Литературная критика

Разборы не без чтения.Домен текстуального анализа под редакцией Дениса Иоффе

Человек с безупречной филологической фамилией, четко
прописанный на славянской ниве апофатических колядований, удивительный
мастер криворукого, безудержный грамматист
и востроглазый дидактик, выходит Пан
Песочный на столбовую дорогу журнальной жизни — открывается
мышиным кликом в сайте московского «Топоса».

Напутствием в этом затяжном плавательном прыжке станет ваше
неусыпное внимание к каждому фонетическому сдвигу, случающемуся
в тех или иных изворотах его авторской фантазии. Вперед:
паруса надулись легочным ветром туберозного Борея, гребни волн
стремительно спешат к крутому гранит-берегу, а мы с вами —
к началу органически неограниченного Чтения.

Мир бездонен. Однако человек находит в себе то, что он не
находит нигде в мире,— нечто непознаваемое, недоказуемое,
всегда непредметное, нечто ускользающее от всякой
исследовательской науки: свободу и то, что с ней связано. Здесь я обретаю
опыт не посредством знания о чем-то, а посредством
действования. Здесь путь ведет через мир и нас самих к
трансценденции.

(К. Ясперс. Философская вера).

Удивительно ловко подогнаны друг к другу части этого мира; всё
работает, своевременно ремонтируется — и уже так давно, что кого
ни спроси, мол, какого года выпуска? — махнёт лишь рукой, а
кто сведущ в науках — станет загибать немыслимую цифирь,
прибавляя нули с той лёгкостью, с какою обыкновенно расходятся
сушки, если садятся за чай старые железнодорожники.

Ж.д. — дело сменное, то один ведёт состав, то другой, а с пути не
собьёшься, разве что не туда заедешь, если со стрелками
намудришь. Пути проложены изначально, от сотворения — вези, что
хочешь, лишь бы по норме и габариту, а так — или тот ведёт,
или этот — разницы никакой. Дорога одна, а случаи со всеми
разные.

Машинисту Петру Ч. однажды женщина на путях показалась, что стоит и
белым шарфом машет. Вы представить себе не можете, что это
такое — остановить 100-вагонный состав. Металл выл, сгорая.
Вылез Ч. из машины и обомлел: оползень обрушил пути в овраг
...за полсотню метров он остановился. Вокруг — ни души. До
деревеньки ближайшей — 65 км. Дома жена показала ему белый
шарф, неведомым образом заброшенный на верхушку высоченной ели:
«И ведь никакого ветра такого не дуло». Утром выпал
обильный снег и шарф исчез под снежными шапками, а когда снег
сошёл, то шарфа уже не было, возможно, упал вместе со снегом, но
и по весне, когда всё стаяло, его тоже было не видать, да и
забывается такое, по-правде сказать, охотно.

Устройства этот мир довольно просторного и обыкновенно то, что
приходит в голову — непременно имеет место или возымеет; не
сейчас, так потом, не здесь, так где-либо. Ну, а если не
возымеет, то значит пустая была мысль и не подстать вовсе этому
великолепию — по-просту говоря, нерабочая.

Так на уроках труда мальчишки, бывало, намастерят всякой белиберды,
что и не поймёшь: сковородка ли это, или часы без стрелок —
хоть всё и крутится, а не впрок. «Эх, ты, Кулибин», —
посетует мастер на криворукого, да и отправит бестолковое изделие
в мусор. На следующий день, утром, подъедет неуклюжая машина
и какими-то слишком человеческими движениями, такими, что
неприятно смотреть, вытрусит бак в своё нутро, будто
приподымет и наденет шляпу-цилиндр.

— Как поживаете?

— В-общем ничего себе поживаем; учимся, работаем, отдыхаем, не
дураки, между прочим, и по рюмке перцовой опрокинуть, тем же,
кстати говоря, жестом — только посуда помельче — не доросли мы
ещё до бочек, брюхом не вышли.

Не умолкают разговоры, мол, должна быть где-то малюсенькая дырочка,
в которую видно, что внутри этого мира ничего такого нет, и
что он просто дутый, вроде шарика на ниточке в детских руках
— ткни иголочкой и опадёт бесполезной шкуркой, а
изображённый на его поверхности конь станет мелкой лошадёнкой, на
которой в пору катать, ну, разве что семью тараканов, если
конечно изготовить для них подходящие сёдла, но это, мне кажется,
лишнее, уводящее нить наших серьёзных размышлений чуть не
на цирковую арену, где только и знают, что обманывать
доверчивую публику, а нас, в данном случае, интересует подлинное
положение вещей.

Припоминается гравюра из старинной средневековой книги, где некий
монах нашёл край света и, соответственно, пройдя некоторое
расстояние вдоль, обнаружил дыру, какие всегда есть в любом
длинном заборе. Он просунул в неё голову и наблюдал механику
небесных сфер. Ему достало учёности и терпения всё это
зарисовать и пояснить на своё разумение, и этому случаю мы обязаны
по сей день в качестве отправной точки многих наших
рассуждений о своём положении во Вселенной, которые вкратце можно
сформулировать таким образом: мир — совокупность осей, вокруг
которых всё вертится.

Всё как-то друг друга цепляет и приводит в движение. Причины
порождают причины, соприкасаясь местами, которые мы так и назовём —
причинными.

Итак:

Философия Причинного Места

В чём наш интерес в данных разсуждениях? Ищем ли мы причины причин
или не ищем — дело десятое. Главный наш здесь интерес —
возможность найти то, что никакой причиной и никоим местом не
порождается, то есть беспричинное и неуместное. «И
высказывание посредством гипотетических невозможностей
непонятного в игре мыслей на границе познания может быть преисполнено
смысла» (К. Ясперс). Процитированная мысль мне
кажется довольно глубокой, практически неисчерпаемой,
«как атом» (В. Ленин). Здесь даже имело бы смысл
прервать чтение и выпить как следует чаю, можно, разумеется,
принять и рюмку перцовой, но я опасаюсь, что некоторые могут
сразу перейти на личности, а в этом плане я достаточно
уязвим, поскольку, занимаясь подобными изысканиями, личность
снашивается, вроде валенок в сухую жаркую погоду на Каширском
шоссе. Йозеф Бойс, конечно, мог бы предложить намазать их
жиром, но Царствие ему Небесное, а потому придётся обходиться
своими умом и телом, потому что размышлять можно не только
умом, но и телесно.

Граница между мозгом спинным и головным довольно размыта, а потому
мысленно вряд ли кто сможет наглядно провести эту границу.
В-общем-то телесные страхи и немощи во-многом являются
источником всяких мыслей и лишь абсурдное поведение может несколько
реабилитировать превосходство человеческого над животным.

1. Порядок — лишь форма хаоса, одна из его ипостасей.
2. Хаос первичен и содержит все предпосылки.
3. Порядок самодостаточен и ни к чему не ведёт.
4. Порядок неподвижен, что и проявляется в т.н. цикличности, геометрии событий, и в основе его — понятие о точке, лишённом протяжённости, как пространственной, так и временной, объекте.
5. В этом смысле объект и переходит в субъект, поскольку личностное столь же воображаемо и бесплотно.
6. Собственно, геометрия и есть подлинная психология, со всеми её кубиками инъекций экстрагированного здравомыслия.

Любой слесарь способен, не глядя, нащупать болт и вставить в прорезь
отвёртку, а мы, философы, способны ли так же наощупь
обнаружить в нашем разуме нечто, способное столь же плотно
скрепить разрозненные категории разсудка, как слесарь только что
скрепил стенки несгораемого шкафа-сейф, который будет хранить
безусловные ценности? Какие ценности безусловны нашему
пониманию? И наконец, что такое — вопрос?

Таким образом ФПМ приходит к вопросу, который в нём самом и
заключается, а именно: Что есть «?». Кстати, тут у нас появляется
возможность, на которую указывал К. Ясперс, а именно:
«через понимание наткнуться на подлинно непонятое».
Хоть и сетовал Р. Рильке, что «Не прилагало усилий
ближайшее стать мне понятным», тем не менее мы
можем рассмотреть это «reflexio», т.е. «из самого себя».
«В этом мире нет вопросов, каждый — сам себе вопрос» (Д.
Хармс),— в конце-то концов. Так зададим же этот
вопрос!

Итак,

Уже в самой форме этого международного знака отображено согбенное
ожидание освобождения из-под некоего гнёта, имя коему —
неопределённость, т.е. отсутствие пределов. Казалось бы, ничем не
ограничен, а, стало быть, просторен и волен, — всяк бы мог
как угодно. Но как угодно? Где берут такое знание, знание
необходимого действия, слова?

Да и что вдруг такая за необходимость, скажи уж сразу, — просто
деваться некуда, вот и приходится тут. Хотя, кому как. Иной
провидит в этом знаке крючок, да тягает себе неразборчивую
рыбку, оголодавшую от недорода мух, сгинувших в разверстых
глотках зевающих граждан, пресыщенных новостями, да заманчивыми
предложениями так или иначе поправить свои дела, здоровье,
семейное положение, да и наконец подлечить зубы. Правда, если
по совести, то такая рыбалка — тоже не от хорошей жизни.
Стоишь звеном в пищевой цепочке, задумался, а тут тебе и вопрос:
«Вы последний?». «Да, последний», — ответите вы, напоследок
осознавая всю его двусмысленность.

Игра «Ласточки и мошки».

Играющие — мошки — летают по поляне и напевают:

Мошки летают!
Ласточку не замечают!
Жу-жу! Жу-жу!
Зу-зу! Зу-зу!

Ласточка сидит в своём гнезде и слушает их песенку. По окончании
песни ласточка говорит: «Ласточка встанет, мошку поймает!» С
последними словами она вылетает из гнезда и ловит мошек.
Пойманный играющий становится ласточкой, игра повторяется. Мошкам
следует летать по всей площадке.

Игра «Пищевые цепочки водоёма».

Цель: Закрепить знания детей о пищевых связях водоёма.

Правила игры: Воспитатель предлагает силуэты обитателей
водоёма и просит детей выложить, кто кому необходим для
питания. Дети выкладывают карточки:

комар — лягушка — цапля

червячок — рыбка — чайка

водоросли — улитка — рак

ряска — малёк — хищная рыба

(см. Дидактические игры по психологии)

В конце перерыва полезно ознакомиться со следующей информацией:

в исследованиях сложных систем изучение взаимодействий
частей, их составляющих, другими словами, их структуры, может
дать важную информацию об основополагающих процессах,
ответственных за наблюдаемое макроскопическое поведение. В последнее
время большее внимание уделяется коммуникационным сетям,
как, например, нейронные сети, пищевые цепочки, различные
социальные объединения. Основной подход в подобного рода
исследованиях базируется на применении теории случайных графов и, в
последнее время, «small-world» моделей.

(см. О. В. Кириллова, «Свойства систем с динамической структурой
взаимодействий»)

Теперь продолжим:

Если хочешь что-то понять — уводи мысль в сторону, чтобы не
заслонять обзор. Беги прочь от смысла, ибо с чего ты взял, что это
смысл? Сам, что ли, догадался, или, может, опять добрые люди
подсказали? Ведь таким образом получается, что смысл это —
нечто уже заранее известное, ожидаемое, так отчего бы им
сразу не удовлетвориться, в отдельности от вопроса? Вопрос —
состояние вечности, схваченной во мгновение. Вопрос длится до
тех пор, пока не перейдёт в следующий и так без конца —
детская игра в «Почемучку». Не мучьте себя, пытливые, довольно и
убеждений; в них данность временной вертикали, по которой,
словно по нити, протянутой к воздушному змею, возносятся ко
стопам Всевышнего. Пора прекратить и начать. Мыслям
свойственна текучесть, это — не кирпичи. Мы не возводим стен, мы
плывём по реке. В неё входят однажды, чтобы она унесла в океан,
там нет берегов — сплошь горизонт обручальным кольцом.

Некто Ч., железнодорожник, вёл состав. Участок пути, на котором мы
будем рассматривать Ч. в качестве примера нашего разсуждения,
был несложный; ни подъёмов, ни спусков, ни поворотов, а
потому машинист высунул голову в окошко, подставив лицо потоку
встречного ветра. На стыках рельс дробь били колёса и машина
легко неслась, вытянувшись стальной струной упругого баса
«ФА-диез», лишь тронь смычком или пальцем. Тёмная зелень
последней декады августа словно уступала дорогу мчавшемуся
поезду и машинист представил, что бьющий в лицо ветер проносится
сквозь, выдувая его бесследно и, когда он уже не имел ни
единой мысли, левая нога его внезапно согнулась в колене и
ударила по железному полу твёрдым резиновым каблуком, а рука
потянула гудок, и воздух задрожал густым и тяжёлым звуком «ДО»,
и в одно мгновение все волны совпали, усиливая друг друга и
подгоняя, пока сердце машиниста не оборвалось, и тут его
взору открылось море и жёлтое песчаное побережье с пёстрыми
пляжными зонтиками, тележками мороженщиков, выложенное телами
загорающих, взлетал красный мяч, перебрасываемый по кругу,
треугольнички яхт, не спеша, скользили по воде и солнце
слепило, застыв над сверкающей поверхностью. Хоть это был обычный
его маршрут — море он увидел впервые. На этом месте всегда
начинался долгий тоннель, освещённый цепочкой жёлтых огней и
зелёный зрачок светофора слева от арки выезда из этой
тёмной трубы всегда давал понять, что свободен путь, но поскольку
и тени мысли не было на тот момент в голове нашего Ч., он
нёсся на полном ходу, сотрясая воздух долгим гудком, и состав
трепетал, входя в резонанс, от этого теряя вес, исчезая в
сплетении волн вибраций, образующих наш мир, сотканный из
пауз, которые следуют после знака «?».

1. Мир бездонен.
2. Всё работает.
3. Ничего такого нет.
4. Всё как-то друг друга цепляет и приводит в движение.
5. Можно, разумеется, принять и рюмку перцовой,
6. Размышлять можно не только умом, но и телесно.
7. Если хочешь что-то понять — уводи мысль в сторону, чтобы не заслонять обзор.

Итак,

Думаю, что исходя из всего того, что выше было изложено, нам, следуя
благородному примеру древних перипатетиков, т. е.
прогуливающихся мыслителей, хорошо выйти из дома — последняя декада
лета венчает голову Августа короной из виноградных гроздей,
связок петрушки и сельдерея, иных овощей и фруктов, пригодных
на этой кухне, где распаренные возле бурлящих котлов повара
мельчат и режут отточенными ножами безупречных логических
аргументов всевозможные плоды размышлений природы мира о том,
что дай Бог будет явлено и нашему внутреннему взору, как
только удары в обрезок железнодорожного рельса объявят начало
пира и, следуя п. 6 основ ФПМ, мы хорошенько
поразмыслим где надо вилкой, где надо ложкой, а где и рукой, а
пока это время не подошло, то я знаю одно заведение на Малой
Конюшенной, в котором найдётся всё для выполнения п.
5 согласно п. 1 и да отсечёт любые наши
сомнения п. 3, поддержит нас п. 2 и п.
4, а п. 7 будет залогом нескончаемой
дружеской беседы, и да укрепит нас Господь на путях наших.

Разборы не без чтения:

• №3. Тело Анны как неконец нерусского Авангарда
• №2. Две биографии: Людвиг Виттгенштейн и Вадим Руднев
• №1. Казусный узус переводимости культуры: случай Деррида и Виттгенштейна