В дороге (под редакцией Владимира Иткина)

Олегу Панфилу

Я вернулся туда летом. Я был весь какой-то дешевый-дешевый. Только
вот пыль на вокзале меня немножко укрыла. Чувство такое... Будто
кто-то может подумать, что я вор. Да. Вор...

Мы с отцом обнялись. Закрыв глаза, я вошел в «мою» комнату. Разделся.
Полностью. Не открывая глаз.

Потом лежал и лежал в нашей ванной. Лежал и лежал. Без света.
Только в маленьком окошке. Желтый свет в маленьком квадратном
окошечке. Выщерблины. Ржавые пятна. Старая-старая белизна ванной.
Ни черта не работает. Все разваливается. Все. Везде и повсюду.
С потолка до пола. Со стены – до другой.

«Вот тряпка... Заткнуть...» Отец вошел не стучась. Как в детстве.
Я ему сказал – не надо. Пяткой затыкаю. Он как старый актер. Поклонившись,
вышел. Да. Умный старый актер.

Звонок в дверь. Разговор и смех. Немножко горловой глухой разговор
и смех. Смех отца и еще чей-то отдельный. Они потом смешали свой
смех. Быстро смешали. Перешли на их язык.

«Да, Димка вернулся... Из Франции... Проходи-проходи...»

И все. Через полчаса, наверное, я вылез. Иначе бы засосало, начиная
с пятки.

Выхожу в трусиках, а там на кухне они. Отец, голый по пояс. И
этот. Блондин. Тонкие волосы. О-о-о-очень тонкие. Он на меня смотрел
и улыбался. Так... немотивированно, как больной. Как больной,
который думает, к нему пришли. Проведать.

«Да, вот сейчас... Сейчас... Нет. Не они... Опять не пришли...»
Такое у него было лицо. И улыбался он, как умное избитое животное.
Чтоб его не трогали. Чтоб не трогали больше. Чтоб перестали...
Очень умное животное...

«Здравствуйте» – протягивает он руку. Слабую-слабую. Как во сне
рука. Рука человека не в себе. Мышкин. Да. Мышкин. И, не мигая,
на меня смотрит. Синие глаза, синяя рубашка в клетку. Плохо на
нем все. Вообще все не то, не его. Будто его одевала старшая сестра.
Злая девушка.

Отец заваривает ему чай.

Вот с этого все и началось. Мой отец заваривал для него чай...
Да. Заваривал для него чай. Кипятил, споласкивал чашки. Обливал
кипятком чайник. Для него. Что? Для меня – никогда. Ни разу. Только
я для нас. Всегда я для всех.

Вот это меня пришпорило. Да. С этого все.

«Как Париж» – сказал Блондин, щурясь. Он сидел спиной к солнцу.
Он улыбался блаженно. Еще бы. Мой отец, мой отец ему заварил чай.
Мой отец... Понимаете? Человек, который себе картошку не мог сварить.
«Хорошо Париж. Нормально Париж. Париж...» – мне не хотелось в
этом участвовать. Нет, не хотелось. Но я был здесь. И был здесь
полностью. Да. Весь.

Я пошел стирать носки. Отец меня догнал. Он стал еще меньше. Правда.
Он уменьшился. Он стукал меня кулачками в живот. Как ребенок.
Он просил печенья! «А где у нас печенье?!»

Я не ослышался. Нет. Он просил печенье.

Два года я не был дома. Два. Один год плюс один. Два. В своей
комнате я не хотел открывать глаза. Мать! Везде ее портреты! А
он меня спрашивает. Где у нас печеньe. Я отодвинулся, чтоб ему
не было больно. Да. Его рукам. Его кулачкам. Он ведь бил в твердую
дверь. В мою грудь. В нее.

Ладно. Я не знаю папа... Не знаю. Где у нас печенье... Ха-ха.
И еще раз – ха. Это еще ничего.

У нас ведь никогда и не было печенья. До смерти матери. Я никогда
не ел никакого печенья. И он тоже. Так-то! А вот теперь он полюбил.
Да. Понимаете?! Нет?! Теперь он полюбил печенье. Такое сладкое...
Рассыпчатое... Мягкое... Я все это увидел. Как он ест его. Да.
Как он его покупает. Как он его любит. Как проходят его дни. Его
вечера с этим печеньем.

Безумие... Он точно потерял педали. Поэтому. Да. Его лицо... Он
улыбался. Он был рад. Как невеста. Он стеснялся...

Я закрылся в ванной и начал тереть носки. Енот-полоскун! Свои.
Отца. Потом его с узором. Потом их споласкивал. Они были зимние.
Почему? Почему он носил зимние?

Стук в дверь. Тихий отец. Будешь чай?.. С нами… Все готово...
Он вошел так близко. Я чувствовал его запах. В полутьме, да, в
полутьме. У него лампочка давно перегорела. Мы стояли в полутьме
очень близко.

Он начал шептать. Он думал, что я победил. Да. Он думал это. Он
думал, что я буду сражаться?.. Так странно.

«У него нет отца... Нету... Он совсем один... Приходит иногда...
Я его к рыбалке приучаю...»

Я приоткрыл дверь. Через его плечо толкнул ее. И стало светлее,
она открывалась. Мееедленно... И лицо отца тоже. Открывалось.
Все светлее и светлее.

Я услышал как тот там на кухне стучит ложкой. Мешает сахар...
Мешает сахар... Спокойно. Задумчиво. Так хорошо! Он мешал сахар...
Он знал, где сахар... Он встал, взял сахарницу, потом достал ложку,
бесшумно, да, открыл ящик, бесшумно... Бесшумно. Он знал, где
подложить соломку, где скрипит, где скользко, где, что и как в
этом доме....

«Сейчас, сказал я. Сейчас один носок остался».

Отец радостно закрыл дверь. Я слышал, как он напевает. Потом он
чиркнул спичкой. Закурил.

Я остановился. Вода лилась. Она все-таки куда-то уходила. В дыру.
Туда. По трубам.

Отец нашел себе нового сына. Да. Вот и все. Ну и что? Ничего.
И что – «ничего»? Ничего. Совсем – ничего. Только – жарко вот.
И все. А так – ничего... Все чисто. Земля... Да. Она чистая-чистая.
Дождей давно не было. Только медное, тусклое солнце. Жаркое-жаркое.
Даже думать о нем было жарко. Пусть все так и будет... Да. Пусть
все так и будет. Пусть... Пусть...

Мне показалось, что это сон. Да. Такое острое чувство сна. Я представил
вдруг, что вот войду, а они сидят вместе. Блондин на коленях у
отца. Да. Только не такой большой как сейчас. Будто стал он маленький.
Мальчик совсем. Совсем... И отец его гладит по голове. По волосам.
Да. Вот тут... и тут. Гладит его волосы. Тонкие. Медленно-медленно...
осторожно. Так медленно. Так осторожно... На вид они тонкие, немного
как у девочек. Я вхожу, а отец его обнял и улыбается. Посадил
на колени и улыбается. Он счастлив? Смотрит на меня и улыбается.
Я им не мешаю. Нет. Смотрю просто. Отец тоже на меня смотрит.
Так... ну как на человека. Я пришел его поздравить? Да. Наверное.
Он на меня смотрит именно так. Именно так. Да. Именно.

Но я им не мешаю. Нет. Я вошел сюда по ошибке? Нет? Наверное.

Вода продолжала течь. Закрыв кран, я прислушался к тому, что на
кухне. Там было тихо. Только вода в трубах хныыы хныыы. И тихо.
Плюк плюк из крана и все. Тихо. Там очень тихо. Никого... Или
так, как я увидел. Как во сне... Да, как во сне...