Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

– Ну и кто победит? – слышит он неожиданно совсем близко.

Это сосед, только что вошел в подъезд. Обычно они лишь молча кивают
друг другу, ничего больше, а тут…

Семен пожимает плечами: кто ж его знает? Команда сильная, играют к
тому же на своем поле.

Откуда-то он тоже знает про поле и про то, что сильная – то ли по
радио слышал, то ли еще где-то, хотя к футболу абсолютно
равнодушен. Когда вдруг заходит речь, сразу лезет в голову старая
шутка: двадцать два дурака гоняют один мяч.

Впрочем, не ответь он соседу, возникла бы неловкость. Сосед смурной,
при встрече смотрит исподлобья, словно обиженный. Жена
говорила, что видела его якобы в милицейской форме. Жены,
однако, уже нет целую неделю: уехала к родителям вместе с сыном.

Уехала… Даже внутри себя не может он произнести рокового слова –
«бросила». Его бросили.

Можно бросить окурок, но человека?

Да, жена собрала вещи и ушла. Сына забрала.

Все это чрезвычайно печально, пусть даже он не первый и не последний.

– Ну… – говорит чуть ли не весело сосед. – Семьдесят тысяч на
стадионе! И все болеют за свою команду. Там такое будет!.. Надо бы
туда десант… тысяч эдак двадцать наших, хоть бы и за счет
государства, путь бы там болели, как полагается, а под конец
что-нибудь устроили – мордобой не мордобой, но хотя бы
машины поперевертывали, витрины поразбивали. В случае нашего
поражения. Почему ихним можно, а нашим нельзя?

Сосед ободряюще улыбается: жена, ну и что жена?..

Он-то откуда знает?

Неделю уже Семен возвращается в пустую квартиру. Настолько пустую,
что в ней трудно находиться долго. Он и не остается – уходит
в кино, к приятелям, в пивнушку недалеко от дома или еще
куда-нибудь… Отношения с женой испортились довольно давно, день
ото дня все хуже и хуже, так что уход ее не был для него
такой уж неожиданностью.

Невыносимо жить так, как жили они последние месяцы и недели, в
отчужденном молчании, стараясь соприкасаться как можно меньше,
тон жены раздраженно-насмешливый, резкий, словно любое слово с
его стороны вызывало в ней неприятие. А то и вовсе не
отвечала, будто не слышала и не видела его. Ну да, ведь он для
нее (с некоторых пор) чудик, ненормальный, в том смысле, что
нет в нем чего-то (чего?), что имелось в других, пусть бы они
даже не семи пядей во лбу, не читали книжек и не
коллекционировали кактусы.

Кактусы, дались они ей…

Впрочем, разве в этом дело?

Удивительно, насколько люди, прежде близкие, ближе кого бы то ни
было в мире (казалось), могут становиться совершенно чужими,
даже еще больше. Словно все, что было между когда-то, не
просто выгорело в тлен и прах, но еще и вывернулось чуть ли не
наизнанку.

Всю неделю в горле горечь, тоска даже тогда, когда он убеждает себя,
что наконец-то нарыв прорвало и теперь он свободен,
свободен, свободен! Все равно это одиночество, одиночество,
одиночество, к которому еще нужно привыкнуть, особенно к отсутствию
сына…

В конторе все еще как-то забывалось, дела, общение, но в конце дня,
в метро или в автобусе, на подходе к дому снова тоска, до
дурноты – отвращение к себе и вообще. Пробовал глушить тоску
водкой, но пить в одиночку как-то не в кайф, утром головная
боль и пустота, пустота, пустота…

Про матч в Ануччо – пальмы, цветы, кипарисы, синее море – он услышал
в утренних новостях, хотя и раньше говорили, просто он
забыл, что тот состоится именно сегодня (зачем ему?).

Матч вроде как судьбоносный: будем не будем, станем -не станем? То
же самое, впрочем, и со сборной Пуэрто, которой лишь однажды
удалось куда-то там пробиться лет пятнадцать назад.
Предыдущий же поединок обеих команд закончился вничью, так что
теперь все и определится.

Накануне даже выступил премьер, приравнявший предстоящий матч к
событию государственной важности.

В воздухе носилось: прорвемся или не прорвемся?

В конторе во время очередного перекура к нему неожиданно подходит
Д.: ну что, вставим им, а? Он лично еще вчера запасся ящиком
пива, так что сегодня наши просто обязаны выиграть.

Пиво, причем здесь пиво?.. Д. отлично известно, что Семен никогда не
интересовался футболом и не особенно любит пиво.

– Семьдесят тысяч на стадионе, – тем не менее эхом отзывается Семен,
– семьдесят тысяч!..

– Ну, – соглашается Д., даже не удивившись неожиданной
осведомленности коллеги. – Для них победить нас – дело доблести и чести.
Их сожрут с потрохами, если они этого не сделают. Их
растерзают, не успеют они даже выйти со стадиона. Они просто
обязаны нас поиметь.

– Вот уж не факт, – возражает Семен. – Нервишки их могут подвести, вот что…

– Надо с самого начала ставить Буланина, а не выпускать его, как
обычно, под занавес. Пусть парень поработает на благо отчизны,
разок можно и поднапрячься.

– У Васина травма, а без него защита уже не та, – заявляет Семен и
сам удивляется своим словам, даже про Васина вспомнил (Васин
и Васин), надо же!

– Васин не самое главное, – встревает в разговор проходивший мимо
Петр Петрович, заведующий хозчастью. – Главное, чтобы
Мастерков не подкачал в воротах, это раз, и два – чтобы Пеночкина
поставили вместе со Столбыкиным. Вместе они что-нибудь да
изобретут. И ни в коем случае нельзя выпускать темнокожих.
Только своих.

– Только без расизма, пожалуйста, – полушутя замечает Д.

– Причем здесь расизм? – возражает Петр Петрович. – Надо все делать
своими руками. А то привыкли рассчитывать на чужую помощь,
вот и хлебаем.

– А пиво вы, между прочим, предпочитаете датское, это нам известно,
– подбрасывает Д.

– Я всякое пью. – Петра Петровича голыми руками не возьмешь. – И
вообще предпочитаю водочку. Нашу, «кристалловскую».

Уев таким образом коллегу, он с достоинством удаляется.

– Да, драчка та еще будет, – задумчиво произносит Д., заталкивая
окурок в консервную банку и довольно потирая руки. – Будет,
будет…

В конце рабочего дня тот же Д. неожиданно вступает в полемику с начальником.

– У них есть Гил Берт, легенда, а у нас все легенды в прошлом.
Кто-то в команде должен быть не просто мировой звездой, как
Марадонна или, на худой конец, Бекхем, а еще и национальной
легендой!

– Гил Берт – дерьмо, – мрачнеет дядя Вова (начальник), – он и в
подметки не годится нашему Подберезкину. Во всем виноваты эти
обалдуи-комментаторы. Я в прошлый раз чуть ящик не расколотил,
слушая, как он распевает про этого Гила Берта. Тот ни
одного удара толком не сделал, только и пререкался с судьей, а он
– Гил Берт, Гил Берт… Уволил бы сразу, без выходного
пособия, это же пятый эшелон! Нет, чтоб наших пиарить.

До игры остается еще часа полтора, но народ в метро уже явно на
взводе, многие с пивом, кое-где молодежь даже скандирует:
Рос-си-я, Рос-си-я…

Выйдя на своей станции, Семен непроизвольно останавливается возле
ларька и разглядывает бутылки с пивом. Странная сухость в
горле и не менее странная жажда, хотя вроде и не ел ничего
соленого. Впрочем, почему бы и не взять пару бутылочек, никто ему
запретить не может, тем более что и дома-то никого. Ну да,
никого, пустая совершенно квартира. А обычно сын выскакивал
навстречу, зарывался лицом в живот и снова упрыгивал в
комнату – к телеку или к компьютеру, иногда и жена выглядывала –
в лучшие времена…

– Гил Берт – дерьмо, – неожиданно обращается Семен к продавцу, – и
комментаторы дерьмо.

– Буланина надо ставить, – вот что я думаю, – охотно откликается
продавец, низко склоняясь к окошку, чтобы поближе увидеть
Семена. – Если Лукин этого не сделает, большой ошибкой будет.
Парень хоть и с норовом, но голы забивать умеет. И скоростишко
у него не хуже, чем у Подберезкина.

– Вот-вот, скоростишко у него точно есть, – укладывая бутылки в
сумку, бормочет Семен и вдруг добавляет: – А, давай еще одну,
Бог любит троицу…– И сует в окошечко деньги.

– Забивать надо, а не сидеть в осаде, – вмешивается в разговор
подошедший к киоску гражданин в шляпе. – На комбинациях много не
наработаешь. Играть надо. Они нас побаиваются, вот и хорошо,
а то в предыдущем матче слишком много перепасовывались.

– Нашим олигархам надо внушить: даешь деньги на команду, будешь жить
спокойно, нет – прокуратура тобой уже давно интересуется, –
вставляет еще один, пристроившийся за гражданином в шляпе.

– Это точно, – соглашается в шляпе. – Надо помогать. А то совсем
опустили своих, даже до чемпионата Европы дойти не можем.
Великая держава называется.

– В Ануччо дождь и жара, трудно играть, – сетует Семен чуть ли не с
воодушевлением. Ему уже не терпится включить наконец
телевизор.

Бутылки весело позвякивают в сумке.

– При чем тут дождь? Либо играешь, либо… – возражает в шляпе. –
Главное – настрой.

Вот-вот, главное настрой, думает Семен, торопливо отпирая дверь в
квартиру. Тишина сейчас не удручает его, в приятном
предвкушении события он сразу же включает «ящик» и идет за открывалкой
в кухню. На экране еще крутят рекламу, а он, не дожидаясь
начала, откупоривает бутылку и, обливаясь пеной, жадно
отхлебывает прямо из горлышка.

Когда раздается гимн, он уже в том чувствительном состоянии, что
сосредоточенные лица наших ребят исторгают у него слезу.
Впрочем, слеза выкатывается и при гимне соперников.

Он пытается вычислить Гила Берта, но без комментатора ему это так и
не удается. Зато Буланина и Подберезкина он странным образом
узнает сразу, хотя, кажется, никогда раньше их не видел.
Как, впрочем, и главного тренера наших Лукина – суровое,
немного торжественное лицо.

Что-то будет, думает Семен, делая глоток за глотком и чувствуя, как
все теплей и праздничней на душе, даже и до дрожжи. К тому
же наши сразу бросаются в атаку, а вокруг клокочет и бурлит
стадион, семьдесят тысяч, развеваются чужие знамена и
лозунги. Это ничего, успокаивает Семен сам себя, нас так просто не
возьмешь!..

Пару раз показали наконец-то крупным планом Гила Берта: высокий
поджарый парень, которого плотно взял под опеку наш ветеран
Лобков. Впрочем, комментатор на этот раз про Гила Берта
помалкивает, зато долго распинается про Лобкова – и что боец
настоящий, и что много раз выручал нашу команду, и всякое лестное,
даже и не совсем кстати. Тот как раз не очень удачно вырубил
Гила Берта, за что и получил желтую карточку.

– Давай, парень, давай! – подбадривает Семен то Подберезкина, то
Буланина, которого Лукин выпустил на поле с самого начала.
Поминутно вскакивая с кресла, он яростно лупит кулаком по левой
ладони. – Ну же, милый! Давай! – и в изнеможении
опрокидывается в кресло, когда очередная атака наших захлебывается.

Уже и третья бутылка почата, а, надо же, еще только первый тайм. Не рассчитал.

Надо заметить, возбуждение, в каком пребывает наш герой, да и азарт
– состояния для него едва ли не забытые. Хотя, положа руку
на сердце, не так уж и важно ему, выиграют наши или не
выиграют (лучше бы, впрочем, выиграли).

Переполняет его…

Вроде как надежда, а может, даже и счастье. Во всяком случае, нечто
в высшей степени приятное.

Нет, не все еще потеряно. И то, что никто его сейчас не дергает, не
теребит, не пристает с дурацкими претензиями и упреками, не
давит обиженным молчанием и плохо скрываемым раздражением –
все как-то ново и славно.

Конечно, еще бы приятней, если б рядом сейчас сидел сынишка, который
как раз страстно увлекался футболом. Впрочем, наверняка он
тоже смотрел матч, у бабушки с дедушкой, родителей жены, так
что они все равно как бы вместе. Не трудно представить, как
тот в запале прыгает и кувыркается на диване.

Во время перерыва Семен берет деньги и сумку (пива явно
недостаточно) – и уже собирается выходить, как замок входной двери
внезапно щелкает.

На пороге жена с сыном.

– Па, ты смотришь? – выкрикивает сын и бросается в комнату. – Какой счет?

– Ноль-ноль пока, – вид у Семена оторопевший.

– А ты куда? – выскакивает сын.

– Да вот… пивка собрался купить, – смущенно бормочет Семен.

– Буланин должен забить непременно. Спорим!

– Хотелось бы, – Семен с тревогой взглядывает на жену.

– Точняк, – подпрыгивает на месте сын. – А Гил Берт – фуфло…

– Иди-иди, – говорит жена миролюбиво. – Возьми и на меня, что ли.
Давно не пила пива...

– Во! – Сын в восторге. – Отметим нашу победу. – И нетерпеливо
добавляет: – Только быстрей, скоро начнется. – И тут же
предлагает: – А хочешь, я с тобой схожу?

– Гил Берт – дерьмо…– уже в дверях шепчет Семен неизвестно кому.