егор Холмогоров, счёл возможным подверстать свою статью
«Некропатриотизм» (в которой
среди прочего содержится критика моих
«Дезертиров вечности» к трагической
развязке Бесланских событий. Сначала дал
одну ссылку в своём «Живом журнале», а потом, заботясь об удобстве
орошаемых его пропагандистским гением читателей,—
вторую.
Нашёл момент.

Трагедия по-разному подействовала на людей. Одних повергла в немоту,
в других пробудила словоохотливость. Одних оставила наедине
со своей совестью, других вытолкнула на «торжище людское»,
почитаемое Холмогоровым за соборность, но при этом почему-то
описываемое в торгашеских терминах: «Человеку
самому по себе вообще редко бывает чем РАСПЛАТИТЬСЯ...
Большинство... сбивается вместе, в АРТЕЛЬ, чтобы РАСПЛАЧИВАТЬСЯ друг
за друга, чтобы не погибнуть по одиночке и спастись, если
можно, сообща, «ЗАПЛАТИТЬ» из созданного общим трудом
КАПИТАЛА...».

Пикейный шум, поднятый интернет-болтунами вокруг чужой трагедии,
мало напоминал молитву о спасении души. Не так, много бережнее
относятся люди к своему горю. А если горе чужое...
Тут ведь еще осторожнее надо быть, чтобы не впустить в себя
позорную дрожь облегчения. А если не
получилось, лучше уж совсем промолчать, чем снизойти до сострадания
с высоты собственной не обремененной страданием
добродетельности. Но куда там... Не соборность это была, а оргия. Дикая
пляска на крови вокруг «информационного повода».

Менялы в храме и дома

Поскольку Холмогоров не составил себе труда адекватно истолковать
мои взгляды (хотя бы для того, чтобы не опускаться до лёгкого
победного боя с собственной тенью) я полагаю, что изложил их
слишком путано. Придется повторить. Итак, я имел в виду следующее.

Существуют определённые духовные и социальные практики
выживания. Люди интуитивно прибегают к ним, оказавшись в
тяжелой нравственной ситуации, испытав душевное потрясение,
усомнившись в себе или в обществе, с которым пришлось
вступить в конфликт. Эти практики я называю «протестантскими».

Протестанты в свое время пережили острейший «кризис идентичности»,
оказавшись социальными и духовными изгоями жёстко
структурированной средневековой картины мира. Задача выживания
сопровождала их на протяжении столетий (от первых европейских
религиозных войн до освоения заокеанских колоний) и разрослась до
онтологических масштабов. В результате протестанты
перетолковали основополагающую для христианского сознания категорию
Спасения — Спасение превратилось у них в «Выживание». Упорно
работать, воевать, торговать и стяжать, чтобы обязательно
добиться успеха и тем самым доказать себе, что Бог тебя любит.
Говоря словами Холмогорова, «драться, рубиться в
надежде на жизнь вечную».

Протестанты не верят в Провидение (Бог своей доброй и зрячей волей
дарует человеку Спасение) — они верят в Абсолютное
Предопределение (человек изначально либо спасён, либо обречен на
вечные муки). Знать своей судьбы протестант не может, но он может
догадываться о ней: если ты успешен в жизни, стало быть на
то воля Бога, стало быть ты предназначен для Спасения. Но
ведь успеха приходится добиваться своими усилиями, а значит,
психологически Бог протестанту «не нужен».
Если верующий в Провидение христианин чает заслужить Спасения
молитвой и праведной жизнью, то протестант
добивается его «самостоятельно», через посредство усилий,
направленных на посюсторонние мирские цели. В результате
успех, сила, богатство становятся объектами веры, подменяя собою
Жизнь Вечную. Усердие заменяет молитву.

В своей статье я писал о том, что, решая индивидуально-нравственные
или социально-исторические задачи, мы всё чаще выбираем
«протестантский» путь. И «русско-православные» идеологи вроде
Холмогорова, отталкиваясь от представления будто положение
русского народа катастрофично, тоже вольно или невольно ступают
на этот путь, начинают следовать логике выживания,
описанной в предыдущих абзацах. Вы просто вслушайтесь ещё раз в эту
лексику: «Христианин же ЖИВЕТ ЧТОБЫ ЖИТЬ. Временная
жизнь для него — МОНЕТА, на которую он ПОКУПАЕТ жизнь
вечную...». Как выражается один мой приятель-циник,
«обтяпываем гешефты».

Простое напоминание об эсхатологизме христианского учения вызвало у
ревнителя православия Холмогорова взрыв негодования. Зато с
Константином Крыловым, который с удовольствием называет себя
не то зороастрийцем, не то ещё каким-то асуропоклонником,
никаких разногласий нет. Может, это от того, что Жизнь Вечная
для деятелей типа Холмогорова — всего лишь МОНЕТА, за
которую они покупают «жизнь временную» (а вместе с нею власть,
популярность, благосостояние и прочие приличествующие такому
«монетаристскому» мышлению атрибуты)?

Впрочем, деконструкция — «не наш метод». Скажем по существу.
Хождение в протестанты начинается с иллюзии, что положение русского
народа катастрофично и что русский народ надо спасать. А я
так не считаю. Можете кидать свои камни.

Есть ли русская катастрофа?

Разве сегодня людям живётся хуже, чем после войны? В войну? Во время
коллективизации? Революции? Крепостного права? Петровских
реформ? Смутного времени?.. Да, живётся тяжело, но —
как всегда. По-русски живётся, обычно. Надо терпеть
— Бог терпел...

Катастрофа — это атрибут обремененного «мыслью народной»
интеллигентского сознания. Может быть, дело в нелюбви (ну или в
недоверии) к тому самому «простому народу» во имя которого
холмогоровы сочиняют свои проекты дерусификации русской жизни? Когда
мне удаётся вырваться из Москвы в провинцию, особенно в
деревню, я счастлив. А условный холмогоров видит там
запустение, нищету и пьянство, но не видит тонких
материй — покоя и благодати, которыми наперекор всему пропитана
мучительная и отчаянная жизнь простых людей.

Нет, конечно, сами они вовсе не «благоденствуют» — им не дано
пользоваться своим покоем в той же мере, что возжаждавшему репы
досужему столичному гостю. Но зато они не раздираемы теми
бесами, которые снедают издёрганного и измученного жителя
метрополии. Их не раздражает реклама, и даже к тому, что по
телевизору «всё врут», они относятся со стоическим пренебрежением,
это не становится для них личной трагедией, не заставляет
писать обличительные статьи и не толкает на идиотские
митинги. Они знают многие горести, но и для радости довольствуются
гораздо меньшим, чем интеллигентские чайльд-гарольды. Они
никому не нужны, но и не от кого не зависят. И к национальной
проблеме относятся гораздо спокойнее — я сам вырос в селе,
которое за два десятка лет из русского превратилось в
армянское (а до войны и вовсе было немецким), и там это не
воспринимается как трагедия — ну да, «армяшки такие, они
устраиваются»... Всё течёт, всё меняется, мы сами раньше были
мордвинами.

Национализм «для чайников»

И ведь что характерно — тщась привить русскому амбивалентному
«попустительскому» характеру черты агрессивного самосознания
сплоченного компактного этноса (кажется, это называется
«этническим фаворитизмом»), холмогоровы низводят русский православный
суперэтнос до состояния тех «маленьких, но гордых народов»,
которые ими же, холмогоровыми, назначаются нам во враги и
соперники. То есть — был русский народ исключительным, а
должен стать одним из многих. «Нормальная жизнь в нормальной
стране». Тезис, с помощью которого последние 20 лет вершились
все «демократические» и «либеральные» преступления против
«временной жизни», сегодня подхвачен «русскими националистами»,
за эту самую «временную жизнь» ратующими. Что ж, тогда
остановите поезд — я слезу. Либо эти господа идиоты, либо они
где-то врут.

Русские самураи

А по поводу смерти... Несмотря на всё своё неприятие Егора
Холмогорова как агитатора, горлана и главаря, не могу не
процитировать его слов, с которыми я абсолютно согласен:
«...Смерть — это СБЫВАНИЕ ЖИЗНИ, её высшая точка». Именно
поэтому — чтобы достойно жить, надо заранее умереть. Нужно
хорошо знать свою смерть, не испытывать к ней отвращения и не
бояться её.

В душещипательной американской фильме «Титаник» был такой эпизод.
Гибнет судно. Проиграна борьба за плавучесть. На палубе
паника, хаос, драка за места в спасательных шлюпках. А в салоне
несколько музыкантов во фраках играют что-то бравурное.
Джентльмены пьют коньяк и в последний раз затягиваются сигарами.
Они сделали свой выбор заранее.

Я пытаюсь представить себе среди них Егора Холмогорова с его
суетливой проповедью витального подвига, пытаюсь.

Всё может быть.