Поэзия

(н.)

...а знаешь, поразительно: вчера
мне рассказали сплетню — вот представь:
идет по нашей северной столице
одна пиитка... даже пиитесса,
ну, ты ее не знаешь, подающий
надежды голос, индивидуальность,
такое солнце, все ее так любят —
так вот, мне рассказали: вот представь:
идет она по северной столице
и что-то ест, проходит Катькин садик
и что-то ест из мятого пакета,
из белой шелушащейся бумаги,
и что-то ест такое — вот представь:
всё круглое, и запах как от мяса
перчёного, и ветер вырывает
из белой шелушащейся бумаги
кусочки то капусты, то салата,
и то капуста, то салат ложатся
за пиитессой — вроде как дорожка,
застеленная ветром и салатом,
нет, ты представь — ну кто бы мог подумать,
что поэтессе нравятся бигмаки!
и этот факт она от всех скрывает.

Идет и ест — одна, совсем одна,
Прохожие не в счет, они не знают,
Что — пиитесса, подающий голос,
И солнце, и салат, и Катькин садик...

В наш век, до нас начавшийся задолго,
Настолько за-, что пафос неуместен,—
Поэты сразу и во всем признались,
Доковырялись до глубин сознанья
И голые стоят в осеннем парке,
Беседуя о судьбах слов и звуков,
Как будто им не холодно без маек
И радостно без прочей спецодежды
(нет, больше я не буду про поэтов,
они ведь тоже люди, им же тоже
так хочется иметь такое слово,
которое внутри рождает волны
стыда и прихотливого желанья,
они и так и этак, как игрушку,
в ручонках крутят-вертят это слово,
но к жизни приспособить не умеют,
а если и умеют, то боятся,
что очень уж попсово получилось —
да, у меня, ты верно догадалась,
такое слово — жизнь, и нефиг ржать,
ничем не хуже, чем твои бигмаки) —
Мне просто удивительно, что кто-то —
Ну пиитесса, но причем тут это —
Стыдится про бигмаки, так стыдится,
Что даже никому не рассказала,
А ест их из пакета в одиночку,
Чтобы никто не дАй бог не увидел,
Я так привыкла, что секрет пиита
Всегда равно секрет полишинеля
Плюс парочка подробностей для смаку.
(Стихотворенье выросло в поэмку,
хоть набрано всего десятым кеглем,
но вот уже и новая страница...
Причуды метатекста объяснимы
постмодернистским отблеском салата
на плитке вдоль художников на Невском.
Я видела сегодня: он валялся,
себе валялся очень неподвижно,
как будто ветер кончился в столице...)

Она стыдится рыжего бигмака
Как минимум не меньше, чем открытой
Скандально-депрессивной личной жизни,
Пустых порнографических романов,
Обиженных людей и эпигонства,
Когда оно (бывает и такое)
Ей не дает писать как Анашевич,
Ей затыкает рот, и всплески дара
Всплывают еженощно в ливжурнале...
Перед таким секретом всё бессильно:
Правдивый глас психолога о том, что
Ну незачем стыдиться восприятий,
Таких же имманентных и прекрасных,
Как форма пальцев или мамин почерк,
Что следует стыдиться лишь поступков —
Своих, или поступков тех, кто дорог,
Или пускай чужого человека
На транспорте, в квартире на десятом,
Когда-то в детстве или в КВНе...
Мне на живом примере пиитессы
Понятно, что в процессе, при котором
Культура деформирует мораль,
Всегда в живых останется культура.
Но мне другое важно и доводит
До слез, как ни подумаю: представь —
Она на самом деле ТАК стыдится,
Что искренность и тайна несомненны,
А я привыкла, что секрет пиита...
Вот я живу, стыдясь совсем другого,
Не делаю секрета из макнаггетс,
Не делаю секретов, потому что
Мне нужно, чтобы сильно застыдиться,
Секрет себе придумать — а она
Не так, не напридумывала тайны,
И не наприспособливала к жизни,
А так идет и ест, чтобы не выдать
Того, что ей на голову свалилось
В обличье персональных восприятий,
И это вызывает восхищенье
Реальностью, и цельностью, и силой
Вот этой самой хрупкой пиитессы.
Пускай я дура, я сентиментальна —
Пускай и про бигмаки всё неправда —
Пускай она сама мне рассказала —
Но я еще способна удивляться,
Хотя уже способна не стыдиться,
Узнав очередной секрет пиита,
Касающийся вовсе не бигмаков,
А чьей-нибудь поломанной хребтины.

Мне завидно, что из ее бигмака
По ветру разлетается салат.