Комментарий |

Разговор с Леонидом Викторовичем Носыревым о мультипликации и не только

Разговор с Леонидом Викторовичем Носыревым

о мультипликации и не только


Леонид Викторович Носырев

Мультфильмы Леонида Носырева («Волшебное кольцо», «Поморская быль»)
я посмотрел впервые, будучи уже сравнительно взрослым. Лет в пятнадцать,
наверное. И уже тогда мне захотелось увидеть этого человека. Если
у него в фильмах, думал я, все такое радостное и разноцветное,
он, наверное, и сам такой. Этим летом, на фестивале детской анимации
в Новосибирске, мне посчастливилось познакомиться с Леонидом Викторовичем
и поговорить с ним. Он оказался именно таким, каким я его себе
представлял. В анимации режиссеры часто похожи на своих персонажей:
Норштейн – на ёжика, Назаров – на пса («Жил-был пёс»), Татарский
– на суматошного мужичонку из фильма «Падал прошлогодний снег».
Леонид Носырев похож на всех своих героев сразу… Разговор, который
предлагается вашему вниманию, носил практический характер, но
я уверен, что он будет интересен всем, не только мультипликаторам.

– Расскажите, пожалуйста, из каких этапов состоит работа над мультфильмом?

Леонид Носырев: Если говорить о том, как я работаю, какие
задания даю студентам, то здесь начать разговор следует с основы,
литературной основы фильма. У студентов ВГИКА есть такое задание:
разработать мультфильм по русской народной сказке. В разные времена
подобные задания варьировались: сказка могла быть зарубежной,
или же вообще выбиралась сатира, анекдот. Сейчас – русская народная
сказка. Студенты выбирают ее сами или им предлагаю я.

Далее начинается детальное знакомство с текстом. Нужно выделить
основные эпизоды, которые прежде всего нужно проиллюстрировать,
разработать типажи – нарисовать персонажей, выбрать стилистику,
которая соответствует теме. Потом даются основы режиссерского
сценария – как все оформить, разбить по времени. Однако настоящая
работа начинается все же с раскадровки. С черновой, может быть,
не очень подробной. В этих маленьких кадриках у аниматора начинает
работать мысль, оформляться сюжет. Создаются образы, и, видя историю
в действии, вы начинаете играть, разыгрывать свою версию события.
Чем более осознанно вы подходите к работе, тем более подробная
требуется раскадровка. Когда я сам делаю раскадровку, для каждого
кадрика у меня много вариантов. Это необходимо – фильм начинает
оживать. К каждому кадру нужно подходить очень ответственно. Очень
важна и композиция, и внутрикадровое действие.

– Расскажите, пожалуйста, об этом на примере Ваших мультфильмов.

Леонид Носырев: Тебе будет сложно представить рабочие заготовки,
если ты видел только готовый вариант. Впрочем, на прошлый фестиваль
я привозил аниматик «Лесного Плакунчика», а сейчас – рабочий вариант…
Сама история «Плакунчика» такая. Когда-то я прочел детское стихотворение
новосибирского поэта Тимофея Белозерова. Не помню где – в «Веселых
картинках» или в «Мурзилке». Это было давно. Но руки дошли только
сейчас. Началось все с литературного сценария. Я долго над ним
думал, а потом написал. Написал быстро. Основой были стихи, но
в мультфильме они все же играют не самое важное значение, главное
– действие, изобразительный ряд, история. Литературный сценарий
отличается от оригинала, где может быть много общих слов. В литературном
сценарии ты конкретно разрабатываешь суть фильма. Драматург наполняет
оригинал конкретикой, создавая базу для режиссерского сценария.
Ну вот, например, в «Плакунчике» – есть стихотворение:

Шла по лесу Лена,
Споткнулась, упала 
И к деду Плакунчику 
В гости попала.
Приветливо дверью
Скрипела избушка,
В углу на ушате
Дремала лягушка.
И т. д.

Читаю и начинаю думать. Лена. В гости. Плакунчик. Лягушонок. Какие
они, как они тут появились? Думаю, как бы найти образную систему,
которую можно зафиксировать словами, чтобы эпизод следовал за
эпизодом и действие развивалось. Ты все время придумываешь свою
версию и не одну. Особенно если не указано конкретно, где это
происходит, какая она – эта героиня, откуда она пришла, во что
одета, что несет – корзинку там или еще что. Это все зависит от
воображения автора.

Я начинаю думать, с чего все начинается. Это очень важный момент
– завязка. Нужно самому за что-то зацепиться, чтобы дальнейшее
движение было свободным. Помню, было сложно, когда я начинал работать
над «Пинежским Пушкиным». Рассказ Шергина замечательный, все эти
слова о Пушкине – образные, выразительные. Но я долго не мог найти
нужный ход: кто начинает рассказывать историю? Голос за кадром
или еще как-то. В тексте написано просто: Пушкин родился умный...
Часто мешает «литературность» оригинала. Есть литература киношная
– с первых же строчек все представляешь, но как найти адекватное
воплощение этому рассказу Шергина, где все строится на языке?
И я думал-думал и придумал: в избе сидят три женщины в крестьянских
северных сарафанах, и это будет перекличка с Пушкиным: «Три девицы
под окном пряли поздно вечерком». У Шергина об этом нигде не сказано,
но вот, придумалось. Одна прядет, другая вышивает, и поют они
песенку «Буря мглою небо кроет…»

Ну вот, придумал. И возник еще один вопрос: какими их сделать
– кукольными, рисованными. И решил снять живых актеров на условном
рисованном фоне. По-моему, получилось удачно. Именно пожилые,
живые актеры и условное изображение. Если бы все было условным,
возникла бы нечеткость.

– Не могли бы Вы дать несколько практических советов по раскадровке?

Леонид Носырев: Процесс работы над раскадровкой у меня лично
– это поиск выразительных моментов, композиции. И одновременно
я думаю о том, что там внутри фильма происходит. Я уже сказал,
что у меня много вариантов для отдельных кадров, отдельных планов.
На отдельной бумажке я рисую – герой стоит так-то, на другой он
изображен чуть с другой точки зрения. И потом, когда вроде бы
определился, выбираю и рисую в чистовик. Проживаю, придумываю
историю – кадр за кадром.

– А что касается времени?

Леонид Носырев: Расчет времени идет потом, нет смысла себя
сразу загонять во временные рамки. Есть общий объем, ну, допустим,
10 минут фильма, и этого времени ты придерживаешься. В раскадровке
же думаешь, как все выстроить, продумываешь все события – все,
что с героем делается. Какие движения, как планы соединяются,
где пошла панорама, переброска, наезд-отъезд. Иногда, параллельно
с раскадровкой, я записываю словами то, что происходит в фильме.
Без литературных изысков: герой идет, смеется, падает. Все в настоящем
времени – ведь это действие, в которое ты включен в настоящий
момент.

– Можно пример?

Леонид Носырев: Кратко, лаконично записываешь действие,
которое ты представляешь... ну вот, возьмем любого персонажа:

В кадр вползает медведь, оглядывается, носом поводит –
Уф-уф, – протягивает лапу к кусту с черникой, загребает ее, оглядывается,
сует в рот.

Основа записана. Теперь мультипликатору-художнику дается
композиция кадра, типаж героя. Фонограмма, если там важный шум
– топот или, скажем, рык медведя. Но прежде просчитывается время
– с секундомером в руках я замеряю каждый план. Прохожусь с секундомером
по всем сценам.

И для художника, и для режиссера, прежде чем придумывать персонажа,
тоже обязательно нужна раскадровка. Как только ты поймешь действие,
тогда и герой станет понятнее. Своим студентам я говорю: рисуйте
раскадровку, придумывайте действие и персонаж уже будет живой,
не абстрактный, с характером, ведь характер тоже проявляется в
действии. Если вы нарисовали медведя просто так, вы еще не понимаете
его по-настоящему. Лишь в прожитом, проигранном действии, вы уже
представляете, какой он может быть.

– Вы говорите – проигрываете, это как происходит?

Леонид Носырев: Мультипликатор никогда не сидит на месте.
То скачет, то кривляется. Я когда играю..., ну, то есть когда
раскадровку делаю, я больше воображаю в рисунках, мне как режиссеру
важна не разработка движения, а идея, композиция. Где первостепенный
предмет, где второстепенный. Композиция кадра должна быть грамотно
выстроена. Кадр имеет совершенно определенные пропорции, нужно,
чтобы картинка смотрелась и по цвету, и по тону, и по пятнам.
Это помогает восприятию.

Расчет времени происходит только когда уже есть режиссерский сценарий
и раскадровка, целая и проработанная. Каждую сцену просчитал,
и начинается новый виток: что-то сокращаешь, по полсекунды убавляешь,
прибавляешь...

После этого композитор пишет музыку. Вместе с раскадровкой, я
даю ему посекундную схему, расчерчиваю квадратики. Каждая квадратик
– одна секунде. Первая сцена, допустим, длится 3 секунды, вторая
– 5 секунд, третья – 2 секунды. Эпизод включает столько-то сцен.
Эпизод в доме, в лесу, в битве. Длится столько-то секунд. И композитор
смотрит: здесь столько-то сцен, столько-то эпизодов, музыка и
пауза (я ее оговариваю). И композитор видит ритм, драматургию.
Все наезды-отъезды, характер музыки – веселый, легкий, грустный
– все это прописано.

– Что такое сцена?

Леонид Носырев: Сцена в мультфильме – это план. Сцена разыгрывается
на таком-то плане – на крупном, допустим, или на общем. Иногда
в раскадровке на каждый план я пытаюсь сделать по 2-3 кадра, с
продолжением развития действия. Чтобы когда отсканируешь и сделаешь
в компьютере аниматик, получилось уже такое своего рода движение.

– Какие могут быть ошибки в раскадровке?

Леонид Носырев: Здесь не то, чтобы ошибки. Рисовал, придумал,
вроде все складывается. А вот записывал музыку, и она тебе подсказало
иное действие. И ты переигрываешь этот музыкальный акцент, может
быть, план добавляешь или внутреннее действие. И еще по поводу
схемы для композитора. Под кадриками могут быть слова песенки,
если она есть. Кроме того я пользуюсь своеобразной такой цветовой
партитурой. То есть цветом я описываю характер звучания. Допустим,
спокойствие – холодные тона, потом за ним пошла радость – желтый,
оранжевый, красный цвет. Иногда графически изображаешь звук завихрениями,
зигзагами, словом, так, как ты их чувствуешь. Получив это и раскадровку
на руки, композитору видно наглядно, что происходит и сколько
оно длиться. Он придумывает тему, разрабатывает инструментовку.
Фантазирует, но в четких временных рамках. Композитор тоже работает
с секундомером. И дирижеры оркестров, записывающих звук для мультфильма
– тоже.

– Отличаются ли законы смены планов в мультипликации от аналогичных
– в игровом кино?

Леонид Носырев: Честно говоря, я про эти законы даже не
думаю. Что-то читал, смотрел, но, по большому счету, все подсказывает
опыт. В мультипликации, когда мы не имеем дело с полнометражными
фильмами, у нас все идет от изображения. Если говорить о моих
фильмах, важно, что оно, это изображение, ну, как бы плоское.
У меня нет глубокого, огромного, якобы реального пространства.
Все это нарисовано, – персонажи, фон, – и для меня важнее рассказ
об изображении, очень важна рука художника, стиль, в котором он
работает. Меня меньше всего привлекает киношное видение – для
меня важно раскрыть картинку. Если вспомнить моего «Тигренка на
подсолнухе», – как там все начинается? Лес. Появляется тигренок,
крупным планом. Он рычит.

Потом мы видим, как он шагает по тайге. Это маленькое существо
шагает по заснеженном лесу, и мне было важно передать настроение,
никаких неимоверных реалистичностей – зачем? В кино есть все эти
навороты – камера наезжает, кувыркается. Нам-то этого не нужно.
Я не говорю о 3D-анимации, где все строится на игре с пространством.
Однако даже там иногда следует задуматься – нужно это или нет?
Просто покрутить изображение или голову себе лишним забивать?
Ведь нам важнее рассказать историю, смешную или грустную. Взять
того же Норштейна с его «Ежиком», там ведь нет особо навороченных
кинематографических приемов. Наоборот. Вот, например, придумали,
как снимается туман на ярусах, а ежик переходит с одного яруса
на другой. Простой прием, но какое впечатление! Простота – этим
мультипликация и интересна. В этой выразительной простоте кроется
самое главное: мы смотрим на этот нарисованный мир, красивый,
интересный, сказочный – в этом мире творятся чудеса. Сейчас же
мультипликация все время пытается приблизиться к реализму, а этого
совершенно не нужно. Она хороша как раз своей парадоксальностью
и выразительностью. Персонажами чудными.

– А Вы, когда снимаете фильм, думаете в терминах всех этих
завязок, развязок, кульминаций, конфликтов?

Леонид Носырев: Здесь происходит так: я специально эти термины
никогда не записывал, но вот когда делаешь раскадровку, обязательно
нужно понять, чем начинается и чем заканчивается действие. Чтобы
концовка подтвердила все происходившее до нее. Поэтому и аниматик
очень важно снять – чтобы понять, как это все выстроилось. Смотришь
и чувствуешь: тут переборщил с событиями, кульминацию нужно сделать
повыразительнее, в другом месте – чуть поспокойнее. Конечно, завязка
очень важна. Завязывается история, начинаются события. Но вот
в «Пинежском Пушкине» и во всех «северных» фильмах драматургия
особенная, здесь я придерживался формы сказа. Эта форма диктует
и движение, и характер голоса за кадром. И это очень отличается
от бешеного темпа многих фильмов. Сама форма – сказовая – этого
не позволяет.

Вот в «Смехе и горе» есть поморская быль, и там есть один эпизод,
очень интересный, драматический, – помните? Братья Иван и Адриан,
попали на остров, у них унесло лодку. И они решают так: если не
станет еще двух промышленников, от этого белому свету переменения
не будет. Они обречены. И решили оставить о себе память. Достали
доску из поддона лодки, на которой рыбу разделывали.

И вот этот эпизод: они берут эту доску, несут к воде, моют, и
начинают вырезать эту надпись. Эпизод длится, звучит песня, причет
их матери, которая перед этим показывается: «Увы-увы, дитятко,
поморский сын». Они подходят к воде, полощут доску. Перекрестились.
Все 90 метров пленки у меня шли без единой склейки. Все время
каждый план сменялся плавным отъездом-наездом, переплывами – все
меняется плавно, потому что там и песня такая. Причет тянется,
они готовятся к священному действию – им нужно вырезать свои имена:
«Здесь бедовали Иван и Адриан Личутины, мезенские мещане, помяните
нас, все плывущие по всем морям и океанам», они начинают резать
эту доску. Для меня было очень важно, какой монтаж выбрать для
этого эпизода. Звучит такая нежная песня, – и этот плавный ритм,
и медленный наезд-отъезд, – так получился эпизод… очень цельный.
Монтаж нужно обязательно продумывать, находить какие-то интересные
моменты. Можно пустить планы просто встык, а можно и сделать переходы.
Каждый раз продумываешь особый монтаж, особые приемы. Все в это
зависит от драматургии, которую ты избрал. И тогда ты каждый раз
придумываешь новый тип монтажа. Опять же многое зависит от музыки.
Так, например, звучание этой песни, этого причета, который я прослушал
прежде, чем разрабатывать эпизод, дало мне возможность выстроить
ритм именно так.

– Что такое драматургия?

Леонид Носырев: Это действие. Описание происходящих событий,
от и до, понимание того, как они должны быть выстроены, ведь через
эти события мы понимаем историю. Ты стараешься разыграть события.
Кстати, в этом смысле очень полезно слушать радиопостановки –
когда звучат голоса, музыка, шумы – раскрывается полная внутренняя
картина. Драматургия – это и ритм, это и смена настроений – действие
бурное, спокойное, стихает. Это не просто записанные диалоги в
пьесе, это описание цельного, целостного действия. И музыка –
тоже драматургия. Она тоже создает характер. Радостный, грустный,
возвышенный. Когда начинаешь работать над фильмом, лучше заранее
найти музыку, которая подойдет к материалу. Вам будет интереснее
разрабатывать сюжет. Потому что начинает работать фантазия, от
каких-то звуков идет развитие сюжета.

– Ваши фильмы очень тесно связаны с эстетикой народного творчества,
промыслов. Расскажите, пожалуйста, об этом.

Леонид Носырев: Для меня это естественно.

Я на Севере и занимался, и учился, и работал. А поскольку началось
все с молодых-юных лет, меня и потянуло к этому. И до сих пор
тянет. Ведь народное творчество – это основа и всего изобразительного
искусства, и музыки, и архитектуры. И еще: фольклор – своего рода
язык. Его нужно знать, он очень красивый. При этом как-то естественно
получается, что фольклор может быть осовременен, а все равно за
ним будет стоять бездна всего замечательного. Вот почему я по
Северу много ездил. Вот почему, когда мы брали произведения Шергина
и Писахова, нам хотелось найти адекватное изобразительное решение
этим сказкам, персонажам, пейзажам.

Очень многое, конечно, решает художник. В каких-то моих мультфильмах
чувствуется Подмосковье, где-то – Север. Я уже говорил: для меня
зрительный ряд, помимо действия, тоже очень важен – ведь художник
создает фильм, а не актер, как в фильме. В игровом кино работа
художника (она там тоже есть, конечно) скрыта за натуралистичностью.
А мы, мультипликаторы, свой мир создаем – лепим, рисуем, склеиваем.
Также как и в народном искусстве: все эти замечательные расписные
прялки, сценки бытовые на них, замечательная посуда, пейзажи,
места удивительные, где эти избы стоят. В мультипликации и в народном
творчестве это все преображено, причем одновременно мы чувствуем
и дух народа, и пейзажей, и – дух художника. Вот Маврина, например,
прекрасный художник, собирала народное творчество, ездила по России,
рисовала, иллюстрации у нее замечательные, живые, насыщенные,
она ведь шла именно от народных росписей и создала свой праздничный
мир. Вот и меня тянет в эту сторону. В «Лесном плакунчике» мне
нужно было передать ощущение природы – все эти зверюшки, девочка,
плакунчики.

Мультипликация – это игра. Стараемся сделать интересное зрелище,
сыграть роль. Если взять народные драмы: «Царь Максимилиан», «Лодка»
и другие, которые на Севере были записаны. Там представление происходит
в избе, безо всяких декораций. Может, только из фольги корону
сошьют, саблю деревянную сделают. Начинается действие. И начинается
словесная импровизация… А зритель сидит и видит-представляет картину,
и не нужно ему декораций, достаточно чуть-чуть атрибутов, все
остальное в голове происходит. Не знаю, когда получится: моя заветная
мечта поставить «Царя Максимилиана»

И это нестрашно, что переиначиваются сюжеты. Это свобода обращения,
все равно во имя интереса – сказки, песни, былины – чтобы зритель
смотрел, слушатель слушал. И все это еще в избе происходит: люди
сидят при лучинах, женщины вышивают, прядут. Дети на печках от
страха трясутся, когда что-то ужасное рассказывается.

– У меня такое ощущение, что Ваши фильмы делятся на две части:
детские, вроде «Антошки», и стилизации. Это так?

Леонид Носырев: Ну, «Антошка», «Рыжий-рыжий-конопатый»,
– это все маленькие фильмы, и, наверное, по ним судить о чем-то
сложно. Но можно. Поскольку во всех фильмах я участвую, то и мое
представление о мире переходит от одного мультфильма к другому.
Мои пристрастия их окрашивают. Мне нравятся теплые, насыщенные
цвета, и я стараюсь, чтобы они всегда у меня были. Во всех фильмах
обязательно звучат интересные песни – это тоже для меня очень
важно.

Детские мультфильмы – «Антошка», «Рыжий-рыжий-конопатый», «Вершки
и корешки» – были для меня первым этапом. Северный цикл – уже
другой этап, с другой стилистикой изображения. В «северном» цикле
у меня появилась и народная музыка. Тогда же, впервые в кино,
у меня прозвучал ансамбль Дмитрия Покровского. Это была настоящая,
народная звуковая фактура: большинство музыкантов, после того
как окончили Гнесинку, ездили по деревням, слушали, как народ
поет, учились играть на народных инструментах.

В «северном» цикле мне было важно объединить все фильмы («Волшебное
кольцо», «Поморская быль», «Не любо – не слушай», «Перепилиха»)
в единое полотно, и я объединил их фигурой сказителя, помором,
который сидит в избушке и неторопливо рассказывает сказки, были,
былички. Это у поморов действительно было очень распространено:
сказителей брали с собой на зверобойный промысел, особенно, на
Новую землю – ходили на тюленей, на медведей. И в каждом таком
походе был необходим человек, который мог бы в тягостные полярные
ночи всех развеселить и дух поднять. И он получал артельную долю,
хоть вроде и не работал. И другие артели за него бились, плахами.
Насколько важен был такой человек! Казалось бы, сказки рассказывает,
но ведь слово-то и лечит и калечит. Каким голосом, какой интонацией
скажешь... Ценили их настолько, что голов не жалели и друг друга
лупили.

– Несколько особняком стоит фильм «Чуридило»…

Леонид Носырев: «Чуридило» – да, он особенный немножко.
Ну, во-первых, он снят по сказке венгерского писателя. И постановка
была совместная с венграми. Сюжет там такой. Человек живет в городе,
весь в делах, весь в работе. Он приходит домой, чертит что-то
машинально, и вдруг на листочке существо образовалось. Чуридило.
Этот листочек живой, а человек как увидел, сразу же обрадовался,
запрыгал, а в окошке девочка появилась... Нет, не так, подзабылось
чуть-чуть, это она пришла к нему и увидела в каракулях Чуридило,
существо такое, с ручками, ножками, глазками. Девочка просит:
«Нарисуй еще чего-нибудь». И он начинает рисовать… волка, лошадку,
крокодильчика. И целое веселое такое семейство получилось. И тут,
звонит звонок, он уходит, потом опять приходит усталый: девочка
играет, Чуридило вьется на бумажке, а он не обращает на них никакого
внимания.

Эта вещь, конечно, выбивается: тема города, одиночество. Но в
то же время все равно – это детская тематика, чудные существа,
какие-то крокодильчики, фиолетовый волк. Чуридило. И, в общем-то,
для меня этот мир детства очень близок. В изобразительном плане
– опять же разноцветие, хотя стилистика была такая… кубистическая
– художнику хотелось что-то сделать в духе Клее.

– А Вам не обидно, что ваш основной зритель – ребенок? Что
он не оценит всего?

Леонид Носырев: Что значит не оценит? Ну, если совсем маленький,
может, и не оценит. Но большинство фильмов, опять же, «северный»
цикл, все же рассчитаны на более взрослых. И, так или иначе, дети
все, что нужно, воспринимают. Задача же взрослого – что-то рассказать
им. А если детям рассказать, они, конечно же, все поймут.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка