Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

bgcolor="#000000">

Недавно в «Эгоисте» состоялся дебют Станислава Алова, мы опубликовали его рассказ «Суицид», посвящённый «Чёрному квадрату» Малевича. В «Пути Бэнга» никаких особых знаменитостей нет, в «Пути Бэнга» совершенно иной коленкор – Бэнг, действительно, странное имя, ничего не скажешь. Есть смерть или нет – никому неизвестно, даже Бэнгу. Тем не менее, путь Бэнга и есть путь к пониманию этой проблемы. О том и написано.

Его звали Бэнг. Странное имя. Ничего не скажешь. Но для подобного
человека самое подходящее. Или это была кличка? Он уже и
сам не помнил.

Бэнг шел по прострелянной редкими дырами огней серо-лиловой улице,
красиво выдыхая сизоватый пар из резко очерченного рта. Он
твердо знал, что ночь есть негатив дня. Как и всегда он шел
творить справедливость. Сколько он уже натворил ее за свою
неспо-койную исполосованную шрамами жизнь...

Ага. Бэнг насторожился. Два негатива-негра волокли к фиолетовой
помойке нечто столь же темное, но окровавленное и вяло
трепыхающееся.

— Где смерть там я, — величаво проконтрабасил Бэнг.

Негры встрепенулись. Один из них тот, что помельче быстро полез
в полу обшарпанной кожанки.

— А где вы? — закончил Бэнг и спустил курок.

Мелкий негр удивился и перестал быть. Последним, что проплыло в его
сознании, почему-то было видение страшно юной девушки с
угольными глазами, играющей на флейте.

— Эй, брат, ты чего? — удивился и второй тот, что поздоровее,
впрочем, еще существуя.

— Твой друг быстрее во всем, — ответил Бэнг. — Даже в смерти.

— Это правда, — констатировал здоровый негр, тупо гогоча. — Он
всегда мочил лучше и быстрее.

— За что? — поинтересовался Бэнг, пнув подкованным мысом чоппера
того, кого волокли к помойке.

— Сукин сын кинул нас на полкило герыча.

— Повод ли это менять мэна на говно?

— Че? — попытался въехать негр, все еще обкуренно улыбаясь и
инстинктивно засовывая руку в полу обшарпанной кожанки.

— Добро, как правило, не наказуемо, — заметил Бэнг, спустил курок и добавил:

— Обратный вывод?

Ответа не прозвучало. Лишь последнее сизое облачко с устойчивым
запахом травки взвилось над мостовой и смешалось с ночным
смогом. Оно напоминало редкостной формы иероглиф, но объемный и
как бы четырехгранный.

— Ты еще здесь? — спросил Бэнг у замоченного товарищами негра.

— Я... — с трудом начал тот, истекая соком жизни и конвульсивно
поскрипывая обшарпанной кожанкой.

— Ну, — подбодрил его Бэнг участливой ногой.

— Я... — негр уже захлебывался собою. — Я... имел... твою маму.

— Зря ты так, — искренне проговорил Бэнг, подумал и спустил курок.

Бэнг двигался уверенным шагом, цокая на ноте соль. Белые и
красноватые фонари подмигивали ему и указывали путь.

Ага. Из ближайшей подворотни раздались женские стоны и всхлипы. Бэнг
крадучись влился в лиловатую серость стены, став с нею
единым целым, и пошел на зов. А в том, что зовут именно его, он
не сомневался никогда. Музыка его чопперов профессионально
упала на две октавы.

Ага. На какой-то груде досок худой волосатый детина бешено
совокуплялся с бьющейся в истерике наголо обритой девицей.

— Любовь, — провозгласил Бэнг, щелкнув затвором, — не есть грех. Но
трахая без согласия, ты трахаешь самое себя.

— Да пошел ты, — отмахнулся волосатый, не прерывая своего дела, и
добавил несколько крепких смачных факов.

— А-а-а! У-у-у! — присовокупила девица с расплывшейся от косметики
маской на месте лица.

— Слова пар истины, — сказал Бэнг и спустил курок. — Истина в понимании боли.

Волосатый, еще дергаясь в механическом танце своего угасающего
кайфа, отвалился набок, познавая вечный оргазм. Перед ним
пронеслось туманное откровение в виде гигантского влагалища, в
которое с необратимой силой всасывало его беспомощное, словно
бы младенческое тело. Девица села, поправляя забрызганную
белой кровью и красной спермой юбку.

— Бэнг, — сказал Бэнг и резко протянул ей мускулистую руку.

— А ты меня не пугай. Пуганная я.

— Ты свернула с правильной дороги. Пойдем, — посоветовал Бэнг.

— Козел ты, — парировала девица, размазывая различные оттенки алого
и ультрамарина по удобно смазливому лицу и создавая некий
фантастический колер еще эффектнее того, что был на юбке. —
Мы так каждую ночь играем. Играли, — поправилась она,
завершив сложную колеровку. — До тебя, урод.

— Смерть не ошибается, — проговорил Бэнг, — в тех, кто зовет ее.

Он продвигался дальше, предчувствуя внутренним чувствилищем новые
поводы для применения справедливости. Он был один такой на
весь город. Он знал, что впереди спряталась судьба, а
позади уже ничего нет. Он был уверен в этом и потому никогда не
оглядывался.

"Бессмертен тот, кому не стреляют спину, — говаривал еще его отец,
погибший в прошлом году, подавившись тройным чизбургером. —
Но тот, для кого не существует то, что за спиной, бессмертен
вдвойне".

Бэнг достиг Китайского квартала. Он прошагал вереницу роскошных
домов боссов триады, не обнаружив ни малейших беспорядков и
очутился в районе беднейших перекосившихся лачуг. Тут пахло
рыбой, рыбной похлебкой и рыбными отбросами.

Ага. Возле рыночного забора с ярким граффити: "я имел Бритни Спирс",
в позе лотоса, с закрытыми глазами сидел компактный,
абсолютно лысый китаец в длинных желтых одеждах. Из его рта и
ноздрей не выходил пар ни сизый, ни желтый. Сидящий был
неподвижен и почти сливался с ночью в своей отрешенности.

Бэнг раскинул мозгами, потирая холодным дулом шершавую жесткую щеку.
Неподвижное существо было безупречно и неуязвимо ибо не
давало повода для подозрений, а значит, скрывало истину
преступления внутри. Бэнг несколько растерялся.

— Не сыро на асфальте? — единственное, что он смог придумать, чтобы
начать беседу.

— Ом-м-м, — грубым басом лаконично ответил китаец, поблескивая тайными мыслями.

— Не понял, — признался Бэнг.

— Я говорю здравствуй, — сказал китаец, приоткрыв глаза на один
миллиметр и не более. — Это я.

— Кто? — удивился Бэнг, машинально засунув дуло себе в рот.

— Не торопи события, — предостерег его собеседник. — Вынь дуло.

— А, ты об этом. Просто детская привычка. Так кто ты и что здесь делаешь?

— Я тот, кого ты давно ищешь.

— Справедливость?

— Нет.

— Истина?

— Нет.

— Победа?

— Вряд ли.

— Судьба?

— Тепло.

Китаец приоткрыл только левый глаз, но уже на целых полсантиметра.
И это действие почему-то взбудоражило нервы Бэнга.

— Ты не мог бы открывать оба глаза равномерно, — попросил он.

— Зачем? — удивился в свою очередь китаец. — Это лишнее. Ведь все
обман. Так для чего изводить на него энергию обоих глаз.

— Действительно, — согласился Бэнг и полуприсел на асфальт. Он вынул
пачку "Мальборо", блеснул огоньком "Зиппо" и с
удовольствием выпустил струйку лилового дыма.

— Ты нервничаешь, правда? — спросил китаец.

— С чего ты это взял?

— Уверенный в себе воин не нуждается в стимуляторах.

— Почему?

— У него есть Будда.

Китаец хитро зыркнул на Бэнга одним левым глазом и снова закрыл
его, направив взгляд внутрь себя.

— Будда? — рассмеялся Бэнг. — Что может твой Будда против пули сорок
пятого калибра.

— Очень просто. Мой Будда убьет тебя прежде, чем ты сумеешь поднять
свой кольт.

Бэнг на миг задумался, поглядел на поблескивающее оружие в
собственной верной руке и вновь усмехнулся:

— Я уверен, что моя реакция быстрее, чем у Будды кто бы он там ни был.

— Я не сомневаюсь в твоей быстроте, — ответствовал китаец, приоткрыв
теперь лишь правый глаз на полсантиметра. — Но есть вещи
сильнее скорости и много сильнее пули.

— Что же это?

— Глубина неба. Прекрасная девушка с бамбуковой флейтой, играющая
только для тебя одного. Стадо небесных буйволов, бредущее по
самому горизонту. Мрак женского лона, творящий всех. Высота
мысли о Боге. Бесконечность бороды мудреца, если ее не
стричь. Луна в твоей чашке саке. Яблоко, раненное твоими зубами,
выброшенное, но сохранившее в не съеденной косточке свою
не рожденную мать. Иероглиф, вмещающий и поглощающий
Вселенную. Ширина тех слов, которые я сейчас говорю тебе, равная
всему тому, что я гово-рил до тебя и тому, что я скажу после.
Трепет восторга перед Всем. Момент созерцания гармонии мира.
Иногда он ошарашивает человека навсегда.

— Как это?

— Очень просто. Взгляни на звезды.

Бэнг усмехнулся в последний раз и послушно поднял мужественное
шрамистое лицо к небу. Сквозь серо-лиловый смог мерцали хитрые
глазки сотни желтых китайцев.

Тут его собеседник мгновенно приподнялся, открыв оба глаза на целый
сантиметр, достал откуда-то из-за спины внушительных
размеров позолоченную статуэтку Будды и со всего маху хищно
обрушил ее на кудрявую голову Бэнга. Что-то звонко хрястнуло и тот
недоуменно сполз под ноги китайцу. Сигарета выпала изо рта
и зашипела в теплой кучке мозгов.

— Смерть — гармония мира без я , — глухо прошептал Бэнг, отдавая
свои концы Будде, представшему перед ним в виде позитивного
негритенка.

— Придурок. Смерти нет. Она гнилой прогон для ниггеров и ковбоев, —
заметил ему довольный китаец, усаживаясь в точности на то же
место, где сидел и, приоткрыв на миллиметр третий глаз,
привычно начал забивать понтовый косяк.

2002