Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

Драма в трех действиях

Явление 1

Глеб.

Глеб идет, пересекая речную долину. Сама речушка, называемая Воля,
почти незаметна в прибрежных зарослях, но заболоченная пойма ее
широка и приятна глазу. Тропа вьется, выбирая сухие места, и приводит
к жестяной громовержущей переправе. Глеб преодолевает водную преграду,
будя округу канонадой шагов и подтанцовывая в такт шаловливо раскачавшемуся
мостику. Оказавшись на противоположном берегу, он оглядывается.

Глеб (про себя). Поперек шагов двадцать, не более. А
ведь по преданиям эта река была когда-то судоходной. Впрочем…
(обводит взглядом зеленые берега и вслушивается в мелодичное
журчание тихих вод) Впрочем, в ней и теперь много поэзии.

Дальнейший путь лежит вдоль берега, меж стен высоченной
крапивы, под пологом сорных, но жизнелюбивых деревец, какие имеют
обыкновение заселять берега российских речушек. Но вот тропа сворачивает
влево, предлагая Глебу вскарабкаться вверх по склону речной балки.
Он принимает вызов и одолевает подъем, довольно крутой. По-над
Волей, к западу и к северу простираются совхозные неприбранные
угодья, да рассыпались две-три картофельные деревеньки. Слева
же от Глеба, то есть к югу, темной стеной стоят вековые деревья.
Лохматые великаны топчутся, словно мамонты, пришедшие на водопой,
попирая обрывистый берег тяжкими стволами. Это начало заповедного
лесопарка. Здесь тропа разделяется на две неравные части. Худенькая
часть, размытая и глинистая, отгибается направо и скрывается в
пажитях, а хорошая, убитая плотно, ведет под деревья. У первой
же сосны обочь дорожки устроена скамья, сделанная из распиленной
вдоль бревенчатой колоды.

Глеб (про себя). Сяду-ка я, присяду. Надо после подъема
перевести дух. (Садится, закуривает.)

Отсюда открывается живописная панорама речной балки; на противоположном
склоне разбиты огороды, с которыми в опасном соседстве пасутся
козы.

Глеб (про себя) . Как, однако, удачно расположена эта
скамья! Какой простор перед глазами, какая во всем гармония… Недаром
мой знакомый, Чарльз, говорит, что некоторые российские пейзажи
напоминают ему Англию.

В недрах парка раздаются мерные гулкие удары.

Глеб (встревожено). Чу! Слышу стук топора… Что бы это
значило? Неужто туристы опять творят беззаконие в мемориальном
лесу? Надо пойти посмотреть. (Встает; заплевав сигарету,
кладет ее в карман. Уходит в парк.)

Явление 2

Глеб и Кондрат

Кондрат (в кирзовых сапогах и рваной спецовке, рубит дерево.)
И-ээх!.. И-ээх!..

Глеб (подходя) Это, брат, зачем же ты хорошее
дерево губишь?

Кондрат (играя топором) Гы-ы…

Глеб (про себя) На туриста не похож… Стало быть,
знает, что делает. (Кондрату) Ну, ну; не буду
мешать.

Кондрат (играя топором). Гы-ы…

Явление 3

Глеб, рыжий мент, мент-студент

Глеб идет сумрачным лесом. Тропа, устланная хвоей, усыпанная еловыми
шишками, мягко пружинит под ногами. Каблуки глебовых ботинок стукают
иногда об оголившиеся гулкие древесные корневища. Но вот меж деревьев
образуется просвет. Видны какие-то постройки в один и два этажа,
беленая небольшая церковь. Это музей-усадьба великого русского
писателя Почечуева. Постепенно тропа все гуще засевается гравием
или мелкими камешками искусственного происхождения и превращается
наконец в одну из усадебных дорожек. Здесь, на территории музея-усадьбы,
во всем заметна планировка и организующее начало: газоны подстрижены,
цветы рассажены по клумбам, лавочки выкрашены голубой краской.
Глебов шаг делается тверже, целенаправленней. Однако путь ему
преграждает милицейский наряд.

Мент-студент. Стоп, молодой человек! Куда это вы направляетесь?

Глеб (изображая удивление). Как куда? В музей,
конечно.

Мент-студент. Мину-уточку! А билет у вас при себе?

Рыжий мент. Погодь, студент. Этого парня я знаю.
Это ж Глебка; он к Наташке-экскурсоводше ходит.

Мент-студент. А мне без разницы. К Наташке или
не к Наташке – все должны ходить через главный вход.

Рыжий мент (философски). Эх, а кто ё поймет,
какой тут вход главный…

Между ментами завязывается дискуссия. Глеб под шумок проскальзывает.

Явление 4

Глеб, Наташа, экскурсанты и их дети

Площадка перед Главным усадебным домом. Сам дом нарисован во весь
задник. Он с мезонином, деревянный, крашен серым. На месте, где
изображено крыльцо, проделана настоящая дверь. Посередине площадки,
огороженный голубым заборчиком, возвышается огромный дуб, рассевшийся
надвое. Слышен людской гомон; на площадку из-за правой кулисы
выходит группа экскурсантов, предводительствуемая Наташей. В это
же время слева показывается Глеб. Увидев Наташу, он остолбеневает.

Глеб (про себя). Боже, это она! (Прижимает руки
к груди, словно собирается запеть). Но до чего она хороша!
Никак не могу привыкнуть…

Наташа (заметив Глеба). Опять он здесь! (Поводит
плечом и поворачивается к нему спиной, лицом к экскурсантам).
Подтягивайтесь, товарищи! Все сюда, пожалуйста.

Спина у Наташи обнажена самым смелым образом. Девушка
иногда поводит лопатками и плечами, будто от легкой щекотки.

Наташа. Товарищи! Прошу обратить внимание на это дерево.
Это так называемый Почечуевский дуб. Писатель сиживал под ним
в минуты задумчивости. Относится к распространенному в средней
полосе подвиду дуб черешчатый. Как видите, время обошлось с ним
сурово. В период революционного лихолетья дерево было поражено
молнией, и у него выгорела вся сердцевина. Дуб предполагалось
спилить, но молодое Советское правительство защитило его своим
декретом, равно как и другое наследие великого писателя.

Во время ее рассказа один или два ребенка ныряют под оградку
и залезают в дубовую расселину, в самую выгоревшую сердцевину.

Глеб подбирается поближе к экскурсантам и потихоньку замешивается
между ними.

Наташа. А теперь мы осмотрим экспозицию Главного дома.
Просьба к родителям – детей своих держать при себе (поводя
лопатками, идет к Главному дому. Экскурсанты, гурьбой, за ней.
Все скрываются в дверях).

Явление 5

Те же.

Комната, меблированная в духе девятнадцатого столетия. По стенам
развешаны картины – все, почему-то, на хорошо заметных треугольных
веревочках. Налой с раскрытой тетрадью и гусиным пером (накрыт
колпаком из плексигласа). Рабочий стол с живо разложенными на
нем старинными письменными принадлежностями, тоже накрытыми колпаками.
Экскурсанты, обутые в гулливерские войлочные тапки, осматриваются,
перешептываются.

Ребенок. Мам, я сикать хочу! (Получает звонкий
подзатыльник).

Наташа (доставая откуда-то указку и взмахивая ей, словно
фея). Итак, товарищи, мы находимся в святая святых нашего
музея. Здесь, в этой комнате, Почечуев обдумал и воплотил большинство
своих замыслов. Сидя, быть может, на этом диване (делает
жест указкой), писатель долгими часами размышлял о судьбах
Родины, что нашло свое отражение в его произведениях.

Мамаша ребенка (перебивает). Прошу прощения,
а туалет здесь имеется?

Наташа. Туалет, отхожее место или нужник безусловно
являлся атрибутом дворянского обихода прошлого века. Позже, товарищи,
я покажу вам реконструкцию.

Мамаша. Я извиняюсь, дитю нужна не реконструкция,
а посикать.

Наташа (с некоторой досадой). Будь у меня свои
дети, я бы заранее предусматривала их надобности.

Мамаша. Скажите, какая умная!

Наташа («зачеркивая» мамашу указкой). А теперь
мы пройдем в спальню писателя, где он отдыхал, принимал лекарства
и в конечном счете умер. Кровать, на которой это случилось, обратите
внимание, подлинная.

Экскурсанты вслед за ней утягиваются в дверь, ведущую
в спальню. Глеб остается в комнате один.

Глеб (про себя, задумчиво). Что толку мне следовать за
ней в толпе остолопов? Дождусь лучше, когда Наташа освободится.
Пора уже нам переговорить один на один. Быть может, сегодня наберусь
смелости ей открыться… Однако, где бы мне переждать время?.. А
подамся я в лесопарковый отдел к Шубиной – она меня знает, да
и Наташа к ней заходит иногда (щелкает пальцами, уходит).

Явление 6

Глеб, Шубина, Вадим.

Бревенчатое строение бывшей усадебной «людской». С одного торца
– отделение милиции с привязанным к крыльцу кобелем; с другого
– вход в лесопарковый отдел. Стукнувшись головой о низкий косяк,
Глеб входит «людскую». Помещение лесопаркового отдела представляет
собой небольшую комнату с единственным окошком. У стены топчан,
покрытый нечистым тряпьем, на котором развалился Вадим, небритый
длинноволосый малый. В углу на полу электрическая плитка с чайником;
там же стоит вадимова пара сапог с портянками, сохнущими поверх
голенищ. Стола никакого нет. У окна в единственном продавленном
кресле сидит и.о. начальника отдела Шубина; в ногах ее пристроена
бутылка «Агдама». Оба они, Шубина и Вадим, пьют портвейн из железных
эмалированных кружек.

Глеб (входя). Не помешал? Привет!

Шубина и Вадим (вместе). Привет!

Глеб. Это там не ваш ли деятель лес валит?

Шубина. Где?.. А, это Кондрат. Мы его нарочно
услали, чтобы не мешался. Пусть дурак разомнется.

Вадим. Ему только дай какую-нибудь березу заломати.

Шубина. Что березу, я его и то опасаюсь.

Вадим (с усмешкой). Ну, тебя-то, поди, и Кондрат
не заломает.

Шубина (меняя тему). А ты что же, Глеб, опять
пришел к своей Наталье?

Глеб (печально). Ах, если б она была моей…

Вадим (пренебрежительно). Гнилой ты романтик!
Смотрел бы на это дело проще… (шевелит босыми пальцами
ног, не слишком чистыми).

Шубина. Он прав. Лучше, Глебыч, выпей с нами
«Агдаму». А коли добавишь шестьдесят копеек, то и на новую наскребем.

Глеб. Наливай, Шубина; у меня есть рубль.

Ему наливают, и вся троица залпом выпивает.

Явление 7

Те же и Кондрат.

Кондрат (входя). Гы-ы…

Вадим. Чего тебе? Пошел вон!

Шубина. Погоди, пусть топор положит.

Кондрат (жадно смотрит на бутылку, потом взгляд его поднимается
по шубинским ногам). Гы-ыы!

Шубина. Чего ты все гыкаешь? Пойди, дурак, умойся;
нальем тебе, так и быть.

Кондрат, моргая глазами, соображает. Наконец он кладет
топор и выходит. Вадим прячет топор под топчан.

Явление 8

Глеб, Шубина, Вадим, Бобков и попроще Бобкова.

Дверь распахивается, и в комнату решительно входят двое мужчин.
Один из них, плотного телосложения, в костюме. Это начальник АХО
Пал Палыч Бобков. Спутник его одет попроще. Оба, не обращая внимания
на присутствующих, направляются к окну.

Бобков (своему спутнику). Ну и где шпингалеты, ёшкин кот?

Попроще. Ставил, Палыч, ей-Богу, бронзовые! Только
не здесь, а в милиции, как сейчас помню.

Бобков. Чего ж ты мне мозги крутишь? Пошли в
милицию (идут к выходу. В дверях уже Бобков оборачивается).
Ты, Шубина, хотя бы прибралась в своем гадюшнике, ведь Олимпиада
на носу.

Шубина. Иди, иди… ищи свои шпингалеты.

Бобков (меняя тон и подмигивая). А скажи, мать,
где вы «Агдам» берете? Я с утра своих посылал, и нигде нету.

Шубина (сурово). Где надо, там и берем. Там жлобам
не дают.

Бобков машет рукой и выходит.

Глеб. Не могу уразуметь – зачем в милиции бронзовые
шпингалеты?

Шубина (усмехаясь). Сказано же – Олимпиада на
носу. Бобков средства осваивает.

Явление 9

Глеб, Шубина, Вадим, Кондрат и Барабулькин.

Шубина, Вадим и Глеб разливают по кружкам остатки «Агдама». В
это время возвращается Кондрат.

Кондрат. А мине-е!

Вадим. Опоздал, убогий. Все уже кончилось.

Кондрат (обиженно). Мине-е…

Шубина. Он теперь не отстанет. Надо за новой идти.

В эту минуту приоткрывается окошко, и с улицы показывается
голова. Нос картошкой, глаза небольшие, бегающие, – это музейский
комсорг Барабулькин.

Барабулькин. Эй, а вы что здесь делаете? Там уже все
собрались.

Шубина. Где это «там», и по какому поводу?

Барабулькин. Во дает! Советскому отделу пятьдесят
пять лет.

Вадим. Нам не докладывали.

Барабулькин (прищурясь). Аполитичный вы народ,
я смотрю.

Вадим. Проваливай, активист, не то сапогом брошу!

Голова Барабулькина исчезает.

Шубина (задумчиво). Придется идти. А то начальство на
меня и так косо смотрит.

Вадим. А я – вот им! (Показывает кукиш).
Меня от этих рож одинаково тошнит – что от жлобов партейных, что
от интеллигенции блеющей… Притом же там бюсты гипсовые.

Шубина (Глебу). Его из художественного училища
выгнали за то что он все гипсы молотком переколотил.

Вадим. Лучше мы с Кондрашей в палатку сгуляем,
а после подеремся… Лады, дефективный?

Кондрат. Гы-ы…

Вадим натягивает сапоги.

Глеб (уныло). А как же я? Куда мне теперь податься?

Шубина. Хочешь, пошли со мной. Как раз и Наталью
свою увидишь.

Глеб. Но пустят ли меня? У вас, я чай, собрание
будет.

Шубина. Собрание, оно же – пьянка. А про тебя,
если спросят, скажу, что ты наш новый сотрудник.

Явление 10

Глеб и Шубина.

Каменное здание с колоннами, выстроенное, очевидно, в эпоху сталинского
правления. Стены покрыты истрескавшейся штукатуркой, на крыльцо
ведут несколько ступеней настоящего гранита. Вывеска у дверей:
«Советский отдел».

Глеб (недоуменно). Однако, зачем в музее советский отдел,
если Почечуев скончался задолго до революции?

Шубина. В самом деле – не дожил, бедняга...

Явление 11

Глеб, Шубина, руководство и сотрудники музея.

Холл советского отдела. В торце его, у стены, два бюста: Почечуева
и Максима Горького; над ними красуются свежие плакаты: «Советскому
отделу – 55!» и «Олимпиаде – достойную встречу!». Посередине холла
несколько письменных столов, сдвинутых вместе и застланных бумагой;
они накрыты и сервированы, но без особой пышности. Столы уже обсели
сотрудники музея, числом человек до тридцати – народ с виду довольно
разношерстный. Наташи среди них, увы, нет. Присутствующие вполголоса
переговариваются, непроизвольно затрагивая руками то вилки перед
собой, то пустые покамест рюмки. Наконец ожидание разрешается
появлением Протасова, директора музея. Иван Степанович шествует
в сопровождении Бобкова и замдира по научной части Живодарова.
Руководство неторопливо рассаживается, занимая почетные места
во главе стола.

Протасов (оглядываясь). А где же фонды?.. Варвара Михална!
прошу сюда; не будем играть в демократию.

Варвара Михайловна, заведующая фондохранилищем, смущаясь,
пересаживается со своей тарелочкой к начальству.

За столом оживление; рюмки наполняются, порции салата «оливье»
шлепаются в тарелки.

Протасов (поднимается с рюмкой в руке). Э-э…

Живодаров. Товарищи, внимание!

Протасов (пожевав губами). Дорогие сотрудники
и, так сказать, сотрудницы! Поздравляю вас с этим знаменательным
днем, который отмечает вся музейная общественность. Что я могу
сказать? Наша кривая посещаемости… э-э… тебе чего, Живодаров?
(Наклоняется; Живодаров что-то шепчет ему на ухо).
Что ж ты раньше-то, ёшкин кот… (Громко). Тут
мне подсказывают, что сегодня у советского отдела, так сказать,
юбилей. Поздравим их, товарищи! (Выпивает; садится).

За столом шум; все выпивают.

Протасов (подняв кверху вилку с наколотой колбасой).
Но расслабляться нельзя, товарищи! Впереди у нас Олимпиада. Таких
сюда понаедет, что вам и не снилось. Так что прошу всех подтянуться.
Внешний вид и все такое.

Каценельсон (с места). Экспозицию надо обновить!

Протасов (с досадой). Опять ты за свое! Мы без
тебя шестьдесят лет прожили с этой экспозицией. Может, ты и руководство
хочешь обновить? Может, на мое место метишь?! Вот тебе экспозиция!
(Показывает кулак).

Бобков. Ты, Кальсон, посмотри лучше, что у тебя в отделе
творится. Одна почитай что голяком на посетителя выходит, и сам
ты худой, будто тебя не кормят. Вот где экспозиция!

Каценельсон (нервно). А вы – жулик!

За столом шум, общая перепалка. Хозяйственники берут сторону
Бобкова, «научники» спорят между собой. Слышны выкрики: «экспозиция!»,
«позор!», «без варягов обойдемся!» Начальство, посовещавшись,
встает из-за стола.

Бобков (покрывая шум). Так! Кто, значит, с нами – продолжим
банкет у Иван Степаныча в кабинете… Бухгалтерия, на выход!

Часть сотрудников выходит вслед за начальством, в том
числе две толстозадые разбитные бухгалтерши.

Живодаров (проходя мимо Глеба, сидящего в конце стола).
Можно вас на пару слов?

Глеб (удивленно). Меня?

Живодаров. Вы ведь у нас недавно работаете?

Глеб. М-м…

Живодаров. Не хотите ли к нам присоединиться?
Некоторым образом, познакомиться…

Глеб. За что мне такая честь?

Живодаров. Ваше лицо показалось мне приятным…
и сложены вы неплохо.

Глеб. Сожалею, но вынужден отказаться.

Живодаров. Печально... Однако я не теряю надежды.

Явление 12

Те же, за отсутствием начальства.

Любохинер. Дорогие друзья! Теперь, когда наше уважаемое
мурло с приспешниками очистили помещение, позвольте мне сказать
несколько слов. Что бы кто ни говорил, советский отдел, который
я имею честь возглавлять, этот цирк, существует дольше, чем большинство
из вас живет на свете. Даже я, пришедший сюда в благословенные
времена так называемой оттепели, успел здесь и поседеть, и оплешиветь…
Да, да, Каценельсон! – перед вами седой старый клоун… Но что я
хочу сказать? Кто бы я был, кто бы мы все были, если бы партия
и правительство оставили нас своими идиотскими попечениями? Где
еще смогла бы на казенный счет угреться такая компания бездельников,
любителей чая и премудрой болтовни?

Пилипенко (мемориальный отдел; подхватывает).
А как хорошо погожим днем выйти с книгой в аллею!

Любохинер. Вот и я про то же… Давайте же, друзья,
не плевать в колодец. И пусть неразрывен будет наш союз! (Поднимает
рюмку).

Все, кроме Каценельсона, с воодушевлением выпивают.

Каценельсон. А все-таки дело надо делать.

Пилипенко. Какой вы, право! Прямо как этот… из
«Вишневого сада».

Любохинер (ехидно). А нет ли в ваших речах подкладочки,
коллега? Если вы и вправду хотите подсидеть Ивана Степаныча, на
нас не рассчитывайте.

Варвара Михайловна (взволнованно). А я!.. А я!..

Любохинер. Что «а вы»?

Варвара Михайловна. А я за Каценельсона. Вот!

Любохинер. Это почему же?

Варвара Михайловна. Потому что я с этой бандой
под суд пойду. Они все фонды разворовали.

Любохинер. Бог с вами, нашли о чем горевать!
Спишут ваши фонды, как и не было.

За столом снова разгорается спор. Каценельсон и Варвара
Михайловна в явном меньшинстве.

Явление 13

Те же и Барабулькин.

Барабулькин (вносит радиолу). А вот и музыка!

Из-за стола. Откуда ты взялся? Ты же с начальством
ушел. Тебя что, прогнали?

Шубина (порядком уже захмелевшая; поднимает голову).
Его шпионить за нами прислали.

Барабулькин (не тушуясь). Почему здесь все обижают
Барабулькина? Им же радиолу пер. Между прочим, Иван Степаныч сами
предложили. И пластинки.

Из-за стола. Значит, танцы? Эх, а нашей главной
плясуньи нет…

Явление 14

Те же и Наташа.

Наташа входит, и в тот же миг освещение сцены делается вдвое ярче.
Глеб вскакивает, потом снова садится, едва не промахнувшись задом
мимо стула.

Любохинер (встает). Богиня!.. Простите старика за выспренность…

Наташа (перебивает). Извините за опоздание, но
у меня была группа.

Варвара Михайловна. Что вы, Наташенька, вы как
раз вовремя: сейчас будут танцы. А вот мне пора уходить… (направляется
к выходу).

Одна за другой несколько сотрудниц постарше покидают собрание.
Оставшиеся – главным образом, мужчины – оживляются.

Барабулькин. Штрафную опоздавшей!

Наташе подносят шампанское. Она лихо выпивает, делат вид,
что хочет разбить фужер об пол, но ставит на стол.

Мужчины. Ура! Наташенька, вы гусар.

Пилипенко (в сторону). Как она вульгарна!

Барабулькин. Товарищи, музыка! На повестке дня
один вопрос: кто сегодня танцует Наташу?

Пилипенко. А нельзя ли поставить романс?

Барабулькин. Нельзя, вы не в филармонии… Итак,
Наташа, ваш выбор?

Любохинер. Могу ли я просить о чести… как юбиляр…
то есть как отдел…

Наташа. Рада бы, товарищ Любохинер, но я другому
отдана (подходит к Каценельсону сзади, кладет ему руки
на плечи). Я предпочитаю танцевать со своим непосредственным
начальством.

Слышится неодобрительный гул голосов. Каценельсон, зардевшись,
неловко поднимается с места.

Барабулькин. Ах так! Не доставайся же ты никому! (Ставит
быструю музыку). «Топ оф зе поп»!

Мужчины. Ваше соло, несравненная!

Наташа не заставляет себя упрашивать, выходит на свободное
место и сейчас же начинает танцевать. Молодому ее телу не требуется
разогрева; все члены его разом приходят в согласное движение.
Пластика ее абсолютно свободна: никаких затверженных па, ни единого
незавершенного жеста. Стройные ноги ее то бьют упруго, с прискоком,
то изящно чертят пол; руки ломаются и взмахивают страстно, чувственно;
ложбинка на обнаженной спине живет каждое мгновенье; груди порхают
под тонкой тканью. Лицо танцующей Наташи, порозовевшее, с полуткрытым
ртом, дышит вдохновеньем. Ей неважно, что музыка примитивна, что
все кругом подплясывают не в лад, – сейчас она самовыражается.

За столом остаются сидеть только Шубина, упавшая головой на скатерть,
демонстративно скучающая Пилипенко и Глеб, совершенно потрясенный
вакхическим наташиным танцем.

Пилипенко (в сторону). Что за безвкусные извивания! Не
нахожу в ней никакого стиля.

Глеб (в смятении). Сдается мне – это больше,
чем танец… Но как увиваются вокруг эти ценители хореографии! Они,
наверное, только и замечают в ней, что отсутствие лифчика.

Наташа (пританцовывая, подходит к Глебу). А вы
почему не танцуете? (Касается его рукой).

Глеб (вздрагивает). Я?.. Я… (встает, роняя стул;
тщится изобразить иронию). Я сегодня не захватил перчаток!
(Устыдившись сказанной глупости, выбегает).

Явление 15

Сотрудники музея и менты.

Входят два давешних мента – рыжий и студент.

Мент-студент. Не пора ли, граждане, закругляться? А то
один из ваших уже тошнить побежал.

Любохинер. Что, караул устал?

Рыжий мент. Нам-то до лампочки, да только Иван
Степаныч сказал, что вас разгонять пора.

Любохинер. Споемте друзья! (Поет, фальшивя).
Когда нам невмочь пересилить беду, когда подступает отчаянье…

Многие подхватывают. Занавес опускается.

Продолжение следует.