Проза

• Начало.

 

Новая Византия

Небесный Цареград

 

Накануне

Верховный главнокомандующий генерал Корнилов пытается восстановить дисциплину в войсках.

Арест т. Троцкого.

В глубоком подполье в отсутствии вождей открылся очередной шестой большевистский съезд.

Петроградская улица. Мальчишка-газетчик торгует на углу

МАЛЬЧИШКА: «Известия»!.. «Биржевые ведомости»!.. «Речь»!.. «День»!.. «Рабочая газета»!..

К Мальчишке подходит Познанский, протягивает деньги.

ПОЗНАНСКИЙ: Всех по одной, да поживее!..

Подходит Эйно Рахья.

РАХЬЯ: Мн-нэ т-тозе всэх по от-тной...

Познанский оборачивается и узнаёт Рахью. Они здороваются, забирают пачки газет у Мальчишки и идут по улице.

РАХЬЯ (показывает на пачку газет): Твоему?

ПОЗНАНСКИЙ: Моему в тюрьму...

РАХЬЯ: И к-как он там?

ПОЗНАНСКИЙ: Неплохо! Камеры целый день открыты, газеты (показывает пачку) носим, передачи принимают, охрана распропагандирована — могут выпустить в любой момент...

РАХЬЯ: Тебе хоросо... «Кресты» близко... А мне — в Финлянд ехаць...

ПОЗНАНСКИЙ: Ого!...

РАХЬЯ: О-го-го... Мой-то кфартир меняет казьди день... Си-цяс у полисьмейстер...

ПОЗНАНСКИЙ: Как?... Неужели взяли?...

РАХЬЯ: Та, нет!... Хельсински полисьмейстер — нас селовек, фински сосиал-демократ, товарись Ровио!

ПОЗНАНСКИЙ: Тогда, понятно!... А я уж подумал, что твой совсем осторожность потерял...

РАХЬЯ: Та, никогда!... Мой возьть — самый осторозьни, охраняць его легко, только бегать надо много...

ПОЗНАНСКИЙ: Везёт же некоторым...

Рахья и Познанский прощаются за руку у небольшого кафе и расходятся. За столиком кафе два обывателя пьют пиво с раками.

— Как Вы думаете, у нас всё наладится?

— Не знаю... Слишком много «если»... Если изберём Учредительное Собрание... Если армия... Если Советы собачьих депутатов...

— Но вожди Советов, эти Гоц-Поц-Либер-Даны собираются самоликвидироваться...

— И опять «если»... А если они останутся вождями Советов?.. Так что одна надежда на Лавра Георгиевича...
 

***

Приказ генерала Корнилова о замене частей на фронте отдохнувшими частями Петроградского гарнизона.

Видеоряд: Корнилов, уже явно больной лихорадкой, отдаёт приказ. Отдав честь, ладонью утирает пот со лба и в изнеможении садится на табурет. К нему подходит Военврач с нарукавной повязкой с красным крестом, щупает пульс и помогает уйти.

Министр-председатель Керенский объявил Корнилова мятежником.

Видеоряд: Страстное, с преувеличенной жестикуляцией, выступление Керенского.

По приказу Керенского большевики выпущены из тюрем.

Временное правительство вооружает большевистскую Красную Гвардию для борьбы с Корниловым.

Видеоряд: Сцена раздачи винтовок и пулемётов разношёрстной Красной Гвардии.

Арест генерала Корнилова.

Видеоряд: Комиссар Временного правительства и двое солдат подходят к койке больного Корнилова, прогоняют Военврача и Сестру милосердия. Солдаты встают «на караул».

«Мятеж» Корнилова подавлен.

Главковерх Керенский требует сдачи оружия большевистской Красной Гвардией.

Видеоряд: Керенский выступает перед красногвардейцами, те в ответ дружно как по команде показывают ему кукиши, а наиболее активные — голые задницы. Все, кроме Керенского хохочут.

На выборах в Петросовет победили большевики.

Видеоряд: Троцкий, принимающий поздравления, в толпе «рачьих и собачьих» депутатов.

Троцкий вновь возглавил Петросовет.

На двери прямо над табличкой «Классная дама» приколачивают табличку «Председатель Петроградского Совета Рабочих и Солдатских депутатов тов. Л. Д. Троцкий».
 

***

У Смольного института (Интермедия)

Смольный. Главный вход. Матрос Поршман с винтовкой проверяет пропуска и накалывает их на штык. Мимо проходит Иван с чайником. Видит Феликса и радостно улыбается.

ИВАН: Здорово, браток!

ПОРШМАН: Здорово, пехота!

ИВАН: Слушай, браток, как бы кипяточку набрать?

ПОРШМАН: А пропуск есть?

ИВАН: Чаво?...

ПОРШМАН: Ладно, давай чайник, я схожу, а ты покарауль...

ИВАН: А ето как?

ПОРШМАН: Требуй со всех вот такой пропуск... (показывает пропуск) А кто без пропуска — гони в шею!

ИВАН: Усё ясно!...

Матрос с чайником уходит в помещение. Иван стоит на часах. К нему подходит Троцкий и пытается пройти внутрь.

ИВАН (сурово): Пропуск!...

Троцкий шарит по карманам и не находит пропуск.

ТРОЦКИЙ: Где же он... А, неважно, Вы меня знаете. Моя фамилия Троцкий.

ИВАН (упрямо): Где пропуск?... Прохода нет. Никаких фамилиев я не знаю.

ТРОЦКИЙ: Да я председатель Петроградского Совета.

ИВАН: Ну, уж ежели Вы тако важно лицо, так должна же у вас быть хучь бы маленька гумажка...

ТРОЦКИЙ (очень терпеливо): Пропустите меня к коменданту.

ИВАН (весь в колебаниях): Нечего беспокоить коменданта ради всякого приходящего...

Возвращается Поршман с чайником.

ТРОЦКИЙ (Поршману): ... Моя фамилия Троцкий!.. Троцкий!.. Троцкий!..

ПОРШМАН (чеша затылок): Троцкий... Слышал я где-то это имя... Проходите, товарищ!

Троцкий быстро идёт по коридору Смольного, входит в свой кабинет. Вслед за ним успевает прошмыгнуть Джон Рид.

РИД: Good afternoon, Лев Дэвидовитч! Я — Джон Рид, корреспондент американски социалистик пресс.

ТРОЦКИЙ: How do you do, товарищ Рид? Вам нужно интервью?

РИД: Yes, please...

ТРОЦКИЙ: You are welcome!.. Итак, как Вы знаете, мне уже довелось в 1905 году возглавлять Петроградский Совет, так что опыт...

Звучание голоса Троцкого затихает. В кадре Дверь кабинета Троцкого. Над ней часы. Плавный микс. Часы показывают, что уже прошло около пяти часов.

Снова интерьер кабинета Троцкого. Измученный Джон Рид в груде исписанных бумаг из последних сил что-то записывает.

ТРОЦКИЙ: ... Да, мы создали Военно-революционный комитет. Нас обвиняют, что он — орудие для захвата власти, но мы утверждаем, что это просто средство для защиты революции от посягательств, подобных корниловщине...

Обессиленный Джон Рид падает лицом в груду бумаг. Троцкий встаёт.

ТРОЦКИЙ: Извините, Джон, я бы с радостью рассказал об этом поподробнее, но мне пора в цирк «Модерн», на встречу с революционным народом...

Перешагивая через Джона Рида, выходит из кабинета.

Конспиративное заседание ЦК большевиков на квартире Г. К. Сухановой-Флаксерман 10 октября 1917 года (Интермедия)

В слабо освещённой комнате у стола со свечой в простом подсвечнике сидят Троцкий, Каменев, Зиновьев, Дзержинский и др. По квартире витает Краснорожий Призрак Коммунизма. Бесенята в конспиративных целях закрывают окно полосатым солдатским одеялом. В прихожей Александра Коллонтай зажимает Сталина в угол, прикуривает папиросу от его трубки и пускает дым ему в лицо.

КОЛЛОНТАЙ: Товарищ Коба!... А как насчёт небольшой коммунистической половушки?...

СТАЛИН: Вай, Шурико!... (щекочет ей бюст усами) Это такой вид глубокой конспирации, да?

КОЛЛОНТАЙ: Чем глубже, тем лучше, Кобунчик!

СТАЛИН: И тэм глюбже удовлэтворэние!...

В этот момент дверь резко открывается, в комнату вваливается Эйно Рахья с двумя револьверами в руках, за ним осторожно входит Ленин в парике и кепке.

КОЛЛОНТАЙ: А это, что ещё за мужчинка?...

ЛЕНИН (снимая кепку вместе с париком): Что, не узнали, това-ищ Коллонтай?... И в данный исто-ический момент нам, большевикам, никакие «стаканы воды» не нужны!

Эйно Рахья моментально смахивает со стола стакан воды. Бесенята резвятся в луже среди осколков.

ЛЕНИН (укоризненно): Това-ищ Яхья!... То-ёпитесь!... Я имел в виду тео-ию «стакана воды», только тео-ию, батенька... А сейчас — за яботу, за яботу, това-ищи!...

Ленинский ЦК склоняется над столом и начинает шептаться. Бесенята прячутся под стол. Эйно Рахья и Призрак Коммунизма встают на страже у дверей.

Мерцают свечи посреди склонившихся голов. Громкое тиканье настенных часов.

Раздаётся стук в дверь. Ленин моментально проваливается под стол, Зиновьев задувает свечку. Рахья медленно открывает дверь, прячась за ней. В освещённом проёме показывается мальчишеская фигура сына хозяйки Юры Флаксермана с авоськой, набитой продуктами. Рахья резко захлопывает дверь и бросается на вошедшего. Полный мрак.

ГОЛОС ДЗЕРЖИНСКОГО: Спокойно, товарищи, это свои!...

Дзержинский чиркает спичкой и зажигает свечу. Сконфуженный Ленин вылезает из-под стола. Несколько помятый Юра Флаксерман ставит авоську на стол и выкладывает продукты: хлеб, колбасу, бутылки с пивом. Радостная возня с открыванием бутылок, разрезанием хлеба и колбасы. Ленин отхлёбывает пивко из стакана.

ЛЕНИН (преувеличенно громко и бодро): Итак, това-ищи, пъедлагаю пъиуёчить вооюжённое восстание к откъытию втоёго съезда Советов 25–26 октябъя!

Зиновьев сразу же начинает сильно нервничать. Каменев громко и горестно вздыхает.

ЗИНОВЬЕВ: Владимир Ильич! На этот раз нас с вами из Питера живыми не выпустят!.. Нас перевешают, как декабристов... Наступление мировой революции будет оттянуто как минимум еще на сто лет!!! (Не знает куда спрятать трясущиеся руки)

КОЛЛОНТАЙ (проникновенно): Зин, ты му-ущина, или кто?..

КАМЕНЕВ: Подождите с восстанием, Владимир Ильич! Выборы через месяц... Мы усиливаемся с каждым днём, мы можем войти сильной оппозицией в Учредительное собрание! К чему нам всё ставить на карту?!..

ЗИНОВЬЕВ (пытаясь взять себя в руки): Хлеба в Питере на два-три дня!.. Если мы придём к власти, сможем ли мы прокормить повстанцев?..

ЛЕНИН (с пафосом): Нет силы на свете, къёме силы победоносной пъёлетайской йеволюции, чтобы вместо жалоб и пьёсьб и слёз пе-ейти к йеволюционному делу!..

ЗИНОВЬЕВ: А если мы возьмём власть и не получим перемирия?!! Солдаты могут не пойти на революционную войну!.. Что тогда?!!

ЛЕНИН: Ха!... Довод, заставляющий вспомнить изъечение: один дуяк... или два дуяка... могут вдесяте-ё больше задать вопъёсов, чем десять мудъецов способны язъешить...

СТАЛИН: Вах!... Логика в речах таварыща Лэнина — это какие-то всэсильние щупальца, из объятий которих нэт мочи вирваться: либо сдавайся, либо рэшайся на польний провал!...

Зиновьев и Каменев в траурном настроения уходят. Рахья издевательски кланяется им вслед. Встаёт Троцкий.

ТРОЦКИЙ: Организацию восстания, а также публичные заверения, что его не будет ни в коем случае, предоставьте мне, как председателю Петросовета. (конспиративные аплодисменты) А кто формально должен взять власть?

ЛЕНИН: Кто должен взять власть?.. Это сейчас неважно! Пусть её возьмёт... Военно-йеволюционный комитет!.. (указывает на Троцкого) ...или... любое дъюгое учьеждение, кото-ое заявит, что сдаст власть только истинным пъедставителям инте-есов наёда (круговым движением рук указывает на собеседников), ...инте-есов аымии, инте-есов къестьян...

(Коллонтай сомнамбулически любуется батоном копчёной колбасы, разминая его в руках и поглаживая, затем впивается в него зубами)

...инте-есов голодных (указывает рукой на Коллонтай), ...то есть нам! (указывает двумя руками на себя)

СТАЛИН (высоко поднимая стакан с пивом): Аллаверды, товарищи!...

Все чокаются пивом.

 

***

Смольный. Иван клюёт носом на посту, едва не роняя винтовку с пропусками на штыке. Люди входят и выходят из Смольного. Появляется Призрак Коммунизма. Он очень вырос и заматерел. Он идёт вдоль фасада здания и заглядывает в окна, к нему то и дело на плечи забираются Бесенята.

В одном окне Свердлов что-то диктует машинистке. В третьем Антонов-Овсеенко с товарищами на карте Петербурга играет в политические красно-белые шахматы (в переворот). Красные пешки продвигаются к Зимнему, по Неве движется красная «ладья» — крейсер «Аврора». После сделанных «ходов» на карте рисуют стрелки. В четвёртом окне Троцкий отдаёт распоряжения Познанскому.

ТРОЦКИЙ: Первое: до каких пор у нас в Смольном будут неисправные пулемёты?!...

ПОЗНАНСКИЙ: Исправим, Лев Давыдович!

ТРОЦКИЙ: Второе: Направить дополнительный отряд агитаторов для разложения верных правительству частей. Если не удастся привлечь на нашу сторону — довести до состояния полного нейтралитета. В трудных случаях вызывайте лично меня!

ПОЗНАНСКИЙ: Непременно!..

ТРОЦКИЙ: А главное — немедленно организовать военную подготовку среди пролетариата!...

Кирпичная стена «доходного» дома в пролетарском районе. На фонаре висит соломенное чучело в гимнастёрке и галифе. На груди чучела написано «Керенский». Иван обучает нескольких красногвардейцев стрельбе. Те кое-как передёргивают затворы, прицеливаются и стреляют. Со звоном разбиваются фонарь и несколько окон, кирпичная стена изрешечена. Невредимое чучело нагло хихикает. Тут свою винтовку поднимает Иван. Семь выстрелов — и у чучела появляются «глаза» и «рот» из пулевых отверстий. Уголки «рта» скорбно опущены вниз.

ИВАН: Что, видали?...

Рабочие уважительно гудят.

ИВАН: В снайпяра вы не гожи, да ладно! От наш хильхебель говаривал: «Пуля — дура, а штык — ён молодец!» Поняли?.. Делай как я!

Иван бросается на чучело в штыковую атаку, оно пытается прикрыть руками «причинное место», Иван наносит укол в живот, выдёргивает штык и пробегает дальше. Вслед за ним это повторяют с разной степенью успеха ученики-красногвардейцы. Чучело рыдает, закрыв «лицо» «руками».

 

***

Смольный. Кабинет Троцкого.

На стене кабинета карта Петрограда. Троцкий сидит за столом. Перед столом члены Военно-революционного комитета.

ТРОЦКИЙ: Итак, пора! Все знают, что им делать в этот исторический момент?

ВСЕ (вразнобой): Все!.. Все!.. Все, Лев Давыдович!

ТРОЦКИЙ: Так вперёд! Да здравствует мировая революция!...

Троцкий чётким ораторским жестом указывает на дверь. Члены ВРК, толкаясь, протискиваются в дверь. Более крупно Троцкий за столом. Рядом с телефоном стаканчик, полный красных флажков. Троцкий, съев бутерброд из чёрного хлеба с красной икрой, ковыряет флажком в зубах. Звонит телефон.

ТРОЦКИЙ: Алло!.. Да, Троцкий!.. Что?... Петропавловка наша?.. Сагитировали?.. Молодцы! Продолжайте так же, товарищи!.. (вешает трубку)

Троцкий достаёт из стаканчика ещё один флажок и начинает расчёсывать усы и бородку. Снова звонит телефон.

ТРОЦКИЙ: Алло!.. Троцкий!.. Мосты?.. А их не поднимут?.. Ах, механизмы сломаны?.. Прекрасно! Очень по-пролетарски!!! А «Аврора» успела пройти? Где она?.. (смеясь) Торопитесь, товарищ! Мост пока не Троцкий, а Троицкий... хотя... (вешает трубку)

 

***

Телефон на столе в кабинете Керенского в Зимнем Дворце. Керенский поднимает трубку.

КЕРЕНСКИЙ: Главковерх у телефона!... Что?!!!... А где верные правительству войска?... Где, где?!... В... в... вы забываетесь!!!...

Керенский сердито бросает трубку. Бегает по кабинету из угла в угол, затем резко останавливается и выбегает из комнаты. Зал Зимнего Дворца. В креслах сидят несколько членов Временного правительства: Коновалов, Кишкин и др. Резко открывется дверь. В зал вбегает Керенский.

КЕРЕНСКИЙ: Родина и революция в опасности! Большевики захватывают город! Я должен, я просто обязан немедленно ехать на фронт!...

КИШКИН: Но позвольте!... А здесь кто...

КЕРЕНСКИЙ (перебивая): Вы!... Вы, гражданин Кишкин! Своим приказом назначаю Вас и. о. министра-председателя... с диктаторскими полномочиями!!!

КИШКИН: Но позвольте, Александр Фёдорович! Я же врач!

КЕРЕНСКИЙ: А я — адвокат, но от поста Верховного Главнокомандующего не отказываюсь!... (подбегает к Кишкину, берёт его за руки) ...Держитесь! Стойкость, стойкость и ещё раз стойкость!... (выбегает из зала).

КИШКИН: Нда-с... Знаете, господа, поторопились мы с арестом Корнилова... поторопились...
 

***

Улица. Вдоль по улице вглубь кадра шагает отряд красногвардейцев под командой Ивана Мошонкина. Навстречу им быстро едут два автомобиля. В первом Керенский с шофёром и адъютантом, во втором охрана. Керенский отдаёт честь Ивану, тот вытягивается в струнку и тоже отдаёт честь.

РАБОЧИЙ: Ух ты, сам Керенский!...

ИВАН: Ой... А ты не брешешь?...

Красногвардейцы собираются в кружок вокруг Ивана. К группе красногвардейцев подходит Сталин в окружении нескольких большевистских «шестерок».

СТАЛИН: Товарищ нэ брэшет... Это действително — ренегат и политический блят Керэнский бежит от трудового народа... Прычом, перэодэтий в женское плятъе!...

Большевики угодливо и грубовато хихикают. Красногвардейцы весело ржут
 

***

Смольный. Кабинет Троцкого. Звонит телефон.

ТРОЦКИЙ: Троцкий... Ясно...

Вешает трубку, достаёт флажок, кидает в карту Петрограда. Флажок вонзается в нужное место. Звонки и броски продолжаются много раз подряд. Троцкий теряет силы. После очередного звонка он дрожащей рукой прицеливается флажком в карту. Карта в его глазах двоится. С большим трудом сфокусировав взгляд, Троцкий всё-таки кидает флажок, кое-как втыкающийся в карту. Троцкий, качаясь, роняет телефон на пол, поправляет трубку, расстилает «Правду» на полу, кипу газет кладёт под голову и устраивается спать. Едва он начинает храпеть, в кабинет входит Каменев и тормошит Троцкого. Тот, проснувшись, ошалело озирается.

КАМЕНЕВ: Лев Давыдович! Я пришёл!.. Чем могу помочь революции?

ТРОЦКИЙ (устало): А... Лев Борисович... Воткните флажок в район Финляндского вокзала и идите в зал заседаний... Хр-р-р-р...

Каменев вонзает флажок куда надо. Едва Троцкий уснул, в дверь входит Зиновьев и тормошит Троцкого.

ЗИНОВЬЕВ: Лев Давыдович! Я пришёл!.. Чем могу помочь революции?

ТРОЦКИЙ (спросонок): А... Григорий Евсеевич... Воткните флажок в район Московского вокзала и идите в зал заседаний... (Широко и конвульсивно зевая) Вождь косяком пошёл на мою голову... Хр-р-р...

Зиновьев вонзает флажок в карту и на цыпочках удаляется.

 

***

Поздний вечер. Конспиративная квартира. Ленин нервно расхаживает из угла в угол, иногда подпрыгивая. Дверь с грохотом открывается, входит Эйно Рахья. Ленин кидается к нему.

ЛЕНИН: Това-ищ Яхья!!! Скажите, кто-нибудь из членов ЦК знает, где я скъиваюсь?!..

РАХЬЯ: Никто, Влатимир Ильиць...

ЛЕНИН (облегченно): И пъекъясно!... Если что — бей-ежоного Бог бей-ежет... А то ведь случись что, так чёйт их всех знает!.. А как там дела в Пите-е?

РАХЬЯ: Неплох-хо. Посьти весь город в насых руках...

ЛЕНИН: Как?!.. Неужели?!! Не может быть!!!... (на мгновение цепенеет, обхватив голову руками, затем начинает вихрем носиться по комнате) Немедленно уходим!...

РАХЬЯ: Куда? На новый конспиративный квартира?

ЛЕНИН: Нет, това-ищ Яхъя!.. (резко остановившись посреди комнаты, «выстреливает» пальчиком в потолок) Мы идём в Смольный!

РАХЬЯ: Как, в См-мольный?... Там оп-пасно...

ЛЕНИН: Но только пъедставьте себе на минуту: йеволюция победила, а кто вождь? Тъёцкий?!... Нет, нет и ещё яз нет!...

РАХЬЯ: Владимир Ильиць, вы бы хоть записку написали для сёстры...

ЛЕНИН: Вейно! Чейтовски вейно!...

Ленин берёт ручку и лист бумаги, пишет.

ЛЕНИН (диктуя сам себе): Ушёл... туда... куда... бы... вы... не... хотели, чтобы я... уходил... Несколько ко-яво, но исто-ически вейно...

РАХЬЯ: А, пот-тпис?

ЛЕНИН: Минуточку... Ульянов... нет, Ленин... нет, Владимир Ильич... нет, просто — Ильич!
 

***

Улица. Из подъезда выходят Рахья и Ленин. Рахья бежит на уходящий трамвай и затягивает Ленина за собой. Трамвай пуст. Ленин подходит к Вагоновожатой.

ЛЕНИН: Това-ищ вагоновожатая, а что это у вас так мало пассажиёв?

ВАГОНОВОЖАТАЯ: Да было-то много... Да матросики патрульные зашли документы проверять, заодно и ладони посмотрели, и всех, у кого мозолей на руках нет, вывели, болезных... и в расход!...

ЛЕНИН: Н-да... Классовые чистки в нашем деле — вещь необходимая, но... (осматривает свои гладкие белые ладони) ...Бывают и в нашем деле некотоые пе-егибы... Куй-езы Й-еволюции! Това-ищ Йяхья, а не по-я ли нам выходить?...

Рахья и Ленин на ходу спрыгивают с подножки трамвая и идут по тёмной улице. Чуть впереди освещённый дом с красным фонарём над подъездом. Обгоняя Ленина и Рахью с винтовками наперевес и криками «Даёшь!» бегут матросы. Ленин останавливает одного из них.

ЛЕНИН: Това-ищ, вы куда — на штуйм Зимнего?

МАТРОС: Отстань!.. Не видишь, юнкеров из публичного дома выбиваем! Щас всех девок спроприируем на службу трудовому народу!..

Матрос отталкивает Ленина, бежит дальше, его товарищи врываются в публичный дом. Визг. Звон разбитого стекла. Из окна второго этажа вылетает юнкер в кальсонах и фуражке, энергично перебирая в воздухе ногами.

ЛЕНИН (Рахье): Вы только посмот-ите, какой пойыв, какой йеволюционный энтузиазм, какое вейное классовое чутьё!...

Рахья тянется вслед за матросами, но Ленин его удерживает.

ЛЕНИН: Нет, това-ищ Яхья, нам поя в Смольный! Впе-ёд... к победе коммунизма!..

 

***

Посреди Дворцовой площади штабеля дров, превращённые в баррикады. Юнкера шушукаются и посматривают в сторону арки Генерального штаба, где сидят большевики, в том числе Шадрин с красногвардейцами. Затем, опустив стволы винтовок, на цыпочках крадутся в сторону большевиков. Резко открывается окно на 2 этаже. Из него высовываются ударницы Женского батальона.

1 УДАРНИЦА: Стой!!! Это вы что, бесстыжие, удумали!.. Марш на место!..

2 УДАРНИЦА: Не дадим вам уйти... Стрелять будем в жопы!...

1 УДАРНИЦА: Сволочь!.. Юнкеришки!...

Юнкера разбегаются в стороны. Из-за штабелей дров высовываются отдельные представители штурмующих.

1 МАТРОС: Бабоньки! Сдавайтеся и вы!.. Во дворце уже наши...

1 СОЛДАТ-ПАВЛОВЕЦ: Выходь, не бойсь!.. Потом хуже будет! Выходь чичас же! Не тронем...

1 УДАРНИЦА: Щас, ага!..

2 УДАРНИЦА: Доверься вам, кобелям!..

1 УДАРНИЦА: Поди найди себе поглупей да помоложе!

2 СОЛДАТ-ПАВЛОВЕЦ: Всё одно силой возьмём!.. Силой!.. Ну, тады всех вас по казармам разведём!..

АГИТАТОР: Дорогие женчины! Переходите на сторону восставшего трудового народа!..

2 УДАРНИЦА: Всем народом хотят!.. Во, ироды! Нехристи!..

АГИТАТОР: ...Решительно становьтесь в ряды защитников пролетарской революции!

3 УДАРНИЦА: Во-она! Это, как же в ваших рядах становиться-то нам прикажите?.. Что ли, кверьху задом?..

По площади прокатывается дружный хохот штурмующих и обороняющихся.

3 СОЛДАТ-ПАВЛОВЕЦ: (Выходя из-за поленницы, с энтузиазмом и обстоятельностью сельского лектора) Всяко-разно можно, дорогие бабоньки, всяко-разно! И кверьху передом, и кверьху задом, и по-хранцуски... Как сами запожелаете, так мы вас в своих революционных рядах и воспримем, дорогие женчины!

1 УДАРНИЦА (угрожающе машет револьвером): Куды лезешь, охальник!!! Знай, кобель, место!..

2 УДАРНИЦА: Суньтеся только! Причиндалы-то поотсрелям!

Юнкера, прячась от возможных выстрелов ударниц, бросают винтовки на мостовую и крадутся в сторону Арки Генерального штаба.

Иван и красногвардейцы. Один Рабочий рвётся в бой.

РАБОЧИЙ (Ивану): Товарищ солдат! Давай штурманём! Там же бабы одне!..

АГИТАТОР: Отставить!!! Бабы, бабы… Вчера — одне бабы, нонеча — другея, завтре — третьи… А вот, революция — она, товарищи, у всех одна на всю жисть — как в жопе дырка!.. Приказ — без выстрела с «Авроры» не начинать!..

 

***

Нева у Троицкого моста. Крейсер «Аврора» покачивается на волнах. На палубе Антонов-Овсеенко и опухший всклокоченный Матрос, босой, в тельняшке и кальсонах.

АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО: Заряжай!

МАТРОС: Так, нечем, дорогой товарищ... Пушки-то у нас того калибра, а снаряды, со-ответь-сь-венно, не того калибра, то-ись — как раз другого... (смущенно показывает Антонову-Овсеенко маленький холостой снаряд)

АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО: Ну, как с такими делать революцию!... На целых шесть часов с выстрелом опоздали!.. (отбирает у Матроса снаряд, совершает в сердцах «китайский» прыжок и, рассыпая порох, вгоняет снаряд в ствол пушки, затем резко уходит).

МАТРОС: Ага!.. Снаряд-то тама, а как им стрельнуть?..
 

***

Питерская улица. Рахья и Ленин быстро идут по ней. Навстречу им идёт юнкерский патруль.

1 ЮНКЕР: Ваши документы!...

Ленин, скрючившись, ретируется за спину Рахьи. Рахья начинает изображать из себя пьяного.

РАХЬЯ (потихоньку сжав в кармане револьвер): Эй, ты... У нас свобод-да, твою мать, или ка-ак?.. Иметь прав-во пит-терский прол-лэтарий вып-пить пив-ва вэч-чером, а-а-а?...

2 ЮНКЕР (первому): Оставь его, Вольдемар! Всех финских пьянчуг нам по Питеру за всю жизнь не выловить...

Юнкера удаляются. Рахья наклоняется над канализационным люком. Стучит в крышку.

РАХЬЯ: Влат-тимир Ильич... Вихотит-те — опасносьть миновал...

Ленин вылезает из люка и идёт вслед за Рахьей. Они подходят к Смольному. Часовой не пускает толпу людей с липовыми пропусками. Рахья рассматривает пропуск, пытается подделать число, получается плохо.

РАХЬЯ: Эх, или к-крут-ть в крестах, или кол-лова в кустах-х...

Рахья, снова изображая пьяного, надвигается на Часового.

РАХЬЯ: Эй, ты, рэн-нэкат! Эй, ты, посоп-пник мир-ровой п-пурзюазии!.. Ты пос-сему нэ пускаес в Смольни нас — трут-довой нарот-т?.. (трясёт Часового «за грудки») Пусти, конт-тра нед-доп-питая!..

Вся компания, оттеснив Часового, включая Ленина, проникает в Смольный. Ленин идёт по коридору Смольного, на ходу отдирает парик, приклеивает усы и бородку. Вбегает в кабинет Троцкого. Троцкий спит на полу. Ленин начинает расхаживать из угла в угол, спотыкаясь о лежащего Троцкого. Троцкий просыпается, пытается встать.

ЛЕНИН: Лежите, лежите, батенька... Вы столько ночей не спали... Уж лучше я к вам...

Ленин расстилает газету и ложится к Троцкому. Троцкий засыпает и всхрапывает.

ЛЕНИН: Лев Давыдович, а госудайственный банк взяли?

ТРОЦКИЙ: Взяли, давно взяли, Владимир Ильич... хр-р-р...

ЛЕНИН: А Зимний? Ведь до сих пой не взят? Не вышло бы чего?

Троцкий пытается привстать к телефону.

ЛЕНИН: Лежите, я сейчас сам... сам... кому-нибудь по-ючу...
 

***

Крейсер «Аврора». У кормового орудия прогуливается опухший Матрос в бескозырке и исподнем, покуривая самокрутку. К нему подходит Комиссар.

КОМИССАР: Огонь!!!

МАТРОС (показывая на огонёк самокрутки): Тока такой...

Матрос, щёлкнув пальцами, не глядя, бросает окурок через плечо, окурок попадает в ствол пушки и медленно скатывается внутрь. Порох вспыхивает.

Раздаётся взрыв.

Комиссар, явно контуженный, раскрыл рот, зажал уши руками и качается. Матрос пальцем ковыряет в ухе.

МАТРОС: Ого!.. Во, шарахнуло!.. На всю Расею...

Вспышка и грохот выстрела в Петропавловской крепости. У Зимнего Дворца снарядом откалывает угол.

Дворцовая площадь. Эхо выстрела «Авроры».

Иван Мошонкин прячется за штабелем дров. Через площадь, руки в карманы, насвистывая, идёт Джон Рид с фотоаппаратом и блокнотом. В него никто не стреляет.

Полный энтузиазма Красногвардеец, бросается в атаку в полный рост. За ним идут ещё несколько красногвардейцев, а за ними прячутся солдаты, в том числе Иван. За солдатами, в свою очередь, прячутся Агитатор и Антонов-Овсеенко.

В окне дворца показывается винтовка со штыком, на штыке надета белая нижняя женская юбка.

ГОЛОС УДАРНИЦЫ: Эй, большаки! Не стреляй, мы здаёмси-и-и!..

Откуда ни возьмись, изо всех щелей вылезают матросы, солдаты, красногвардейцы. Толкаясь и гогоча, они лезут во дворец.

Коридор Зимнего Дворца. У двери кабинета министров маленький худенький Юнкер. К нему подходит Джон Рид.

ДЖОН РИД: Джон Рид, амэрикански социалистически пресс, имэю аккредитейшн...

Джон Рид проходит в кабинет. Настроение у министров мрачное, но спокойное. Джон Рид поджигает магний и фотографирует министров, затем поворачивает фотоаппарат в сторону входной двери.

Входит Антонов-Овсеенко в сопровождении толпы представителей революционного народа. Вспышка магния. Вошедшие пугаются, но ненадолго. Толпа запрудила зал. Маленький Антонов-Овсеенко вскакивает на стол, снимает свою кожаную шляпчонку и машет ей, призывая к тишине.

АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО (надрывая голос и раздуваясь от гордости): Това-ри-щи!... Именем... Военно-Революционного комитета... Петроградского Совета Рабочих и Солдатских депутатов, во главе с... пламенным революционером... товарищем Троцким... объявляю!... Временное Правительство... НИЗЛОЖЕННЫМ!!!... (радостные вопли толпы) ... Граждане бывшие министры, вы... арестованы!...

Толпа наперегонки арестовывает министров, Джон Рид фотографирует Антонова Овсеенко. С трудом протиснувшись сквозь толпу в дверях, Джон Рид идёт по коридору дворца. Заглядывает в одну комнату — там два Матроса волокут Ударницу на царскую кровать с пологом. Джон Рид тоже суётся за полог, но получает сапогом в морду.

ДЖОН РИД (потирая ушибленное место): Sorry...

В другой комнате мародёрствуют солдаты. Иван Мошонкин обдирает кожаную обивку с кресла.

ДЖОН РИД: Товарищ, ви это затшем?...

ИВАН (ворчливо): Зачем-зачем... (восторженно) Гля, какой «товар» заздря гибнет!... Я себе знашь каки сапоги справлю!..

Другой солдат поставил драгоценную вазу у края стола, забрался на стол и спускает портки.

ДЖОН РИД: Нэ дэлайте этого, товаришч... Совсэм рядом прекрасни работающи уотерклозет...

СОЛДАТ (кряхтя): Таперь — всё наше! Где хочу, там и гажу!.. Уйди, не мешай, харя нерусская...

Джон Рид благоразумно ретируется и выходит во двор. Там колонна разоружённых «ударниц» в плотном окружении возбуждённых солдат и матросов. Победители спорят, кому уводить ударниц, дошло до драки.

СОЛДАТ: К нам надыть вести, в Павловский полк! Там у нас — штаб!

МАТРОС: Дык, у нас свой штаб есть! Вша пехотная!..

К ссорящимся подходит Антонов-Овсеенко, внимательно выслушивает.

АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО: Поскольку главный штаб воинских сил революции находится в Павловском полку, то и пленных следует доставить туда же под плотным конвоем!

Павловцы радостно орут, матросы недовольно гудят. Пленные «ударницы» охают и повизгивают. Наиболее смекалистый Матрос напяливает солдатскую папаху и пристраивается в солдатский строй. Конвой уводит «ударниц».

МАТРОСЫ (вслед): Пошли-поехали! (дружно свистят) Павловские невесты!... Сегодня павловцы жениться будут... Гы-гы-гы... Павловцы, зовитя на крестины!... Невесты, веселей, с песней!

Зимний Дворец. У одного из выходов стоит большой ящик с надписью «Достояние революции». Двое Урок шмонают выходящих из Зимнего участников штурма. Делают это они очень споро и профессионально. Ценные вещи (золото, драгоценности, серебряную посуду, старинные часы, шкатулки, статуэтки и пр.) складывают в ящик. Менее ценное просто бросают на пол.

К Уркам подходит Иван с рулоном кожи под мышкой и со страусиным пером в папахе.

1 УРКА (Зачитывает бумажку): Приказ Военно-революционного комитета!.. Во избежание мародёрства и расхищения народного достояния обыскивать всех, выходящих из Зимнего дворца!

Брезгливо осмотрев кожу, швыряет её на пол, ловко ощупывает Ивана с ног до головы. Иван от щекотки смеётся.

ИВАН: Мотри, вошек не нахватай!...

1 Урка брезгливо вытирает руки о бархатную портьеру, заглядывает в пустой чайник, пожимает плечами, к нему поворачивается 2 Урка.

2 УРКА: Есть что?

1 УРКА: Не-а... Что за народ пошёл — украсть, и то толком не умеют...

2 УРКА: Да нам и хватит пока, а то не унесём!

Иван под шумок нагибается к лежащей на полу коже. 1 Урка выхватывает перо у него из папахи, вставляет сзади в разрез шинели и отвешивает мощнейшего пинка. Иван, открывая головой дверь, вылетает наружу.

1 УРКА: Лети, птичка... Стравус чухонский!...

Урки берут ящик и, сгибаясь от тяжести, выносят на улицу. Там на мостовой сидит Иван, потирая ушибленные места и печально рассматривая сломанное перо. Под левым глазом набухает новый темно-лиловый синяк.

ИВАН (со слезами): За что боролись!...

Урки сворачивают за угол.

1 УРКА (кряхтя от натуги): Куда несём-то?

2 УРКА: В Смольный!...

1 УРКА: Ну ты и шутник, товарищ Неурониворота!..

 

***

Тёмная улица. На углу стоят Иван с громадным синяком и Рабочий.

ИВАН: И куды мы тяперь?...

РАБОЧИЙ: Не знаю, товарищ солдат... Может в Смольный?

ИВАН: А Ленин тама?

РАБОЧИЙ: А щас все там!

ИВАН: Ух, ты!... Таперя я его обязательно найду!...

Рабочий и Иван идут по улице. На перекрёстке дорогу им переходит очень спешащая толпа бродяг, калек, нищих. Рабочий хочет идти дальше к Смольному, но Иван его останавливает.

ИВАН: Погодь!... Сперва надо-ть это... Вместе с народом…

Иван и Рабочий, обгоняя люмпенов, бегут к винному складу.

У дверей винного склада, запертых на амбарный замок, небольшой импровизированный митинг. На шатком возвышении из разбитых винных ящиков уже стоит опухший всклокоченный Матрос с «Авроры», как был — в подштанниках, но в распахнутом бушлате и с маузером в большой кобуре на ремешке, перекинутом через плечо.

МАТРОС: Това-ри-щи!... Хто выдумал сухой закон на наши трудящие головы?...

Толпа безмолвствует.

РАБОЧИЙ (подумав): Николай кровавый!

МАТРОС: Верно, товарищ!... (всхлипывает) Доколе?!... (Матроса начинают душить рыдания) Доколе мы будем терпеть монахри... монархический произвол?!!! Това-ри-щи!.. Все на борьбу с пережитками царизьма! Пей-гуляй, мировой пролетарият, наше время пришло!!!

Матрос, картинно развернувшись, делает несколько точных выстрелов в амбарный замок. Искромсанный пулями замок, подергавшись, со щелчком открывается и безжизненно повисает на одной петле.

Толпа при помощи ружейных прикладов, костылей, прочего подручного инструмента сносит в щепки двери склада и ломится внутрь. Задние лезут по головам передних, слышны выстрелы, хохот, вопли, бульканье и звон разбитых бутылок.

Иван, ловя винную струю ртом, одновременно зачерпает чайником вино из сточной канавы.

ИВАН: Ик!... Вот это, понимашь, революция!..

 

***

Коридор Смольного. Троцкий, Ленин, Рахья и Познанский. К ним подходит интеллигентный большевик.

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ БОЛЬШЕВИК (застенчиво, указывая рукой куда-то наискось по коридору) Лев Давыдович, там товарищ Цюрупа в обмороки падает… Так, не одолжите ли рублей десять до завтра...

ТРОЦКИЙ: ???...

ЛЕНИН (вмешиваясь): Това-ищ! Эта пъ-ёблема й-ешается пъёсто!... Ка-яндашика не найдётся?...

Рахья подаёт Ленину карандаш, Ленин пишет на маленьком клочке бумажки на стене.

ЛЕНИН:...Выдать... Сколько, товай-ищ?

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ БОЛЬШЕВИК (напряженно сглотнув): Десять...

ЛЕНИН: Десять... (пауза) Миллионов... Юблей... Вне всяких пъявил... и в изъятие из этих пъявил!.. А подпись?.. Как мы тепей называемся?...

Присутствующие напряженно задумываются.

ЛЕНИН: Только не минист-ями!.. Гнусное, истъёпанное буйжуазное название!

ТРОЦКИЙ: Комиссарами... верховными... нет — народными!.. Совет народных комиссаров, а?..

ЛЕНИН: Совет наёдных комисса-ёв?!... Совнайком!... Это пъевосходно: ужасно пахнет йеволюцией!... (подписывает бумагу) Пъедседатель... Совнайкома... Ульянов-Ленин... Готово! Идите, това-ищ, в госудайственный банк!

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ БОЛЬШЕВИК: Но, как?...

ЛЕНИН: Очень пъёсто, батенька... А-естуйте ди-ектоя!.. Если не поможет, опияясь на низших служащих, угъёжая Къясной Гваёдией, заставьте касси-я выдать нужную сумму!.. Десять юблей забей-ите себе под ясписку. Если денег не достанете — не возвъящайтесь!

Интеллигентный Большевик, впадая в сомнамбулическое состояние, получает из рук Ленина клочок бумажки и уплывает вдаль по коридору.

ЛЕНИН: Постойте, това-ищ!

Интеллигентный Большевик медленно, как в рапидной съемке, разворачивается, заливая коридор голубым сиянием глаз.

ЛЕНИН: Та-ю, та-ю для денег не забудьте! Вон тот мешок подойдёт, навейное...

Интеллигентный Большевик вываливает из мешка картошку, которая раскатывается по всему коридору, встряхивает мешок и исчезает в клубах пыли.

Из пыльного облака возникает Сталин.

ЛЕНИН (радостно потирая ладошки): А вот как яз и това-ищ Сталин! Он у нас къюпный специалист в банковской сфе-е... Товаищ Коба, что нам следует сделать, чтобы забъять деньги в буйжуазных банках?

СТАЛИН: Сколко у нас в Питэре банков?

РАХЬЯ: Дватсать вос-семь, товарись Стал-лин!

СТАЛИН: Значит нам нужно двадцат восэм отрядов стрэлков и... всего один камэра, но... на двадцат восэм мэст...

ЛЕНИН (похлопывая Сталина по плечу): Учитесь, това-ищи, какой, всё-таки, ойигинальный, какой госудайсьвенный — ум!..

Ленин и Троцкий спускаются по лестнице. В дверь вваливаются смертельно пьяные Иван и Рабочий. Они по очереди пьют из носика чайника, целуются и крепко обнимаются. Ленин их видит и показывает Троцкому.

ЛЕНИН: Смот-ите, Лев Давыдович! Какая это великолепная кайтинка: ябочий с южьём ядом с солдатом... Свели, наконец, солдата с ябочим!..
 

***

Рабочий, обессилев, упал. Ленин подходит к Ивану и пристально его рассматривает.

ЛЕНИН: Вы, това-ищ, навейно кипяточку хотите!

ИВАН: Не-а!... (пьёт вино из носика чайника) Ик!...

ЛЕНИН: Вы ведь недавно с фъёнта!

ИВАН: Не-а! С апреля в бегах...Ик!..

ЛЕНИН: Вы ведь къестьянин... Кой-ёва есть?

ИВАН (пьяно всхлипывая): Пала...

ЛЕНИН: Жаль... Пъигодилась бы для нужд й-еволюции... А лошадь?

ИВАН: Цела...

ЛЕНИН: Пъекъясно! Если не сдохнет — еще пъигодится для общественных нужд... А земли много?...

ИВАН: Где там!..

Мимо собеседников одуванчиком проплывает М. И. Ульянова.

ЛЕНИН (сестре): Маняша! Будь доб-йа, пъикажи пе-епечатать эсэёвскую агйайную пъёгйямму. Свейху — заголовочек «Декъет о земле», снизу — моя подпись...

М.И.УЛЬЯНОВА: Хорошо, Володенька... (уплывает)

ЛЕНИН (Ивану): Вот видите, това-ищ, как наша Советская власть заботится о крестьянах!

ИВАН: Чаво?...

ЛЕНИН: Нет, Вы ещё не поняли, что такое Коммунизм и Советская власть!.. (Проникновенно) Вот скажите, как вам живется, дой-огой товайищ?

ИВАН (с горечью): Известно как, уважаемый!.. Скачу, как блоха по дохлой собаке: ни куснуть, ни соснуть!..

ЛЕНИН (радостно): В самом деле?!. А вот пъи коммунизме заживете, батенька мой, совейшенно иначе!

ИВАН: Как это? Ик...

ЛЕНИН: Коммунизм, батенька, есть, в пейвую очейедь, спъяведливый контъйоль и й-яспъ-еделение! Пъ-и коммунизме, если на то пошло, каждая социально-полезная блоха будет иметь для собственных нужд свою собственную собаку!..

ИВАН: Товарищ дорогой!.. Да откедова же столько собак возьмется!.. (Ивана мутит) Да ежели и наберется их, скажем, только вполовину надобности ... дак оне же друг дружку сожрут с голодухи!.. (С трудом подавляет рвотную судорогу) Вместе с блошками, с энтими, и сожрут!!!

ЛЕНИН (с веселым задором): Пъявильно! По-госудайственному мыслите, товай-ищ!.. Собак, вне всяких сомнений, на всех блох не хватит!.. А потому мы, большевики, идем дальше в своей й-еволюционной теой-ии: каждая общественная блоха будет владеть не одной, только ей (как в буйжуазном обществе) пъинадлежащей собакой, а всеми собаками!.. Если хотите, всей совокупностью собак!!!

ИВАН (на пределе умственного напряжения): Дык ведь собак-то от ентого не прибудет!..

ЛЕНИН: Пъ-я-виль-но!!! (интимно, на ухо Ивану) Зато блох поубавится...

Ивану становится плохо. Он опускается задом на мраморное возвышение, Ленин присаживается к нему.

ЛЕНИН: Вы только пъедставьте себе...

Лысина Ленина начинает «звёздно» мерцать. Революционный оркестр начинает исполнять «Мой миленький дружок» П. И. Чайковского.

ЛЕНИН: Пъолетайскому госудайству надо пъинудительно вселить къяйне нуждающуюся семью в квайти-ю богатого человека. Вот наш отъяд ябочей милиции: два матъёса... (На сцене появляются два матроса) два солдата...(К ним присоединяются два солдата) ...два сознательных ябочих (входят и строго озираются), затем один интеллигент (агитатор) и 8 человек из тъудящейся бедноты, непйеменно не менее 5 женщин, пъислуги, чейноябочих и т.п.

Фигуры начинают двигаться. Вокруг них крутятся Бесенята. Сзади к отряду пристраивается Призрак Коммунизма в одежде питерского люмпена.

Отряд грациозным балетным шагом под музыку Чайковского вваливается в квартиру интеллигента. В гостиной вокруг стола расположилась семья.

ГОЛОС ЛЕНИНА: Отъяд является в квайтиру богатого, осматъивает её, находит 5 комнат на двоих мужчин и двух женщин.

Девочка пугается, мать интеллигента её успокаивает. Отряд ведёт себя в чужой квартире по-хозяйски.

ГОЛОС ЛЕНИНА: Вы потеснитесь, гъяждане, в двух комнатах на эту зиму, а тъи комнаты пъиготовьте для поселения в них двух семей из подвала. На въемя, пока мы пъи помощи инжене-ов (вы, кажется, инженей?) не постъоим хоёших квайтий для всех, вам обязательно потесниться...

Ваш телефон будет служить на 10 семей. Это сэкономит часов 100 йаботы, беготни по лавчонкам и т. п.

Затем в вашей семье двое незанятых полуябочих, способных выполнить лёгкий тъюд: гъяжданка 55 лет и гъяжданин 14 лет. Они будут дежу-ить ежедневно по 3 часа, чтобы наблюдать за пъявильным яспъеделением пъёдуктов для 10 семей и вести необходимые для этого записи...

Гъяжданин студент, кото-ый находится в нашем отъяде, напишет сейчас в двух экземпля-ах текст этого госудайственного пъиказа, а вы будете любезны выдать нам ясписку, что обязуетесь в точности выполнить его!..

«Идиллическая» картинка прерывается. На авансцене снова Ленин и Иван.

ИВАН: Ну, дак-ить таперя их еще поболе стало!.. Было четыре, а ноне — четыре десятка... Хужее стало!!!

ЛЕНИН (радостно привскакивая) Именно! Так мы же, батенька мой, того и добивались! Тактика коммунистов, дой-огой товай-ищ стъ-ёилась, стъ-ёится и всегда будет стъ-ёиться на пъёстом унивейсальном пъинципе: чем хуже, тем лучше! Повейте мне, батенька, на слово: если их сегодня уже не четыйе, а сой-ёк, то в оч-чень скойём въемени их останется всего одна-две!.. Пъёстая коммунистическая ай-ифметика!

Далее на сцене вновь разыгрываются фрагменты ленинской «идиллии».

ЛЕНИН: Пъ-едставьте себе, батенька, что буквально в пейвые же дни коммунального пъёживания... выясняется, что потесненное пъедставителями пей-едовых классов буйжуазное семейство является источником социальной опасности для нового общества.

Глава семьи, инженей одного из питейских заводов, тайно саботий-юет пъиказы советской власти...

Комиссар и рабочие-активисты под конвоем выводят Интеллигента из заводского цеха, заводят за угол и ставят у кирпичной стены. Раздается ружейный залп.

Бъ-ят й-язоблаченного въяга нового стъ-ёя оказывается тайным монайхистом-бойскаутом, готовящим тей-ёистический акт...

Люди в кожанках роются в книгах и бумагах, находят старую газету с портретом Николая 11. На «вещественную улику» сверху кладется спортивный арбалет. Мальчика, вместе с десятками других подростков и взрослых, красноармейцы загоняют в арестантские теплушки, закрывая за ними тяжелую дверь.

Пятидесятипятилетняя женщина (между пъ-ёчим, близкая й-ёдственница одного из одиознейших цайских министъёв — по женской линии, и высокопоставленного айхиейея й-еакционной пъявославной цейкви — по мужской) — есть элемент самим ходом нашей истой-ии объеченный на исчезновение.

Новые соседи-хозяева поднимают с пола труп Пожилой женщины, разворачивают его вверх лицом. Окаменевшими руками женщина прижимает к груди семейную фотографию и небольшую икону Божьей Матери.

Гъяжданка семи лет, как выяснит специальная комиссия, являющаяся дочей-ю контъ-йеволюционей-я — койниловца, подлежит кайдинальному социальному пей-евоспитанию. Дети — это пъедмет особой заботы молодой советской власти!..

Сумрачный коридор бывшего казенного учреждения. Множество одинаково одетых наголо остриженных детей разного пола бродят по всему видимому пространству.

Девочка стоит с распахнутыми глазами, вжавшись в потрескавшуюся штукатурку стены. Ее губы непрерывно шепчут какое-то заклинание. Слова заклинания становятся все различимее для слуха.

ДЕВОЧКА (шепчет): ...Завтра... может быть... я... увижу... папу. Может быть... послезавтра... я увижу... маму... Завтра... может быть...

ИВАН: Эх-ма-а...

ЛЕНИН: Вот так наша власть относится к эксплуатато-ям, буйжуям и помещикам...

ИВАН: Дык, у нас вон тоже, в деревне, хотели было помещиков прогнать...

ЛЕНИН (нетерпеливо): И?...

ИВАН: А потом подумали и... Эх!... (машет рукой) Всех поубивали...

ЛЕНИН (с жаром): И пъявильно! Чейтовски пъявильно!.. Зачем нам эти помещики... Их всего-то сто тъидцать тысяч, а всей Йоссией упъявляли!... Неужели ж Йоссией не смогут упъявлять двести со-ок тысяч большевиков! А всех этих Тит Титычей мы обложим, как фъянцузов под Седаном, мы к каждому пъиставим по десятку... по сотне конт-олё-ов!...

ИВАН: Н-да... Нахлебников, однако, прибавится...

ЛЕНИН: В одном месте пъибавится, в дъюгом — убавится, товайищ! К тому же, это не нахлебники, товайищ... Это, между пъёчим, ум, честь и совесть нашей эпохи!..

Иван неожиданно широко разевает рот, закатывает глаза, заваливается набок и отключается.

ЛЕНИН: Эй, что с вами, товайищ? Н-да-с... Ещё один Цу-юпа нашёлся...

Иван скрипит зубами и открывает глаза.

ЛЕНИН: Вы, това-ищ, запомните главное: никому, никому, къёме нас, конечно, не отдавайте свою винтовочку!

ИВАН (с мрачной решимостью): Не отдам!...(скрипит зубами)

ЛЕНИН: И пъявильно!... Иначе кто же будет защищать ёдную, ябоче-къестьянскую, нашенскую власть!...

Иван вдруг пьяно и резко поднимается и, ткнувшись за колонну, начинает бурно извергать из себя принятую им винно-коньячную смесь, вместе с которой выблевывыет также испуганно корчащегося бесенка, сразу же пускающегося наутек вверх по мраморной лестнице. Иван, механически бормочет между рвотными спазмами «Хромой мусью...Хромой мусью...Хромой мусью...».

ЛЕНИН (деликатно отворачиваясь): А кипяток, това-ищ, где-то там, навейху, в столовке... Впъёчем, это неважно... (очень быстро уходит)

Иван, отблевавшись, утирается папахой, растерянно вертит головой и вдруг видит Поршмана.

ИВАН: Браток!.. А это хто такой был?..

ПОШМАН: Дура!.. Это ж Ленин!..

ИВАН: Эвон... То-то, я гляжу, головастый какой...

На мгновение тяжело и остро задумывается, неподбитый глаз Ивана широко округляется.

ИВАН: Да, и... сволочь, правду сказать... небы-валая!..

(После паузы Поршману) Браток, а похмелиться ты, к примеру — для праздничка, с пехотой не побрезгуешь?..

Ивана вдруг резко качает; он сильно ударяется головой об угол колоны и, схватившись руками за голову, мешком оседает вниз. Теряя сознание, бормочет: «Хромой мусью ...».

 

***

Выползает, наконец, Ванюша промеж атласных штанов на вольный свет, и видится ему, что выполз он не из хором царских, а из заброшенной халупы выговецкой, — а обратно ползти некуда! Та же, кругом халупы, пустошь необъятная с кромкой леса на закате, та же маковка деревянной часовенки сквозь поземку чернеет, та же заноза ноет в груди...

— Господи, Иисусе Христе! Во-она, куда нелегкая-то тебя занесла: на самый — самый край! И ходу назад не указала!

Чернеет выговецкое небо. Тает часовенка в густеющей тьме. Лихая и беззвездная ночь черным саваном опустилась на заснеженную землю. И множество Бесенят, ранее не различимых среди сугробов, источают глазами тоскливое ледяное мерцание. Кажется, вся исконная бесовская нежить Севера вперилась в Ивана своим губительным взором.

— Эх вы тени, мои тени! Тени новые мои! Тени новые, буевые, рас-сы-ы–ыпча-ты-е!

Что-то постороннее слышится в замирающем стенании вьюги. Какая-то новорожденная сила вдруг явственно выделилась и воцарилась над тундрой... Вдалеке звенит колокольчик, слышится хруст снега под тяжестью копыт и скрип полозьев! Мчатся по непроторенной пустынной стезе сани, запряженные шестеркой вороных, с императорским вензелем на дверцах кибитки. Пронзительно и бодро поет рожок переднего кирасира, прокладывающего государев путь по заповедным северным сугробам. Искрят на ветру факелы в руках сине-красных драгун в натянутых до бровей черных заиндевевших треуголках. Спешит, запряженный вьюгой, морочный царский поезд к своей неведомой цели, а лихая пособница метель начисто заметает за ним следы.

Вдруг, все остановилось! Стихла и угасла вьюга. Близко звякнул и замер колокольчик. Небо прояснилось, стало глубоким и звездным.

Соскочивший с лошади драгунский офицер бросился к царевой кибитке. Распахнув дверцу, офицер сделал шаг в сторону, и из кибитки, будто от чьего-то тренированного навесного пинка, чижиком вылетел знакомый мусью и воткнулся в сугроб острым, словно гусиный клюв, задом: «Х-х-хек!», два переворота в воздухе, и — только лысое мусьево темечко торчит из рыхлого снега, да пара остроносых парижских туфель!

Чьи-то длинные ноги в тяжелых разношенных ботфортах вытянулись в раскрытую дверцу и сладко почесались одна о другую. Музыкальный, срывающийся на фальцет, бас речитативом вывел из кибитки: «Сие едино жажду мою утоляет; сие едино услаждает мя!».

«В путь!» — командует властный голос из кибитки.

«В путь?» — соображает потрясенный Иван, — «Какой путь, когда ни зги впереди? Путь пройден — впереди окиян. Однако, не долго думая, выскочил Иван из тьмы на факельный свет и пал на левое колено, распластав увечную ногу перед государем.

— Ваше величество, отец родной! Государь батюшка! Вызволи ж ты меня отседа, пса приблудного! Не дай в степу околеть, аки твари некрещеной! Господа на том свете молить стану! С шишнадцати годков в фузилерах хожу, под Наровой капралом глаза лишен, под Дерптом обозной телегой переехан!.. Грешен пред тобой, врать не стану: от мора с Архангельска бежал с ворами Рюмкой Палёным, Степаном Крутожопкой, да Мыколкой Сьвербыгузом к Савватию Новогефсиманскому в скит. Не вели казнить, государь батюшка! Каюсь пред тобой: грешен! Маленько разбоем промышлял — не таюсь... Однако ж, для державной пользы сие худое дело творил — свейскую чухню грабил! А что касательно до купцов православных, так их в тамошних краях раз-два, и обчелся... Помилуй ты мя, государь батюшка Петр Алексеевич!.. Хоть под топор пойду, хоть на дыбу, а токмо не бросай ты мя в степу околевать — бесам на радость, волкам на разговенье!... Дозволь Господу свечечку своими руками затеплить, да по-христиански в землю лечь, как полагается!...

— Ля гюси сетози ле спаз! — донёсся голос хромого мусью, барахтающегося в сугробе.

Вышел государь из кибитки. Глянул на Ивана — задумался. Перед Иваном похаживает, снежком поскрипывает, на звезды поглядывает. Луна в небе нависла полная, тяжелая, позолоченная. Остановился и глянул на Ивана в упор.

— Так, стало быть, не желаешь ты, православный, в чистом поле безвестно сгинуть?

— Как же, государь батюшка! Ведь я, чай, не скотина какая... Душу крещеную имею, по образу и подобию сотворен.

— Блажен же ты. А коли душу имеешь крещеную, ответь мне, как на духу. В бессмертие крещеной своей души свято ли веруешь?

— Нам как свято-то не веровать, коли наша планида такая!.. Мы, чай, сладко не ели, да слабко не бздели!

— А, коли веруешь, так об чем убиваешься?.. Твое оно, Царствие-то Небесное! Ступай, вон Оно.

— Какое же это Царствие Небесное! Это ж твоя — государева кибитка!..

— Ступай, ступай! Это вовсе не кибитка, это Царствие Небесное. Оставь сумнение! Али, в вере не тверд?

Прошибло Ивана потом от этих слов! Экая, право, нескладуха...Во всем изъян, везде сумнение. Вера-то!.. Вера-то, ведь как бывала велика! А Царствие-то Небесное, нешто такая вот малость?..

— Ты не гляди, солдат, что оно маленькое. Еще меньше бывает!

Иван, выгибаясь дугой, с перекошенным от страдания лицом судорожно рвет на себе рубаху. Его движения — зримый вопль, его слова — раскаленные камни.

— Ах, ты... А гори оно синим пламенем! В богамать!!! Отца и Сына и Святаго Духа!.. А, ть-фу на вас, святые угодники, матерь вашу!

— То-то же. Побогохульствуй, побогохульствуй, поставь черту свечку! Нам без энтого на Руси жить невкусно... Мы ж не немцы какие! Правильно я толкую, черт хромой?

— Яволь, майн кёниг! Ля Гюси сетози ле Спаз. Госсия — та же Испания, только создана она не из окаменевшей лавы неутоленного вожделения, а из вихгя неисполнимых желаний!.. Даже могилы здесь обманчивы и не вечны, даже смегть обгечена погуганию. Здешний мегтвец мегтв в гогаздо меньшей степени, чем мегтвец в какой-либо иной стгане. Однако же, и здешний живец — только по внешнему виду живец. Он — ггажданин Небесного Цагеггада, и... нас-гать ему на обустгойство мига сего!!! Здесь, в Госсии, сам чегт ногу сломит!... А, глядишь, и шею свегнет...

— Не позавидуешь лукавому, — эк его Россия-то искушает...

Иван замирает, выпрямляется, поднимает лицо к звездам. Читает Молитву Господню.
 

***

Смольный. Ленин идёт по коридору и вдруг видит интересную картину: вокальная группа солдат и матросов под руководством Джона Рида с бумажками в руках поздравляет Троцкого.

ХОР: Хэппи бёздый ту ю!...

Хэппи бёздый ту ю!...

Хэппи бёздый, Лев Давыдыч!

Хэппи бёздый ту ю!...

ТРОЦКИЙ: В чём дело, товарищи?... (хлопает себя ладонью по лбу) Ах да!... У меня же день рождения...

ЛЕНИН: А пода-очек какой!... Вся Ёссия-матушка — с пот-охами!...

Окружающие дружно и радостно гогочут. Развеселое ржание будит младенцев на руках женщин-пролетарок, расположившихся табором в узком темном коридоре. Младенцы начинают плакать вразнобой.

Ленин подходит к одной из женщин, заглядывает в личико младенцу.

Младенец орёт всё громче и громче, брызжет слюной. Ленин утирается.

ЛЕНИН (грозя пальцем младенцу): Мы, батенька мой, пъишли сюда всейёз и надолго!.. Имейте в виду, мы здесь — советская власть, и всех... (распаляясь всё больше) всех, кто будет капъизничать, обижаться, кто вздумает не подчиняться высшим ойганам советской власти, мы будем смещать и ка-ать! Ка-ать и смещать!... Ка-ать — очень, очень суёво — вплоть до ястъ-ела!...

Младенец на мгновение замолкает, а потом начинает пищать на мотив «Интернационала». К нему постепенно присоединяются остальные младенцы, их матери встают. Из-за их спин вырастает Призрак Коммунизма и дирижирует. Младенцы поочередно высовывают личики из пелёнок. Младенческие лица оказываются мордочками бесенят.
 

***

Над Петроградом бледный рассвет. Жутко воют собаки.

Иван бредёт по безлюдному Невскому, ссутулившись, бурно жестикулируя и разговаривая сам с собой.

Из-за угла по кривой траектории, хромая на все четыре лапы, появляется шелудивое, хрипло-завывающее существо, напоминающее гиену, и бредёт к Ивану. Садится, задирает морду вверх, пытается завыть, но неожиданно опрокинувшись на бок, хрипя, подыхает.

Иван подходит, останавливается перед трупом собаки. По правую руку Ивана туманно возвышается Казанский Собор. Причудливые тени видятся в проемах колоннады.

Иван склоняется над трупом собаки.

«О, гля! Бегут, бегут... А энти, гля, не бегут; скачуть, а не бегут! А энти, гля — никак дерутся?!. Гля, гля!.. Ну, ти-я-ятр...»

Иван ещё ниже склоняется, вглядывается в труп собаки. Блошиный мир собачьих шерстинок, проплешин, ссадин, язв, причудливо деформируется в его воображении, приобретая черты живой географической карты.

Это, несомненно, карта Российской Империи (в штабе Иванова полка висела точно такая же)... Иван вскакивает и задирает голову к звёздам.

«Я ж тока махорочкой хотел разжиться... — Ан, душу потерял!

Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!..»

 

7 ноября 14 года до Упразднения Летоисчисления