Искусство

В Арт Институте большая интересная фотовыставка, как всегда в
подвале — кто у кого слизал, они с меня, или я у них, спрашивается.
Называется она «The Model Wife». Что в переводе означает «Жены,
позируя мужу-фотографу без трусов, улыбайтесь». Другой, нефотографический,
перевод — «Образцовая жена».

Представлено человек 9. Известные мне: Альфред Стиглиц, Харри
Калахан, Едвард Вестон, Ли Фридлендер и Емит Говен. Кроме них
парочка японцев и какой-то непонятный, совсем древний человек.

Отсутствие, скажем, Ирвина Пенна, от которого трещат полки в запасниках,
и который очень много снимал свою супругу — она была моделью,
поэтому на ней вечно было что-то от Ива Сэн-Лорана, прямо указывает
на то, что куратора интересовали моменты обоюдного самообнажения
супругов: Она — телешом физически, а он — метафизически, обнажая
как бы свое отношение к телу. Или больше, чем к телу?

С другой стороны, нет и такого орла, как Дэвид Бэйли, который
будучи женат в разное время на разных, очень любил знакомить общественность
с тем, что у его половины где и как. Возможно, устроителям помешало
то, что он предпочитал брать в жены мочалок достаточно известных
— ББ, одна из них, поэтому его ню ничего нового публике не открывали.
В них совершенно отсутствует тот метафизический эксгибиционизм,
о котором я сказал параграфом раньше. Одновременно, это не мешало
ему делать снимки жен на уровне своих лучших работ.

Собственно фотографически выставка не так уж интересна. Фотографируя
своих благоверных, фотограф по-видимому надевает специальную насадку
на объектив, не столько розовую, сколько подслеповатую. Нет, пожалуй
что нет. По-видимому эта подслеповатость вчитывается мною в фотографии.
Самоцензура автора, который слишком острым взглядом железяки со
стекляшкой может неосторожно разрушить хрупкий баланс , который
есть брак, сродни инстинкту самосохранения, она посильнее военной.
Так думал я, гуляя по выставке, и это не обязательно соответствует
истине.

Еще я предавался раздумьям, в чем природа такого жадного регистрирования
плотских черт наших житейских спутников. Ведь не просто же кожные
покровы, волосы, мягкие ткани и тому подобное хочется передать.
Может быть мужчина стремится документировать что-то значимое в
себе, факт желания, факт обладания, факт власти. Как писал Константин
Симонов, автор одеколона «Жди меня»: «То, что долго берег ты сам/Всею
силой мужской любви». Таким образом, фотограф исподволь утверждает,
что у мужской любви есть некий осязаемый, зримый и фотографируемый
предмет, который сберегается на эмульсии.

Edward Weston. «Nude»

Глядя на карточки, есть большое искушение счесть, как думал Симонов
и иногда думаю я, что этот предмет содержится между ног. Но все,
к счастью, не так примитивно, иначе выставка была бы похожа на
гинекологический атлас. Примерно половину места в ней отведено
портретам женщин в том возрасте, когда они едва ли способны вызвать
нестерпимое желание. В этом — еще один легкий шок, без особой
шумихи подготовленный кураторами. Отчасти того же плана, что и
у героя плохого романа «Дама с Камелиями», когда он открывает
гроб с останками этой самой дамы через несколько лет после ее
смерти. Картина разрушительного времени, данная карточками, висящими
рядом, с промежутком в двадцать лет, на одной из которых юное
животное, с вызовом обнажающее грудь, на другой человек уже почти
утративший приметы пола, и взамен приобретший морщины, истонченный
лишениями рот и решимость, если понадобится, промучаться еще лет
тридцать. Откуда же эта решимость? Может быть, это ставший льдом
ручей молодости.

Пару слов в развитие соображений о природе желания снимать интимное.
Мужчина, как альпинист, не может утерпеть, чтобы не поведать миру
о том, на какую вершину он взгромоздился. Стал условно первым
и условно единственным; этаким Али-Бабой, наткнувшимся на Сезам-откройся.
И, повинуясь инстинкту коллективизма, сродни пчелиному, вынужден
рассказать о сокровище братьям, тем самым одновременно лишаясь
прерогативы единственности — еще один пример принципа неопределенности
Гейзенберга: Если единоличный обладатель, то незаконный, сомнительный;
наоборот — если заручился документами-свидетелями, то заведомо
неединственный и, таким образом, больше уже не обладатель.

И еще кивок в сторону остальных деятелей, не только фотографов.
Фотография просто наиболее выпукло иллюстрирует пагубную страсть.
Однако в дневниках и рисунках мы находим все то же самое. Как
без этого обходится простой народ, вот вопрос. Наверное это восполняется
разговорами в саунах и пивных, как вы думаете?

Опубликовано на сайте «Za
Granizza».