Проза

По жизни Петру Тряпкину не везло. Он неудачно женился, из-за
семейных скандалов как-то быстро постарел и скукожился, стал чаще
болеть. Развёлся, женился вновь, и опять семейная жизнь не
заладилась. Возможно, оттого и карьера не удалась. Он менял
одно место службы за другим, нигде подолгу не задерживаясь, а
на попрёки жены мрачно отвечал одно и то же:

— Между прочим, американцы советуют один раз в пять лет менять место работы.

— Так ты и менял бы ... раз в пять лет. За год в трёх конторах уже
потрудился,— продолжала ворчать супруга, накрашивая ногти у
трюмо,— и неизвестно, задержишься ли в экспедиторах...

— Не платят...— со вздохом отозвался Пётр.

— Работай лучше,— отчеканила жена, за которой неизменно оставалось
последнее слово. Она придирчиво оглядела лак на ногтях и
принялась за подводку глаз. Времени до начала рабочего дня у неё
было предостаточно — ведь Настя работала с десяти утра.
Секретарём в офисе торговой фирмы. А точнее — офис-менеджером,
как часто поправляла она мужа. Была она моложе аж на
пятнадцать лет, и Пётр до сих пор удивлялся, что вспыхнувший как
степной пожар курортный роман с эффектной голубоглазой
блондинкой закончился женитьбой.

Он быстро опрокинул в рот кружку чаю и надел видавшую виды кожаную
куртку. Пора было на работу. Предстояло взять арендованный на
автобазе «Камаз» и опять ехать на дальний склад за товаром.

***

В закопчённом ангаре было шумно от включённых двигателей и дымно от
выхлопных газов. Тряпкин хорошо знал, где стоит нужная ему
машина, и, поскольку время уже поджимало, решил пройти
напрямую. Он заметил Витьку-водителя, выпрыгнувшего из кабины
грузовика, заспешил было к нему и, наверное, оттого не обратил
внимания на загоревшийся на ближайшей автомашине сигнал
заднего хода.

Удар пришёлся в висок. Водитель заглушил двигатель, склонился над
телом, распростёртым на залитом машинным маслом асфальте, и
почесал затылок:

— Бля! Как он здесь очутился?

Истерзанная душа пятидесятилетнего экспедитора Петра Тряпкина
отделилась от его невзрачного тела в стоптанных ботинках и
пузырящихся на коленках серых брюках. Увёртываясь от зловонных
выхлопов, она вылетела в разбитое окошко ангара и с удивлением
оглядела просыпающийся огромный город.

Но Петру в очередной раз не повезло. Он вдруг ощутил мучительный
голод. И не просто лёгкое чувство голода, так хорошо знакомое
ему, когда он, задержавшись в очередной раз в поездке,
возвращался домой на троллейбусе, мечтая о поджаренной на
подсолнечном масле картошечке, живо представляя аппетитную корочку и
явственно ощущая запах жареного лука. Голод пронзал всё его
существо, существо жалкой и грязной дворняжки, стоящей у
вонючих мусорных контейнеров.

Из подъезда дома вышла на удивление красивая девушка в наброшенном
поверх халата стильном длиннополом плаще, с помойным ведром в
руке, и, направившись к ближайшему контейнеру, с брезгливым
выражением на лице опрокинула туда свой мусор.

— А это тебе, Тузик!

Кость, завёрнутая в промасленную газету, упала на грязную землю, но
он тотчас схватил её вместе с бумагой и отбежал за бетонное
ограждение.

Тузик! Значит, он теперь — Тузик! Вот те на! «Короче, религию
придумали индусы: что мы, отдав концы, не умираем насовсем»,—
пронеслись в голове слова из песенки Владимира Высоцкого. То,
что Петя Тряпкин умер, теперь ясно. Но почему ему опять не
повезло? Неужели не могла его душа вселиться в какую-нибудь
вольную птицу с ярким оперением, живущую на одном из островов
Тихого океана, где всегда лето и всего в изобилии? Где не
надо дрожать от порывистого ветра, отряхиваясь от мокрых
хлопьев снега. Или, на худой конец, в изящного дельфина,
разрезающего изумрудные волны тёплого моря со скоростью судна на
подводных крыльях.

Эк его опять угораздило! Как сражался он за кусок хлеба, так и
сейчас сражается. За что боролись — на то и напоролись! Так
говаривал, бывало, его начальник.

Но почему он помнит всё из прошлой жизни? Впрочем, к этому вопросу
он ещё вернётся. А пока надо хоть немного утолить терзающий
его голод.

К своему удивлению, теперь он располагал острыми зубами. Кость была
мягкой, хорошо проваренной и ещё хранила аромат супа.
Тузик-Тряпкин сноровисто удалил куски бумаги, зажал кость между
лапами, чутко улавливая нюхом весь спектр заложенных в тот суп
ингредиентов. Это был борщ — он нисколько не сомневался, и
даже повернул лохматую голову в сторону подъезда, как бы
отыскивая среди окон дома то самое, за занавеской которого
стояла заветная кастрюля с борщом, и нашинкованная капусточка, и
свеколка, наряду с янтарным лучком, оттенялись свежим
укропом, брошенным хозяйкой в почти уже готовое блюдо.

Тузик зазевался лишь на мгновение, но этого ему как раз и не
следовало делать. Из-за контейнера молнией метнулся рыжий Полкан,
выхватил кость и с грозным рычанием улёгся на бетон
неподалёку.

Полкан и не собирался убегать с добычей. Куда ему, дохлому Тузику,
тягаться с грозой всех дворовых собак! Да его даже хозяйские
овчарки, ризеншнауцеры и боксёры с доберман-пинчерами
предпочитают обходить стороной на прогулке, а дистрофичный Тузик
не достанет даже до плешивого брюха! Грозный пёс с явным
наслаждением обгладывал свеженькую косточку, получая двойное
удовольствие — от еды и от вида Тузика, изо рта которого
выступила обильная слюна.

А Тузик не мог оторвать свой взгляд от Полкана, который, явно
рисуясь, поворачивал кость то так, то эдак, время от времени
прекращая грызть её, закатывая усталые глаза и поглаживая
глянцевую поверхность добычи длинным языком.

Тузик поднял морду к хмурому небу и жалобно завыл, вкладывая в этот
вой всю свою невыразимую боль, всю горечь за несправедливое
устройство мира и призыв к высшим силам во что бы то ни
стало исправить его ужасное положение.

Однако вой этот кроме Полкана никто не услышал. А Полкан, хотя и не
был голодным, продолжал издеваться, громко чавкать и
коситься на Тузика озорным глазом. Кто знает, может, вошла в него в
своё время душа какого-нибудь прирождённого палача, да так
и задержалась надолго в косматом и оборванном большом
кобеле.

Тузик понял: кость для него пропала, надо срочно искать замену. Он
бросил прощальный взгляд на Полкана и побежал по городу,
стараясь держаться от людей подальше. В жизни бродячей собаки
опасностей и так хоть отбавляй, а от двуногих непредсказуемых
существ можно ожидать чего угодно. От брошенной доброй
девочкой конфетки до сетки живодёров или пули скучающего
охранника, выпущенной забавы ради из пистолета с глушителем...

***

Прошёл месяц. Пригрело солнышко, и уже не приходилось, как зимой,
дрожать на промозглом ветру, отыскивая более или менее
подходящее место для ночлега. Что занесло его к тому новенькому,
стоящему на отшибе от многоэтажных домов коттеджу, он уже и не
помнил. Здесь и еды подходящей вроде бы не было.

Строение было возведено совсем недавно, и ветер доносил густые
запахи свежей древесной стружки и краски, а черепичная крыша
поражала своим неповторимым, редким в этих местах изяществом.

Из-за угла показался сверкающий обводами джип, и Тузик нырнул в
кусты. Улёгшись на только что проклюнувшуюся траву, через
недавно распустившиеся листочки он мог видеть всё, что происходит.
А его никто не мог заметить. Если, конечно, в кусты не
сунутся.

Из машины вышел здоровенный верзила с бритым затылком, в руках у
него была бутылка шампанского и коробка конфет. Затем из
автомобиля вышла Настя, Настя... Тряпкина. В новом платье с
глубоким вырезом сбоку, открывающим её крутые, весьма
привлекательные в чёрных колготках бёдра.

Она достала из сумочки зеркальце, поправила локоны белокурых волос:

— А если твоя супруга заявится?

— Не заявится! — уверенно ответил верзила.— У неё аэробика, потом
сауна, бассейн и массажистка. Не меньше трёх часов. За это
время мы сколько раз успеем... перепихнуться? В первый раз, что
ли?

— Ты два года так говоришь,— с укором в голосе сказала женщина.

Два года! Тузик чуть было не издал жалобный стон. Он мотался по
командировкам, брал подработки, суетился весь день, а она в это
время! Вот сука!

Мутная слезинка выкатилась из одного глаза и застыла на носу.
Парочка прошла в коттедж, а он всё ещё осмысливал увиденное и
услышанное. Ну что ж, его дело собачье... Да и что он теперь
может предложить? В своё время Настя не раз с укором говорила о
его потенции. Верно, получалось у него не так часто, как ей
того хотелось. Набегаешься на работе, изнервничаешься...

Остаётся выть под окнами, да и то с оглядкою...

Прошло десять минут, а Тузик всё лежал в кустах. Вдруг он услышал
шум двигателя подъезжающей машины. Из автомобиля вышли двое.
Донеслись голоса:

— Установим, как в прошлый раз — под днище...

— А проверит? Он сейчас осторожный...

— Это я предусмотрел! Тронет — и ему тоже в оконцовке хана! У офиса
тем более не сможем. Там охрана, да и центр города. А два
дня в неделю он сюда с секретаршей приезжает кувыркаться. Не
всегда в одно и то же время, хитрый! Подстраивается под
обстоятельства...

Через листву Тузик увидел двух парней спортивного вида. Они
крадучись приблизились к машине, засуетились внизу её...

...А он лежал и думал, думал...

Парни отъехали, но недалеко. Их скромненький «Москвич-2141»
остановился так, что сидевшим в машине были хорошо видны и джип, и
коттедж.

Тузик выбрался из своего импровизированного логова, решительно
направился к джипу, а потом полез под днище. Он без труда отыскал
пахнущее толом устройство и, нащупав острыми зубами
разноцветные проводки, рванул что было сил!

— Ты видел? — заорал на напарника сидящий в машине,— нет, ты видел?
Где он взял эту собаку?!

От взрыва почти все стёкла в коттедже да и в ближних домах
полопались, а клубы дыма были видны в других районах города. Где-то
вдалеке раздался вой пожарной сирены, а может быть,
милицейской машины.

Но какое это теперь имело значение?

Потревоженные птицы с ближайших деревьев поднялись очень высоко в
небо, и прильнувшая друг к другу испуганная парочка в одном из
разбитых окон, конечно же, не могла знать, что одна из этих
птиц смотрит сейчас с неба на них.

Потому что именно в неё вселилась душа Петра Тряпкина...