Проза

О закрытии музея Анечка узнала в разгар своей любимой работы по
обновлению каталога. Сначала она, оглоушенная новостью, несколько
минут продолжала перебирать карточки, а потом, растерянно поправив
очки, переспросила:

– Как закрывают?

– Так! – горько ухмыльнулась старшая методистка Вера Николаевна.
– Склад теперь

здесь будет продуктовый. Один предприниматель арендовал все наше
помещение. А экспонаты перевезут в центральный музей города. Так
уж глава управы решил: «Все равно, – сказал он, – в этот музей
никто давно не ходит. Пользы от него – ноль».

Анечка опустила голову и медленно задвинула в картотечный шкаф
ящичек с буквами К-Л-М.

– А как же мы? – совсем шепотом спросила она.

Ей не хотелось, чтобы старшая методистка ответила на этот вопрос.
Но Вера

Николаевна отлично его расслышала и безжалостно, четким, беспощадным,
как кусок каленого железа, голосом произнесла:

– А нас, милая моя, сокращают. На улицу нас гонят. Вот так.

Анечке показалось, что Вера Николаевна нарочно, от горечи, еще
больше старается

распалить несчастье, желая добить себя до конца, изничтожить последние
иллюзии и со всего размаху грохнуться прямиком в выгребную яму
реальности. Да посильнее, чтобы память отшибло полностью.

Такова была Вера Николаевна, старшая методистка, проработавшая
в районном, краеведческом музее семнадцать лет. Анечка же обладала
совсем другим характером. Печально вздохнув, девушка укуталась
в бабушкин пуховый платок и замерла в оцепенении. Быстро, как
чернильное пятно на промокашке, расползалась внутри нее пустота.

– Ну, чего стоишь, Анечка? – спросила гардеробщица и уборщица
музея

баба Нина, – Давай экспонаты упаковывать. Ведь эти черти из центрального
все переломают. А что не переломают, то загонят.

Странно, но у бабы Нины даже в момент такого серьезного потрясения,
как потеря старой, привычной работы, сохранилась кровная неприязнь
к центру. Старая гардеробщица считала, что в центральном музее
работают одни прощелыги, белоручки и жулики. Поэтому бабе Нине
было не так больно из-за приближающейся, очевидной гибели хранимых
многие годы ценностей, как больно из-за предчувствия, что городские
прохвосты могут продать, обменять и наживиться на достоянии ее
родного музейчика. Она свято верила, что диарамка битвы предков
с каким-то татарским ханом или акварельный пейзаж, сгинувшего
во времени художника-земляка, или грамота генерал-губернатора,
повелевающая приступить к застройке плотины, или снаряд от фашистской
гаубицы – все это притягивает интерес заокеанских дельцов-стяжателей,
которые только и думают о том, как бы навариться на перепродаже
предметов старины ее края.

Вообще, слухи и разговоры о скором закрытии музейчика ходили давно.
Но никто из четырех музейных сотрудниц (четвертой была директриса
Нелли Артуровна) не хотел их замечать. Так, наверно, ведет себя
безнадежно больной человек, избегающий мысли о неизбежном. Весь
персонал музея в определенный момент зажмурился, стараясь не смотреть
на приближающуюся катастрофу.

Ни одной трезвой голове в округе, не было ясно, с какой стати
торчит этот дурацкий облупленный особняк с разными глупостями
внутри. Нет, конечно, в душе-то все осознавали, что музей, в общем,
не глупости, а штука вполне стоящая, как говориться, – очаг культуры.
Только очень странно выглядел этот очаг в отдаленном, спальном
районе, где порой магазины и те пустовали. У этого самого «очага»
не грелись даже школьники. По программе они должны были ездить
на экскурсии в центральные музеи.

Каждое утро все взрослое население Анечкиного района отправлялось
в город. Толпы полусонных людей набивались в похожие на корыта
автобусы и покидали свой застроенный угрюмыми многоэтажками городской
аппендикс. А вечером жители возвращались в квартирки, хватали
наскоро ужин, поглощали заслуженную дозу телевизионной мешанины
и падали, как подкошенные, в кровати, чтобы на следующий день
повторить все заново. По выходным люди традиционно отправлялись
на рынок – запастись недельными продовольственными запасами. Что-то
праздничное и возвышенное заключалось в ритуале семейного похода
на рынок, особенно в конце месяца, после зарплаты. Здесь люди
встречались, общались, торговались, предвкушали грядущий пьяненький
обед. Одним словом, радовались, как могли, жизни. И никому бы
в голову не пришло лишить себя в выходной день этого удовольствия.

Краеведческий музейчик, кстати, примыкал прямо к торговой площади.
Поэтому в его четырех залах всегда витал аппетитный запах свежей
рыбы и солений.

Анечка тоже ходила со своей тощей сумочкой на рынок. Покупала,
правда, немного. Больше смотрела на людей и разнообразные дорогие
вещи.

А на рынке бурлила жизнь, в самом откровенном своем проявлении.
Анечка любила жизнь. Рыночная атмосфера поднимала ей настроение.
Однако случилось так, что эта, бьющая через край живая суматоха,
в один прекрасный день безжалостно потопила ее тихий, уютный музейный
мирок. И теперь она не знала, как относиться к себе, к жизни,
к людям.

В тот день, когда Анечка последний раз перебирала каталог, где-то
после обеденного часа, в музее возникла группа необычных посетителей.
Их появление было большим событием, так как за последние полгода
в музей зашли всего два человека: старушка и школьник.

Бабушка та была блаженная. Анечка это сразу почувствовала. Попав
в музей, посетительница не стала рассматривать экспозицию, а села
в углу, нахохлившись, как замерзший воробей, и принялась запуганно
стрелять глазами по сторонам. Сотрудницы напоили ее чаем с сухарями
и стали думать, что с ней делать дальше. Не оставлять же ее в
музее на ночь! Но и не на мороз же гнать! Пришлось вызвать милицию,
чтобы она отвезла старушку в приют для бездомных. Милиция так
и не приехала, а бабушка ушла сама. Около десяти часов вечера
(разумеется, старушку осталась караулить Анечка) бабушкины глаза
вдруг остекленели и она, как призрак, вытянув руки вперед, решительно
вышла из музея в холодную ночь. Анечка очень испугалась внезапного
преображения старушки и, не решаясь после увиденного покинуть
музей, простояла у окошка до утра.

Через несколько дней в музее появился школьник. Забитый, растрепанный
паренек, с постоянно опущенной головой и шмыгающим носом. Ему
требовался материал для работы по истории. В честь появления в
музее долгожданного заинтересованного посетителя, баба Нина отложила
свою уборку и чинно встала за перегородку гардероба. Мальчик протянул
ей пальтишко, а взамен получил номерок (на железных ветках вешалки
номерков осталось всего пять штук).

– Хоть я и не экскурсовод, но все-таки музей тебе покажу. Начнем
с самого начала, –

сказала Анечка и пригласила школьника в зал древних времен.

Мальчик поплелся за ней, как теленок на веревочке.

Она рассказывала ему без остановки часа три, а затем подарила
на память макет жилища древних славян, который когда-то сделала
сама. Мальчик покорно принял подарок и, буркнув что-то благодарственное,
не поднимая головы, покинул музей.

Потом, вечером, Анечка долго не могла успокоиться. Все ходила
по квартире и вспоминала свою блистательную экскурсию.

И вот теперь в музей пришли сразу несколько человек. Да каких!
Трое упитанных мужчин в кожаных куртках и высоких меховых шапках.
У одного из них на лице имелась борода, у другого – густые моржовые
усы, у третьего – топорщилась бандитская щетина. Они принесли
с собой в музей новый, незнакомый, но очень интересный запах.
Анечка была так поражена появлением видных мужчин, что не обратила
внимание на присутствие в их компании дамы.

Женщина в тяжелой лисьей шубе стояла позади своих приятелей и
хмуро смотрела на портрет обнаженной красавицы.

– Нам директора, – не здороваясь, потребовал усатый и кашлянул
в кулак.

Анечка бросилась за Нелли Артуровной.

Получив распоряжение о закрытии музея, директриса из своего кабинета
почти не выходила. С утра она испуганная влетала в музей, уединялась
в своей комнатушке и сидела там, занимаясь неизвестно чем, допоздна.
Выглядела Нелли Артуровна так, будто ждала внезапного удара от
каждого встречного. Ходила, вернее не ходила, а двигалась перебежками,
втянув голову, постоянно оглядываясь и вздрагивая.

Когда Анечка зашла в кабинетик, директриса сидела, устремив взгляд
в никуда. На ее столе пыхтел электрический чайник – утешение музейного
персонала. А вокруг – коробки, коробки, коробки. С разнообразными
приказами, справками, отчетами и так далее. Вся история районного
краеведческого музейчика, приготовленная на свалку.

– Пришли… – тихо сообщила Анечка и опустила голову.

Нелли Артуровна, не спеша, поднялась, одернула кофту и отправилась
улаживать

последний конфликт. На ее лице была торжественность, приговоренного
к смерти человека.

– Мы тут холодильник привезли, – без лишних церемоний заявил усач,
– надо бы дверь снять, а то не пролазит.

– Простите, – ответила Нелли Артуровна, – экспонаты упакованы
не до конца. Ведь в

нашем распоряжении еще два дня…

– Да тут такое дело, – почесал затылок мужчина, – свинину мы взяли,
полтонны, по

дешевке, а хранить негде. Холодильник-то нашли, с грехом. Но ведь
не на улице же его ставить? А вы все равно съезжаете. Вы уж как-нибудь
потеснитесь. Ребята, снимай дверь!

Споро сняв входную дверь, ребята в оранжевых жилетках внесли в
помещение металлическую громадину. Нелли Артуровна, Вера Николаевна,
Анечка и баба Нина молча следили за действиями рабочих. Пронося
холодильник мимо экспонатов, «ребята» завалили чучело медведя
и случайно разбили витраж с народным женским костюмом.

– О-о-х, варвары! – взвыла очнувшаяся баба Нина. – Да что же это
такое!

– Тихо, тихо, бабуля, – отозвался один из рабочих, – не шебурши.
Все будет хоккей.

В качестве компенсации за преждевременное вторжение предприниматели
дали коллективу музея по полтора кило свинины на брата.

Со времен окончания училища культуры Анечка жила в трех измерениях:
работала в музейчике, ходила на рынок и общалась с мамой. Мама
у нее была инвалид первой группы. Вдвоем они часто смотрели телевизор.
Иногда Анечка читала матери старые журналы, которые ей отдавали
соседи. Так она жила раньше. И вот, теперь большая часть жизни
ее оказалась незаполненной.

Вера Николаевна же сумела устроиться на рынок, торговать колготками.
Она и Анечку звала к себе. Но девушка из-за боязни денег отказалась.
Нелли Артуровна пошла торговать в газетный киоск. Анечка и туда
заглядывала. Заходила она и к бабе Нине – та определилась консьержкой
в подъезд коммерческого дома. Целыми днями она слонялась по своим
бывшим сослуживицам, подолгу молчала с ними, возвращалась домой,
чего-то готовила, кормила мать и в заключение дня бессмысленно
глядела на мелькания телевизора. Постепенно разрыв между ней и
бывшими музейными работницами увеличивался. Они стали какими-то
чужими и, в конце концов, совсем ушли в другую, неведомую Анечке,
жизнь. Но, что же ей было делать дальше? Этот вопрос разрешился
сам собой, после события, которое потрясло Анечку еще сильнее,
чем закрытие музея.

Заснув как-то в отличном настроении и прекрасном расположении
духа, ее мама не проснулась на следующее утро. Не смотря на все
старания дочери, желающей пробудить маму, женщина продолжала лежать
без движения с той особенной улыбкой, которую Аня не видела на
ее лице с детства. Видимо, мама в последние свои минуты снова
ощутила забытое счастье.

И вот, оставшись совершенно одна, Анечка неожиданно поняла, чему
надо посвятить свою жизнь. Она решила создать музей своей мамы.

Не откладывая затею в долгий ящик, Анечка сразу же принялась одержимо
работать. Для начала она составила полный список всех оставшихся
от мамы вещей, мебели и вообще всего, что находилось в квартире.
(Анечкины личные вещи и книги тоже являлись экспонатами музея.
Ведь жизнь ее была тесным образом связана с жизнью мамы). Чтобы
по возможности не использовать в быту экспонаты своего музея,
Анечке пришлось добыть матрас, выпросить у соседей сковородку
с кастрюлей, а также приобрести на свое грошовое пособие одежонку
в секонд-хенде.

Каждое утро она начинала с обхода музея. Анечка проверяла точное
расположение экспонатов и стирала с них пыль. Для нее было важно,
чтобы все сохранялось так, как было при маме. После осмотра, по
распорядку, следовало оформление еще не инвентаризованных предметов
и наклейка на них специальных бирок с обозначением дат и кратких
справок.

Когда в доме было облеплено и оформлено все возможное, Анечка
вдруг поняла, что те вещи и предметы, которые окружают ее в жизни,
по закону истории – тоже ценные экспонаты музея. Это поразительное
открытие буквально ошарашило Анечку. Выходило, что не только дом
мамы является частью музея, но вообще любое место, где ступает
Анечкина нога, любой участок пространства, к которому имеет отношение
Анечка, включая Солнце или Эйфелеву башню. Это невероятное открытие
с одной стороны поставило Анечку в тупик, потому что она как ответственная
смотрительница музея обязана была отмечать все видимое бирками,
а это являлось непосильным занятием. С другой же – вызвало в ней
дикое, неистовое вдохновение, какое может испытывать лишь человек,
оказавшийся на краю бездны.

И она отправилась наводить порядок в бесконечном мамином музее.
Ведь каждая вещь здесь должна быть заведена и оформлена. А иначе-то
как? А если все пропадет, разворуется и исчезнет, что останется
для людей? Что вообще тогда останется?! Хоть это и была трудная
и неблагодарная работа, но кто-то должен был ее делать.

16.12.02– 4.09.04