Литературные времена года
1
Засверкает на солнце снег: в стихотворение, дарившем радость поколениям (сложно сказать, как сейчас):\
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Заблистает с той степенью яркостью, когда станет ясно, как могущественно слово, как живут им удержанные картины, не считаясь со временем…
Мальчишки помчатся по ледяному стеклу, и будет им солнечно и здорово, радостно и счастливо, ибо
Слово бесчисленно: а снег ядрёной русской зимы бесконечен: он обеспечит ювелирную скань на ветвях, подарит торжество звенящей метели, и Мороз Красный Нос пройдёт торжественно и важно, верша ту работу, которой не возразишь…
Вот элегично возникнет воспоминание в стихах такого (некогда) народного, такого уютно-домашнего И. Сурикова:
Вот моя деревня:
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой…
И маленькая детская драма дальнейшего падения не будет страшна…
Пышно, умудрённо глядятся заснеженные ели…
…из дебрей народных, из плазмы, рождающей своего певца прозвучит:
И картины будут построены уже иначе, чем рисовались раньше: хотя снег не изменится: изменится речь, её ритмы, жизнь…
А как запоёт зима, зааукает она: таинственная, глубокая:
Поет зима — аукает,
Мохнатый лес баюкает
Стозвоном сосняка.
Кругом с тоской глубокою
Плывут в страну далекую
Седые облака.
Тут и тоска возникнет: куда ж на Руси без неё!
Ведь долгой будет зима, очень долгой…
Совсем неожиданно возникает снег в стихотворение Тарковского: тут сгущается он жизненной плазмой, тут метафизика переплетётся волокнами с воспоминанием:
…и мудро засияет серебряная белизна в стихах В. Соколова: так любившего роскошь белого вещества, часто отдававшего ему дань.
Много снега в русской поэзии: рассыпчат он, пересыпается в веках, играет… чудными песнями поэтов.
2
Пушкин, как известно, лето не любил: мешали мелочи: в жизни – но не в стихе, ибо живописал его с тою же яркой пышностью и прелестью жизненной плазмы, которые вообще – по большей части – наполняли мёд его речи:
Летние картины Онегина смуглы и таинственны, сумерки мерцают муарово, самовар кипит; летние реки текут ленивее, ибо вечно на Руси лето – вариант расслабленности, чуть ли не сплошной трёхмесячный праздник…
Пышное лето Лермонтова пронизано мистическими мерцаниями:
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка…
А Тютчев истолкует лето через закат, обещающий мистику ночи, дающей вечно ощущение вселенскости, связанности всего со всем:
Уж солнца раскаленный шар
С главы своей земля скатила,
И мирный вечера пожар
Волна морская поглотила.
Уж звезды светлые взошли
И тяготеющий над нами
Небесный свод приподняли
Своими влажными главами.
Лето! Полнота и роскошь жизни!
…жар избыточный нужен Маяковскому, чтобы построить своё фантасмагорическое стихотворение: о встрече с солнцем: и то, что дело происходит в июле – самом жарком месяце года – подчёркивает напряжение мысли:
В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла —
на даче было это.
Осень же – византийски-торжественна, осень пышна, и увядание её не обещает полного затмения жизни, наоборот…
Есть ли более совершенная звукопись, нежели «очей очарованье»?
Тут краткость совершенства, как органное исполнение бытия.
Осень главный классик обожал: с её увяданием, дождями; а Тютчев вновь видел космос, разлитый в осенних вечерах:
Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть:
Зловещий блеск и пестрота дерев,
Багряных листьев томный, легкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею,
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою…
Строго писал осенние картины Боратынский, точно гранил строки, преображая саму поэтическую мастерскую:
И вот сентябрь! Замедля свой восход,
Сияньем хладным солнце блещет,
И луч его в зерцале зыбком вод
Неверным золотом трепещет.
Торжественно-печальная осень Ахматовой давалась через двойную плавность высокого звука:
В бессчётных завитках и украшениях, крестьянская и городская, расцветала осень, играя бессчётной же палитрой у Есенина: в ней было всё, весь русский космос, все ощущения, и оттенки их…
…разливы снегов, тройки мчатся, дороги скрипят…
Все-все-все давали свою зиму: у всякого она поэтически разная: голоса возвышались, и звучали тише, были различными: яркими, ясными, приглушёнными…
За зимой – известно – расцвет: постепенный, не спешный, однако:
Весна, весна, пора любви,
Как тяжко мне твое явленье,
Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови…
Как чуждо сердцу наслажденье…
Все, что ликует и блестит,
Наводит скуку и томленье.
Да, томленье, тяжесть его велика, и волненье странное, и облака плывут так, что…
Тютчевская гроза в начале мая так заезжена, что помнится даже теми, кто вовсе не читает стихов: не стало от того хуже, впрочем.
Желчно рисовалась весна у Лермонтова: молодеть всему вокруг, но не человеку, ему – двигаться вновь к осени, зиме, и какая-то из них будет последней.
Некрасов чередовал картины яркие с рассуждениями горькими:
Цветет веселая природа,
Зазеленел дремучий бор,
Встречает шумно утро года
Пернатых птиц громовый хор…
И, если рассматривать изрядный корпус русских стихов, весне посвящённых, будет всегда двойственность: за расцветом нечто пугающее, ещё неизвестно какое, и томление велико, велико…
…французский мудрец утверждал: Если вы видели смену четырёх времён года, вы ничего нового уже не увидите…
Если ограничить круг поэтического чтения, только стихами русских поэтов о временах года, то и другого не потребуется: всё будет сказано.
3
Сад – глобальное понятие, символическое, включающее торжество и спокойствие, и Цветаева, просящая за ад своего пути сад, вкладывала неистово много в краткое слово:
… «Старость» Мережковского полна неизбывной тайны, ибо, чем дольше длится жизнь, тем шире раскрываются поля неведомого:
Тяжесть возникнет в стихотворение Слуцкого: вещего: гудящего органом и колоколом одновременно: тяжесть быта и бытия, неизвестность грядущего, но и – неожиданное отсутствие страха пред смертью:
то, что гнуло старух, стариков ломало.
Старики умирали, хватаясь за сердце,
а старухи, рванув гардеробные дверцы,
доставали костюм выходной, суконный,
покупали гроб дорогой, дубовый
и глядели в последний, как лежит законный,
прижимая лацкан рукой пудовой.
А «Добрый совет» предлагает петь и веселиться, чтобы:
Когда же юность легким дымом
Умчит веселья юных дней,
Тогда у старости отымем
Всё, что отымется у ней.
А, впрочем, старость была неинтересна Пушкину, не верящему, вероятно, что доживёт до неё, предчувствовавшему свою раннюю гибель…
Другое дело – детство: тут воспоминания вспыхивают тонкими лучиками:
В начале жизни школу помню я;
Там нас, детей беспечных, было много;
Неровная и резвая семья.
Смиренная, одетая убого,
Но видом величавая жена
Над школою надзор хранила строго.
Ещё лучше – младость, юношество, юность: тут пиры! тут такие громы веселья и избыточность жизни, что солнце застят; и наконец, самое важное – зрелость: Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел…
А вот – сложно построенный цветаевский мир детства:
Потом возникнет книжность, станет гуще всё…
Но – детство может оказаться провалом, последним рубежом, окончанием трагедии, и выражено это будет с маяковским неистовством и точностью:
Вата снег.
Мальчишка шел по вате.
Вата в золоте —
чего уж пошловатей?!
Но такая грусть,
что стой
и грустью ранься!
Расплывайся в процыганенном романсе.
…совсем неожиданная «Старость» Маяковская: мыслью отсылающая к Мережковскому, цитированному выше, столь не близкому горлану-главарю:
Чем больше я живу — тем глубже тайна жизни,
Тем призрачнее мир, страшней себе я сам,
Тем больше я стремлюсь к покинутой отчизне,
К моим безмолвным небесам.
Даже не обретённая старость обещает не столько мудрость, сколько ощущение бесконечности неведомого: впрочем, может быть в этом ощущение и есть соль мудрости?
…много всего о детстве высыпал в мир Есенин: звонкого, грустного радостного; много самородных созвучий зажёг, чтобы не погасли, сияя поколениям; но и старость не забыта: сколько деревенских дедов-стариков представлено…
Возраст – то, что определяет нас: как память, еда, прочитанное, продуманное; одно входит в другое; и грандиозные словесные круги и дуги русских поэтов о различных периодах жизни составят великолепную библиотеку.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
