Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Продолжение

Исследования в специальной лаборатории показали, что в баночках с
яблочным пюре нет ничего, кроме яблочного пюре. Ирина, моя
знакомая лаборанта, позвонила ко мне домой и «обрадовала» этой
информацией.

– Блин, – выругался я.

Таким образом, получалось, что Кнут действительно задумал какую-то
махинацию с детским питанием. Оставалось только узнать,
какую.

В четверг я не пошел на работу и остался дома, зализывать свои раны.
Софи хлопотала вокруг меня, как курочка. Она приносила
холодные компрессы, уносила пустые чашки после чая, подставляла
пепельницу...

– Да, что ты прямо, как... как моя мама, суетишься, – сказал я.

– Молчи лучше, драчун, – отшутилась Софи.

– Я не дрочу...

Она засмеялась.

– А если бы тебя убили?! – сказала неожиданно Софи, чистосердечно и озабоченно.

Я отмахнулся от нее. Слишком болели скулы, чтобы объяснять ей
какие-то прописные истины. Вместо этого я подал ей толстый
конверт, похожий на бандероль, и попросил сегодня же отнести его
Кулькову. В конверте лежали козлиная маска и записка, в
которой я расписывал капитану ФСБ время, место и обстоятельства ее
получения.

Софи взяла конверт без лишних вопросов.

В пятницу я пришел в свой офис, закрыл дверь на ключ, сел к окну и
просто стал смотреть на город. Не хватало у меня в тот день
какой-то внутренней энергии, словно высосал ее кто. Даже
думать ни о чем не хотелось. Я встал посередине комнаты на
стул,... вбил крюк в потолок и повесился на собственных
подтяжках. Нет, не повесился. Я стал прикреплять к абажуру
белокостный скелет птеродактиля, сделанный из пластика. Давно уже надо
было прикрепить, но все руки не доходили. Хотя как они
могут вообще доходить?

Мой сотовый телефон в кармане дал о себе знать.

«Я занят», – пробормотал я.

Пиликанье продолжилось, я включил трубку и поднес ее к уху:

– Алло?

– Тюря, привет. Это я, Альберт, – голос у Пока был взволнованным. –
Все немного меняется...

– Что именно?

– Ты же знаешь моих друзей в областном морге... Обследование крови
погибшего Зотова показали, что у него уже не было СПИДа! (Я
чуть не упал со своего стула от этих новостей.) То ли
ошибались врачи Центра, то ли бомж вылечился от своей чумы сам...

– В Центре не могли ошибиться, – я тоже начал волноваться. – А может
быть, это не зотовский труп?

– В том-то все и дело, что зотовский. Менты сделали идентификацию
отпечатков пальцев, сравнили зубы на трупе с данными, которые
у них были. Нет сомнений – на железной дороге отрезало
голову именно Олегу Зотову. Но откуда эти новые показания?.. У
Зотова не оказалось вируса иммунодефицита ни в крови, ни в
моче, ни в мягких тканях... Болезнь испарилась! Выветрилась...

– ...на помойке, – добавил я.

– Да, на помойке, – согласился Альберт. – Но этого же не может быть!
Вот тебе еще одна загадка, которую можно (обязательно нужно
– читалось по его интонации) вытянуть на сенсацию!

– Спасибо за информацию, – сказал я и слез со стула. Птеродактиль
уже висел на люстре. Просто исторический музей, а не офис
продажного журналиста! Драка на складе – это мелочи. Просто не
надо было напиваться после этого, как сапожникам. Теперь
голова разламывалась напополам. Невозможно было сосредоточиться
на чем-то одном.

...После обеда ко мне зашел Ангел. Он тоже вторые сутки болел с
похмелья. По лицу было видно, что болел: мутные глаза,
искривленная улыбка, бледность.

– Как дела? – спросил он.

– Водка, пиво или морсик? – ответил я вопросом на вопрос.

Ангел остановил свой выбор на пиве. Я достал две бутылки холодного
пива из холодильника и протянул одну Ангелу. Он с
благодарностью в глазах открыл ее зубами, сделал пару жадных глотков,
закурил и протянул:

– Хорошо... Чем займемся?

– Поедем на свалку, – ответил я.

Перед землянкой Паленко был устроен почти круглый двор – «циркус»,
окруженный дикими яблонями. Я подогнал машину к самому входу
в «циркус». Проход был слишком узким, а не то я бы не
поленился и подъехал прямо к их землянке. Во дворе Галина, жена
Паленко, сидела на бревнышке и курила.

– Игоря нет, – сказала она, узнав меня.

– А нам он и не нужен. Нам нужна ты, – сказал я.

– Вот как?! – удивилась Галина. – Садитесь.

Мы остались стоять, возвышаясь над ней. И синявке пришлось щуриться,
потому что как раз из-за наших спин ей в глаза светило
солнце.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

– Меня интересует Олег Зотов. Он ведь жил с вами?

Синявке надоело щуриться и она поднялась. Господи, да она оказалась
в два раза короче меня! Не было особой разницы: сидела ли
Галина или стояла. А запах! Суррогатная смесь пота, грязи,
мочи... Я бы на месте Игоря Кирилловича и близко бы не
подпустил ее к себе! Было заметно, что Ангел сейчас проблюется от
этой вони и несуразности.

– А что Олег?

– Я спрашиваю: он ведь жил с вами?

– Да, жил, некоторое время.

– И куда потом делся?

– Ушел. Собрался и ушел. Я не знаю, куда.

– Давно? – я быстро задавал свои вопросы и не давал синявке опомниться.

– Ну, недели уже две назад...

– А может быть, это вы с мужем убили его?

– Как убили?! – очумела Галина.

– А-то не знаешь?!

Синявка пошатнулась и попробовала приблизиться ко мне

– Истинный крест, не знаю, – она, кажется, не врала.

– Кто-то связал его и положил на железной дороге под поезд...

Игорь Кириллович и Олег познакомились, возможно, на обследованиях в
Центре, подумал я. А может быть, еще в ИВС? Паленко
пригласил Зотова (такого же бича, как и он) жить к себе на свалку.
Мол, есть одна уютная землянка. Да и свалка кормит: всегда на
бутылку будешь иметь. И бабу тебе найдем. Несколько месяцев
Олег жил у Игоря Кирилловича и его жены. Что произошло
дальше, мне и хотелось бы узнать.

– О боже... – Галина села обратно на бревно. – Кто-то связал Олега и
положил под поезд... Но кто это может быть?

Синявка вытаращила свои бесцветные глаза, словно ее шарахнуло
какой-то страшной догадкой, и заорала:

– Не Игорь! Только не Игорь! Он не мог!

Игорь Кириллович был очень крупным человеком. Огромная голова,
широкие повисшие плечи, громадные ручища. Он вполне подходил под
описание человека на полотне, сделанное машинистом... А
почему бы и нет? Допустим, Зотов начал потрахивал жену хозяина,
тот застукал их и решил убить неблагодарного гостя. Скрутить
Олега ему ничего не стоило – при такой-то силище! А потом
оставалось только положить на рельсы и ждать, когда проедет
поезд. Но почему именно в Сосновке, на разъезде? До туда из
шанхая добрых 20-30 километров. Возможно, Паленко специально
ушел со своей жертвой на такое расстояние для отвода глаз. А
возможно, они оба там чем-то промышляли...

Синявка вся умывалась слезами.

– Так значит, Игорь держал зуб на Зотова? Я правильно понял?

Галина не отвечала.

– У вас с Зотовым что-то было?

Галина молча ревела.

– Ну, передавай привет Игорю Кирилловичу. Скажи, что скоро заеду, –
мы повернулись и готовы были уходить, но синявка окликнула
нас:

– А где похоронили-то Олега?

Я гнал Девочку в поисках чистого воздуха.

– Ну, у тебя и работка, – сказал Ангел, раскуривая сигарету. –
Сначала Кнут, потом синяки... Не соскучишься!

– Бывает и хуже, – ответил я и тоже закурил. Я не стал рассказывать
ему, что мы только что посетили семейство «спидоносца». Я
размышлял. Если Зотова все-таки грохнул Паленко, то жена его,
явно, не знала об этом. Иначе к чему ей разыгрывать весь
этот спектакль перед нами? Теперь, возможно, в ней зародились
сомнения... Но о чем я думаю! Разве эти семейные разборки
двух бомжей и бомжихи как-нибудь проясняют тот факт, что Зотов
излечился от ВИЧа?! Нет, тут нужно было копать глубже.
Правильно говорить Берта, у журналиста, как и у глиста, должна
быть тонкая задница – чтобы без маргарина пролазить в любую
щель.

В темном подъезде у окна я увидел два красных глаза – сигареты
бандерлогов, которые курили у окна. Мы с Ангелом остановились
перед ними, я чиркнул зажигалкой и осветил лица бандерлогов.

– С тобой хотят поговорить, – сказал один из них.

– А я не хочу, – ответил я. – И попробуйте меня переубедить!

Бандерлоги переглянулись.

– Это близко. Машина стоит во дворе.

«Вот как? А я и не заметил. Старею, наверное...»

...Мы вышли во двор. Неподалеку, на самом деле, стояла кнутовская
«ДЭУшка». Сам Владимир Яковлевич Кнутов вышел к нам на встречу
и остановился перед своей машиной. За его спиной стоял
Гвоздев, а Рузвельт оставался в «ДЭУшке». По уму я мог сейчас
поднять восстание. Стрелять они бы не решились; надо было
только опрокинуть двух бандерлогов, провожающих нас до машины, а
потом напомнить Гвоздеву, что я сделал с ним позапрошлой
ночью в канаве. С этой работой мы с Ангелом справились бы без
проблем. При таком раскладе Рузвельт не решился бы даже
вылезти из своей «ДЭУшки», а Кнут слишком чистоплюен, чтобы
ввязываться в драку. Но тут из бандерлоговской машины
появился... Артем Кульков и виновато посмотрел на меня.

Само по себе его появление не могло означать ничего другого, кроме
того, что Тема сдал меня. Он вышел к нам на встречу, молча
пожал руку мне, Ангелу. Я отошел от него и посмотрел в лицо
Кнуту.

– А вот и наш продажный журналист! – ухмыльнулся Гвоздев за его спиной.

– Попридержи язык! – ответил я ему и снова повернулся к Кнуту:

– Я вас слушаю, Владимир Яковлевич.

– Нет, это я тебя слушаю, какашка, – сказал он. – Тебе о чем-нибудь
говорит закон о частной собственности, который ты нарушил?

Далее я опускаю все слова, оброненные воровским авторитетом и
касающиеся только моей личности. В принципе, можно было понять
обиду этого человека. Кто я такой, чтобы становиться у него
поперек дороги? По большому счету, я уважал Кнута. За его
мужество. Он сам по юности сидел на белом (героине). Крепко
сидел. И слез с него только после ходки на зону. Менты долго
ломали его на следствии, предлагали заряженный баян (шприц с
наркотиком), лишь бы он давал показания, рассказал про своих
подельщиков. Но в тот момент он нашел в себе силы отказаться
от предлагаемого баяна. Ему было в падлу брать его. «Почему я
должен принимать «наркоту» из рук ментов, которые тут
ломают меня?!» Однако, этот факт из его биографии не помешал
Кнуту заняться торговлей героина после освобождения. На этом он
и сделал себе состояние...

Итак, я слушал оскорбления в свой адрес и думал, что драки с
бандерлогами можно избежать, если я возьму в заложники Кнута.
Глупые мысли, но мне было приятно не выпускать их из головы. Так,
по крайней мере, спокойнее.

– А в баночках-то действительно детское питание, – сказал я неожиданно.

– Конечно, детское питание, – рассмеялся Владимир Яковлевич. – А ты
что собирался там найти? Героин? Или оружейный плутоний?
(Гвоздев за его спиной хохотнул басом.) Нет, брат, тут я не
нарушаю закон, а вот ты нарушил. Но если ты будешь вести себя
хорошо, думаю, мы забудем эту оплошность. Хотя
прокомпостировать тебе мозги за это не мешало бы...

– Надеюсь, Владимир Яковлевич, – ответил ему я, – вы приехали ко мне
не только за этим?

Кнут посмотрел на меня с презрением.

– Не только, – ответил он. – Садись в машину!

– Я никуда не поеду, – сказал я.

– А мы никуда и не собираемся ехать. Просто сядем в машину и почешем языками...

– Я буду вместе с ним, – неожиданно заявил Ангел.

– А тебя, поганка, никто не спрашивает, – огрызнулся Кнут. – Пацанва!

Ангел бросился на него с кулаками, но тут же получил по лицу от
Гвоздева и отлетел ко мне на грудь. Бандерлоги засуетились.

– Спокойно-спокойно, – сказал я, выставив в примирении руки. – Если
вам нужно, чтобы я сел в машину, я сяду. Но никуда не поеду!

Кнут залез на переднее сиденье, я – на заднее. Рузвельт завел движок
и сразу же вышел из машины. Таким образом, мы остались один
на один и по возможности обезопасились от прослушивания.
Даже если бы я вздумал сейчас включить свой новый диктофон, он
вряд ли бы записал что-нибудь внятное. Тем более наша
беседа не была слышна на улице, где отдельно стояли Артем с
Ангелом и бандерлоги.

– Ты устроил раз... на моем складе, сдал меня с этими масками
госбезопасноти, – принялся за свое Кнутов. – Ты знаешь, что за это
делают на зоне?!

– Мы не на зоне, – скромно заметил я.

– Не на зоне, – согласился Кнут. – Поэтому я еще нормально
разговариваю с тобой, какашка. Но ты прав. Я действительно приехал к
тебе не за тем, чтобы отыграться за складские дела. Я хочу,
чтобы ты поработал на меня...

Мои глаза в прямом смысле слова полезли на лоб. Я мог ожидать от
Владимира Яковлевича все, что угодно: нападения, угрозы,
подкупа... – но только не этого. Что значит вот такое простое
заявление: «Я хочу, чтобы ты поработал на меня»? Предложение
дружбы? Перемирье? Или очередной ход конем по голове? Не зря
Берта говорит, что с бандерлогами нужно держать ухо в остро.
Поймают на слове, как муху, и будут держать в кулаке, как
потом не жужжи. В начале беседы я собирался по возможности
дольше и дольше пререкаться с Кнутом, а теперь не знал, что и
ответить ему.

– Кажется, вы сказали, что хотите, чтобы я поработал на вас? – переспросил я.

– Да, – отрезал Кнутов, – я хочу, чтобы ты поработал на меня.
Естественно, за деньги...

– Гонорары? Оклад? Командировочные? Премиальные?

– Все, что захочет продажный журналист. Деньги будут хорошие, ты меня знаешь.

– А чего хотите вы? – спросил я.

– Я хочу, – Владимир Яковлевич чеканил каждое слово, – чтобы ты
поехал в Питер, нашел там профессора Знаменского и написал про
него статью.

– И все?!

– Нет, не все. Кроме того ты должен держал меня в курсе на счет
пропавших «спидоносцев». Сколько их всего? Восемь. Отлично. Я
хочу, чтобы каждую статью о них ты согласовывал со мной и ни
одно лишнее слово не попало в газеты. Вот и все. Ты согласен
на такие условия?

А в чем подвох, подумал я. За последнюю неделю это уже второе
предложение прокатиться в Питер и взять интервью у Знаменского.
Что же это за птица такая, которая целый год проводит в
Челябинске какие-то странные опыты и остается в тени, а теперь
вдруг заинтересовывает таких авторитетов, как Пок и Кнут? К
тому же – ЧТО Владимир Яковлевич знает о Знаменском? Уж не сам
ли профессор подговорил бандерлогов совершить налет на свою
лабораторию? Нужно ему было, скажем, замести следы. Или
напустить тень на плетень. Или скрыть что-нибудь. Вот и еще одна
загадка во всей этой истории, которую обязательно нужно
раскрыть. Кроме того, почему-то до беседы с Кнутовым я не
задавался вопросом: уж не одного ли поля ягоды исчезновение
восьми ВИЧ-инфицированных и погром в медицинском техникуме? Но в
чем связь?!

С одной стороны кнутовское предложение о сотрудничестве ничем не
ограничивало мою обычную работу. Может быть, даже в некотором
роде способствовало ей. Но с другой стороны – мог ли я ему
доверять. Не обернется ли оно – предложение, – в конце концов,
какими-нибудь кандалами? Вдруг в один прекрасный момент
окажется, что я не могу раскрыть рта без согласия Кнута, что у
меня есть скандальная информация, а я не могу ее
опубликовать. Все эти предложения о сотрудничестве – палка о двух
концах: один подбрасывает тебя, другой бьет по голове.

– Пустые хлопоты, – ответил я. – Что касается профессора, то я и без
вас собирался ехать к нему или, по крайней мере,
созвониться. Что же касается восьми «спидоносцев», то я ничего не знаю
о них и пока рано говорить о том, что я смогу о них
написать в будущем. Другое дело, если бы вы поделились со мной тем,
что вам уже известно и о Знаменском, и о «спидоносцах», и
дали деньги, чтобы я молчал.

– Значит ты отказываешься от сотрудничества с нами? – спросил
Владимир Яковлевич.

– Нет, почему же? – ответил я. – Нас с Поком очень бы заинтересовала
перспектива, чтобы кто-нибудь оплатил мою командировку в
Питер. Пусть это будете вы...

– Сколько?

– Пять тысяч.

Кнутов невозмутимо полез во внутренний карман, достал толстую пачку
денег и отсчитал мне пять тысяч рублей сотенными купюрами.

– Надеюсь, не обманешь? – спросил он с ухмылкой.

– Можете быть спокойны, – заверил его я.

– А теперь на счет второго вопроса, – Владимир Яковлевич повернул в
салоне зеркало заднего вида и посмотрел мне в глаза. –
Сколько ты хочешь, чтобы никакая информация не прошла в газеты?

– А вы уверены, что кто-нибудь из этих «спидоносцев» вернется? –
ответил я ему контр-вопросом.

– Уверен. Иначе не стоило бы и заводить этого разговора.

Я помолчал, разминая пальцами сигарету.

– У вас какие-нибудь личные интересы? – поинтересовался я.

Кнут не ответил.

Неужели я уже что-то раскопал с этими «спидоносцами», подумал я.
Что-то важное. Раскопал и пропустил мимо ушей. А Кнутов знает
об этом и боится огласки. Но что именно?!

– Я первый задал тебе вопрос, – ответил наконец Владимир Яковлевич.
– Итак, ты согласен не писать о них, пока я не дам на то
разрешение.

– Я должен подумать...

– Сколько?

– Десять минут.

– Думай, – разрешил Кнут.

Я закурил сигарету и стал смотреть в окно машины. Начал накрапывать
мелкий дождь. Погода на Урале паршивая: как только август,
сразу – дожди и дожди. В конце месяца резко закрывается
купальный сезон, в городе – тоска, за городом стоят грязные леса.
Не выехать, не отдохнуть, не полюбоваться природой. И
небо... Весь день небо заволочено матовыми тучами, даже когда не
идет дождь.

– Все дело в женщине? – спросил я наконец.

– В какой женщине? – удивился Владимир Яковлевич.

– А я не знаю, в какой. Среди восьми пропавших «спидоносцев» есть
две женщины: Ляхова и Пуксина из Магнитогорска. Наверное,
Ляхова...

– Хм, – Кнутов в задумчивости повертел ручку прикуривателя и
взглянул через зеркало на меня. – А я не зря собрался платить тебе
деньги. Головастый. Почти угадал.

«Почти» можно было опустить. Кнут вставил это слово из чувства
собственной важности. На самом деле я полностью угадал. Но что
угадал? В этом еще надо было разобраться.

– Значит, ты согласен с моими условиями? – повторил вопрос Владимир Яковлевич.

– Нет, – ответил я. – Ни на какие условия я не пойду. Но если у меня
в руках окажется интимная информация, касающаяся личной
жизни, я и сам не стану ее публиковать. Без ваших денег. На
этом и остановимся?

Кнутов утвердительно кивнул.

– Кстати, – сказал он, – в той же канаве я нашел вот это.

Владимир Яковлевич протянул мне мою тетрадку со стихами.

Не может быть!

Кнут читал мои «бессмертные» творения!

Про Пушкина читал!

Про Эдгара Аллана По!

Про Чайковского и Уайльда!

Про косые легионы и Гору девяти мертвецов!

– Ничего, – похвалил он меня. – Познавательно... Лучше бы ты писал одни стихи!

Я вышел из машины под дождь. Бандерлоги забрались за заднее сиденье
«ДЭУшки» и отъехали.

– Тебе не жарко? – спросил я у Артема.

– Это не то, о чем ты думаешь, – ответил он, отводя меня в сторону.
– Я получил твою посылку с козлиными масками и решил
действовать самостоятельно. Для Отдела слишком мало доказательств,
и мы не можем без специальной доработки привлечь Кнутова к
ответственности за погром. Нужно дополнительное следствие...
И он это понимает. В принципе, доказать вину Кнута не
составляет проблем, но нас интересуют заказчики погрома.

– Меня тоже, – сказал я и пошел домой.

В начале сентября я пришел к себе в офис и нашел на автоответчике
сообщение от главврача Центра «Анти-СПИД».

«Артур Артурович, сегодня ночью в лечебное отделение Центра привезли
нашего старейшего пациента... я не говорю: больного...
Алексея Эдуардовича Васильева. Он состоит у нас на учете уже
девять лет. Пять месяцев назад его болезнь перешла в стадию
СПИДа, но мы выписали его из больницы, чтобы не вызывать у него
лишних подозрений. Сегодня Василия привезли к нам из
городской больницы № 13. Болезнь в самой последней стадии. Думаю,
ему осталось жить не долго. Если есть возможность,
приезжайте. Сергей Петрович», – было записано на пленке.

Васильев... Васильев, перебирал я в голове еле знакомую фамилию. Ах,
да, Васильев! Актер! Вирус иммунодефицита он привез из
Одессы, с гастролей нашего художественного театра, и был одним
из первых зарегистрированных ВИЧ-инфицированных в Челябинске.
У него были жена и двое детей. С женой он сразу же
развелся, с детьми после заражения практически не общался. В театре
его еще некоторое время терпели, а потом выгнали за пьянку.
В последнее время актер Алексей Васильев «работал» в
подземном переходе, пел под гитару песни собственного изложения.
Мимо проходили люди, бросали ему в раскрытый чемодан
металлические рубли и не знали, что у них под ногами загибается
старейший ВИЧ-инфицированный города.

Год назад с ним приключилась супер-неприятная история. Алексею
Эдуардовичу надоело побираться с паперти подземного перехода, он
продал двухкомнатную квартиру, оставшуюся после матери,
купил себе комнату у черта на куличках, на берегу Первого озера,
а сам с горя напился и пошел по Зеленому базару.

Со спелых глаз ему повстречался приятель, который пытался продать на
«толкучке» свою старую куртку. Разговорились. И родился
между ними спор: кто раньше продаст свою куртку, тот за счет
другого и угощается в пивбаре. По рассказам, на Васильеве
тогда была новая канадская «аляска», купленная на деньги,
вырученные с продажи «двушки».

Естественно, раньше повезло актеру. Тут же нашелся покупатель,
который отстегнул за «аляску» почти ту же сумму, что она и
стоила. Васильев похлопал по плечу своего приятеля:

– Ну, что, идем в кабак?!

– Дак, денег у меня пока еще нет, – ответил тот, показывая на свою
непроданную куртку.

– Дак, я тебе займу, – махнул рукой актер. – Триста с куртки
получил, а смотри, сколько у меня еще есть!

Алексей Васильев сунул руки в брюки, а оказалось, что все деньги,
оставшиеся с продажи квартиры, лежали у него во внутреннем
кармане «аляски». Всего там было 150 тысяч «новых» рублей.

...Теперь Алексей Эдуардович умирал.

Я приехал в Центр во время тихого часа. Из палаты Васильева уже
выходил Генка Рыков.

– Сколько? – спросил я у него.

– Что «сколько»? – удивился он.

– Сколько берет за интервью, – пояснил я. В последнее время у
ВИЧ-инфицированных появилась привычка требовать с журналистов
гонорары за рассказ о них.

– А иди ты!.. – отмахнулся Генка и пошел по коридору к выходу.

Васильеву разрешили курить в палате. Он, худой и серьезный, сидел на
своей расправленной постели и о чем-то беседовал с
главврачом Центра.

– Вот и Артур Макаров! – произнес главврач, увидев меня. – Вы
знакомы?.. Это Алексей Васильев. А это журналист... Будете
беседовать?

– Отчего же не побеседовать? – ответил Алексей Эдуардович. – Что-то
много сегодня журналистов приходит.

Я протянул ему два апельсина, купленных по дороге в Центр.

– Вот за это спасибо, – поблагодарил Васильев. – О чем будем говорить?

– Что приключилось-то? – стараясь быть как можно веселее, спросил я.

– Да вот, – ответил главврач. – Небольшое заражение крови через укол на пальце.

Алексей Эдуардович добродушно показал мне своей указательный палец
правой руки с маленькой, но глубокой язвочкой.

– На окуня ходил. Сети ставил. Жить-то надо как-то...

– Где ставили? – я включил свой диктофон – Темин подарок.

– Да на Первом...

– И что, там окуни есть? – удивился я.

– Еще какие! С утра наловлю, по 20 рублей за килограмм продам, три
дня потом живу...

– Так что же приключилось?

– Да вот, полез за сетью в воду, – продолжал рассказывать Васильев.
– Стал выпутывать одного окуня из сети, а он меня уколол
своим плавником ... До крови уколол...

– Почему сразу же не пришел к нам? – по-отечески строго спросил главврач.

– Да, думал, все само обойдется... – начал, как ребенок,
оправдываться Алексей Эдуардович.

– А давно это произошло? – поинтересовался я.

– Да, две недели назад... А теперь вот что... – Васильев закатал
рукав рубашки до локтя и показал мне на сгибе руки средних
размеров опухоль. – И вот еще... – сзади у него на шее была
точно такая же опухоль, только побольше.

– Ну, это мелочи, – сказал главврач. – Полежишь у нас в отделении
недельки две-три. Пройдешь обычный курс лечения. Ампутировать
руку никто тебе не собирается.

– Вот за это спасибо, – поблагодарил Алексей Эдуардович. – Хоть
отъемся у вас тут на казенных харчах.

– Отъешься, – пообещал Сергей Петрович.

– Ну, фотографироваться будем? – спросил я и достал свой «Кодак».

– Отчего бы и нет?! – согласился Васильев.

...Это были его последние в жизни фотографии.

Когда мы вышли из палаты, главврач шепнул мне в ухо:

– Состояние критическое. Заражение крови, которое уже невозможно
вылечить. Боюсь, он не протянет и до утра.

Алексей Эдуардович Васильев умер той же ночью, как и опасался
главврач, не дожив до утра. Хоронили его как обычного гражданина;
пришли друзья, жена, дети... Но время щелкнуло. В Челябинске
умер первый «спидоносец». Не покончил добровольно счеты с
жизнь, а умер от болезни. От неизлечимой болезни.

Он нелепо прожил свои 42 года. Нелепо подхватил ВИЧ. Нелепо
спровоцировал смертельную болезнь и... положил начало «новым»
смертям от чумы ХХ века в миллионном городе. Если бы в Челябинске,
по принципу Калининграда (Кенигсберга), был установлен
счетчик ВИЧ-инфицированных, в этот момент на нем бы высветилась
цифра, на единицу меньше предыдущей. Но это была бы единица
в пользу СПИДа.

На следующий день мы с Альбертом Поком пили в его кабинете «Кровавую
Мэри». В отличие от Вени Ерофеева, у нас менее изысканные
вкусы.

– Это все херня, – заключил Альберт. – Кто-то должен был стать
первым... Пройдет еще несколько лет и «спидоносцы» появятся среди
наших знакомых, друзей, родственников... А потом наступит
момент, когда зараженных ВИЧем станет больше, чем здоровых. И
тогда начнется бойня. «Спидоносцам» будет нечего терять, и
они начнут воевать со здоровым меньшинством... Не дай Бог,
конечно!

Мы выпили не чокаясь.

– Кстати, – Пок протянул мне папку с какими-то документами. – Нам не
придется бдеть на Южной таможне. Грузовики Кнута уже ушли в
Среднюю Азию.

– С яблочным пюре?

– И-м-е-н-н-о, – отчеканил Пок. – Именно с яблочным пюре. Кнут
снабдил всю независимую Киргизию детским питанием и сделал на
этом полтора миллиона рублей.

– Серьезно?! – удивился я.

– Смотри документы, – предложил Пок. – Оказывается в плодовитом
Чуркестане никогда не было баночного детского питания. При Союзе
не завозили, потому что было далеко и дорого, а теперь и
сроду никто не повезет... Кнут уловил этот момент и загнал к
ним целый караван с яблочным пюре. Теперь Киргизия полгода
будет кормить своих выродков европейским детским питанием.

– Полтора миллиона, говоришь? – снова переспросил я.

– И-м-е-н-н-о. И еще на полтора заключил договор на поставку пюре в
начале следующего года. Вот как деньги надо делать!

– С ума сойти! А я-то думал, на хрена Кнуту столько детского питания?!

– Да, и еще, – Пок лукаво прищурился. – Мои орлы узнали, что у Кнута
есть родная сестра по матери. Урожденная Ирина
Александровна Шелехова, которая вышла замуж за Семена Андреевича
Ляхова... Номер один и номер два в списке, понял?!

– Ни хрена себе! Сегодня просто какой-то день новостей! Теперь все
ясно, почему он так боялся огласки моего расследования...

Наступила осень. Бордовый октябрь.

В городских парках на аллеи сыпались разноцветные листья. Меня
одолела какая-то злая меланхолия; казалось, что мои сосуды
сузились и сдавили мне голову. Разборка с бандерлогами Кнута была
позади; чудесное выздоровление Олега Зотова стало как-то
бледнеть в памяти; миф о Панацеи стал ещё более блеклым и
туманным; я так и не нашёл настоящих заказчиков погрома в
лаборатории Архангельского медтехникума. Да еще этот загадочный
профессор Знаменский со своими странными опытами. Поездка к
нему в Питер все откладывалась и откладывалась. По разным
причинам: сначала профессор вообще не хотел со мной встречаться,
потом он сослался на свое недомогание и наконец сказал, что
будет ждать меня не раньше ноября.

Все, пора было мне успокоиться и начать просто зарабатывать деньги.

Хорошие деньги!

Евгений Старк оставил сообщение на автоответчике в офисе, что он
снова хочет меня видеть. Подумать только, второй раз за эти три
месяца! Интересно, что у него опять приключилось?! Ставлю
пять к одному, что Евгения Борисовича в его нелёгком бизнесе
снова одолели конкуренты.

Но всё казалось бессмыслицей.

Вообще, на свете существует только три вещи, ради которых стоит жить
и хотя бы изредка слезать со своей печки. Это сама жизнь
(прошу прощения за «хромую тавтологию»). Это любовь. И это
смерть. Встреча, связка и прощание. Всё остальное – производные
от этих субстанций. Смерть меня пока... тьфу, тьфу, тьфу...
не замечает. И не кладет мне сзади свою руку на левое
плечо. Любовь почему-то именно сегодня не согревает. А жизнь?
Жизнь – это дорожка в осеннем парке, усыпанная разноцветными
лепестками деревьев.

Есть еще, конечно, ожидание и догонялки, которых я больше всего на
свете не люблю. В них по большому счёту проходит вся жизнь...

Словом, я совсем раскис, когда вышел к небольшому летнему кафе. С
улицы уже занесли все столики вовнутрь, а на веранде, как
свидетельствовал огромный щит у крыльца, ещё можно было выпить
горячий кофе или разливное пиво. Хозяин кафе уже готовился к
длинному зимнему отпуску, поэтому из меню пропало абсолютно
всё, кроме кофе и пива.

Я поднялся по тяжёлым ступеням в зал и осмотрелся. За дальним
столиком в углу сидел единственный посетитель. Игорь Книппер. Я
почему-то всегда знал, что наша встреча с ним произойдет
именно так. Случайно, внезапно, исподтишка... Игорь пил черный
кофе из маленькой чашечки, смотрел на меня и еле заметно
улыбался.

Я несколько секунд разрывался между желаниями заказать в буфете
пиво, а потом подойти к Книпперу, или сначала подойти, пожать
ему руку, а потом уже заказать пиво. На выручку пришла молодая
официантка. Она приняла у меня заказ, а я тем временем
подошел к столику Игоря.

– Ну, здравствуй, – сказал я. – Вернулся?..

– Садись, – предложил Книппер. – Не думал, что встречу тебя тут...

– Я тоже, – улыбнулся я и сел к нему за столик. – Давно вернулся?

Игорь посмотрел на меня, как на дурака.

– Какая разница, – ответил он. – Допустим, я никуда и не пропадал.
Просто поправлял свое здоровье на каком-нибудь курорте...

– Ну, и как сейчас твое здоровье?

– Сейчас хорошо, – добродушно ответил Книппер. – Словно заново родился...

– Вылечился?!

– Ну, об этом пока рано говорить, – Игорь сделал паузу, подождал,
пока официантка поставит передо мной кружку пива и блюдце с
сухариками. – Первые анализы действительно показали улучшение
здоровья. Посмотрим, что будет дальше...

– У Зотова вообще не обнаружили ВИЧ! – выдал я свою козырную карту.

– Кто такой Зотов? – поинтересовался Книппер.

– Один ВИЧ-инфицированный. Состоял на учете в Центре. А потом
пропал. Вместе с тобой.

– Я не знаю никакого Зотова, – Игорь прикурил сигарету. Глаза его были честными.

– Его убили в августе. Связали и положили на рельсы, – продолжал я.
– Электричка отрубила ему голову. Было много крови. А потом
сделали экспертизу, и оказалось, что Зотов каким-то чудом
вылечился от ВИЧа.

– То есть вируса не было в крови? – хитро переспросил Книппер.

– Вируса не было в крови, вируса не было в костях, вируса не было
нигде! – вырвалось у меня. Но, казалось, на моего собеседника
это не произвело никакого впечатления.

– Интересно, как это проверили? – задумался Игорь.

– За что купил, за то и продаю, – ответил я.

– Интересно-о... – протянул Книппер. – Интересно было бы сделать ему
анализ на генетическом уровне...

– А тебе делали анализ на генетическом уровне? – поинтересовался я.

Игорь промолчал. Он затушил окурок в пепельнице и прикурил новую
сигарету. За те три-четыре месяца, что я его не видел, Книппер
немного похудел, но не сдал. Нельзя было сказать, что он
сдал. Узловатые, сильные пальцы постукивали по деревянной
столешнице. Из серого джемпера торчала мускулистая бычья шея; не
изменился даже цвет лица, и в глазах, казалось, зародилась
новая жизнь.

– ...значит, не повезло твоему Зотову: вылечился и попал под
поезд... – произнес Игорь после некоторых раздумий. – Странная
какая-то полоса покатила у меня. Полмесяца назад в туалете в
аэропорту вынули из петли одну женщину. Она повесилась на
рыбацкой леске, так ей просто, как ножом, отрезало голову...

– Судьба, – ответил я. С собой у меня был список восьми пропавших
ВИЧ-инфицированных. Я достал его из кармана и протянул
Книпперу:

– Посмотри, ты кого-нибудь знаешь из этих людей?

Игорь внимательно прочитал весь список, поморщился и протянул его мне.

– Ни одного...

– Это правда? – спросил я.

– Да.

– Эти восемь человек пропали в июле в одно время с тобой. Я до сих
пор не могу найти их следы, кроме, конечно, Зотова, которому
отрезало голову, и Паленко, который живет на свалке... – я
спрятал список обратно в карман. Было похоже, что Игорь не
врал: он действительно не знал этих людей. А может быть, не
знал их имен и фамилий, но видел в лицо?

Неожиданно за моей спиной появилась молодая симпатичная женщина в
кожаной куртке. Она погладила по плечу Книппера и села за
столик.

– Знакомься, это Надя, – представил ее Игорь, а потом повернулся к
ней и сказал:

– А это Артур Макаров, журналист. Он несколько раз писал про меня.

– Очень приятно, – сказала Надя.

– Мне тоже, – я расплылся в улыбке. – Вы еще не поженились?

– Скоро собираемся, – ответил Игорь и снова повернулся к своей
подруге. – Что-нибудь тебе заказать?

– Нет, – ответила она. – Что-то сейчас ничего не хочу.

Мы гуляли по вечнозеленому Гагаринскому парку.

Настроение было обалденное, словно я встретил своих старых добрых
друзей. Сосны, каменные карьеры, белочки, дятлы... Казалось,
что в мире нет ничего, кроме этой природы. Нет ни чеченских
террористов, ни надоедливых почтальонов-иеговистов. Нет ни
больших политиков, ни мелких чиновников. В мире нет лжи. А
есть только мягкая тропинка, усыпанная пожелтевшей хвоей,
только сосновое небо, только стройные рыжие столбы и оскалившиеся
камни, только пол литра пива в желудке... И мы втроем с
Игорем Книппером и Надей утопали и растворялись в этом пейзаже.

Много ли надо городскому человеку?

Достаточно хотя бы один раз в месяц поцеловать розовый пышный зад
природы, чтобы потом вернуться в розовом настроении к
троллейбусам и пускать слюни в старых квартирах. А жизнь – это
возможность прожить ее (точно так же, как смысл жизни – это поиск
смысла жизни). А смерть – это маленький день рождения. А
любовь – это...

Мою меланхолию как рукой сняло.

Сегодня я засну счастливым, а завтра утром я проснусь... совершенно
новым. Я по-новому буду относиться к Софи, к нашим с ней
отношениям и в целом ко всей своей жизни.

Всю дорогу Игорь и Надя болтали всякую чушь. Мы смеялись и уходили
все дальше и дальше в лес. А когда сумерки выклевали глаз
солнцу, повернули назад, и тут я сильно захотел в туалет.

На перроне небольшой станции детской железной дороги была выстроена
смешная будка с двумя входами: «М» и «Ж».

– Кто со мной? – спросил я и пошел в туалет.

Внутри будка была еще более смешной. Стены в ней были засраны чуть
ли не до потолка, а в тех местах, где не присохло дерьмо,
какие-то идиоты оставили свои похабные автографы. Чего только
не узнаешь со скрижалей СМИ, которые называются стенами
общественных туалетов? «Черная газета» Альберта Пока, даже «пи»
Доренко и его авторская программа отдыхают перед ними. Пока я
отливал в сифилисное «очко» сортира пиво «Золотая корона»,
Игорь в соседней кабинке громко испортил воздух, и я
поспешил скорее выйти на улицу.

– Я еще посижу, – сказал мне вдогонку Игорь.

На перроне нас ждала Надя.

– С облегчением, – сказала она, улыбаясь.

– Спасибо, – ответил я. – У меня появилась идея как-нибудь
переписать все надписи в общественных туалетах и поместить их в
газете у моего друга...

– В какой газете? – спросила Надя.

– В «Черной газете»...

– Хорошее название, – заключила она.

– Название-то отличное, а статья бы про надписи получилась бы еще
лучше. Чтобы без всякой цензуры и с фотографиями...

– Хм, а для чего это надо? – удивилась Надя.

Я и сам не знал, для чего это надо, но был уверен, что Альберт
благодаря публикации этой статьи увеличит тираж своей «Черной
газеты», как минимум, на две-три тысячи. Уж что-то, а челябинцы
с похотью серийных маньяков читали бы и пересказывали при
случае своим друзьям эту непотребщину.

– Это специфика моей работы, – ответил я на вопрос Нади. – Назвался
«грязным» журналистом, полезай в сортир!

– А, понятно, – сказала Надя, хотя вряд ли она поняла и половины
сказанного мною. – Ну, где там Игорь?

– Он скоро, – заверил я ее и приготовился задать самый важный вопрос.

Надя подозрительно посмотрела на меня, словно я только что проглотил
жабу. Ей стало немного неловко от моего кровожадного
взгляда, а я раскрыл рот:

– Ты ездила вместе с ним? – прозвучал мой вопрос.

– Куда? – усмехнулась Надя.

– На лечение, – не отступал я.

– На лечение? – переспросила она, словно действительно ничего не
понимала. Но я-то видел, чувствовал внутренней интуицией, что
она что-то знала. И знала, по-видимому, очень многое. – Я не
понимаю, о чем ты говоришь...

Отлично понимаешь, давил мой взгляд, но Надя устояла перед ним.

– Три с половиной месяца назад, – пояснил я, – я брал интервью у
Игоря о его тяжелом заболевании. О вирусе иммунодефицита. Потом
он внезапно исчез из дома. Его отец все это время водил
меня за нос, мол, он ничего не знает об этом. А сегодня я
случайно встречаю Игоря в кафе, и как будто ничего не
произошло... Все бы было вполне нормально, но дело в том, что вместе с
Игорем исчезли еще восемь ВИЧ-инфицированных. Двоих я уже
нашел, и оказалось, что один из них полностью вылечился от
своей... «неизлечимой» болезни. Как такое могло произойти?!

Кажется, моя напористая речь произвела сильное впечатление на Надю,
и она готова была уже расколоться, но в этот момент из будки
станционного сортира донесся звон разбивающегося стекла.

Я молнией бросился в туалет и был первым, кто увидел страшную
кровавую картину. Оконное стекло над затылком Игоря Книппера
выскользнуло из рамы, полетело внутрь сортира и, словно бритвой,
срезало ему голову. Тело молодого хирурга свалилось с
кафедры «очка», а его голова отлетела в угол. Лицо Книппера первое
время было еще живое, и в открытых глазах застыло удивление
и боль.

— Что там случилось?! – кричала с улицы Надя. – Игорь, скажи, что случилось?!

Я некоторое время стоял в нерешительности, а потом полез в карман за
сотовым телефоном.

Продолжение следует.