Рейтинг публикаций

...вступим в пределы Книжного Бункера: своеобразного оазиса полузабытой ныне благородной книжности, места, напитанного и наэлектризованного творческим духом, аристократическим изяществом созидания: в пользу отказа от змеиного эгоизма и пароксизмов алчной прагматики…

Он кажется сгустком качеств благородства высокой пробы: порядочность и вера, честность, исключающая компромиссы, и бесконечная любовь к русской старине, к старому искусству русскому: столь беспрецедентному в мире.

Оказался в школе-интернате, где киномеханик, почувствовав симпатию, учит потихоньку своему мастерству: однако, завораживает не оно, а происходящее на экране. О, там творится мистерия...

Слова тесны для истолкования столь значительных киноявлений…

Раскаленный июль – равноценный участник событий. К нему обращается автор во всех строфах, кроме третьей, включающей в текст слушателей. В первой строфе раскаленный июль должен утолить страдания героя и проводить его друга в последний путь через стихию воды. Во второй строфе раскаленный июль заливает солнцем всё вокруг, и это солнце сравнивается с ядом («впечатлен твоим ядом»), потому что солнце сжигает мир и мучает душу, от него нет спасения.

Обращение к проблематике подростков началось в западной традиции после Второй мировой войны. Сэлинджер рассказал миру о подростке особым образом. После этого другие авторы, включая битников, стали наперебой рассказывать об истинном положении вещей, вне цензуры и законов, вне обязательств и устоев. Возможно, такое пристальное внимание к жизни подростков и даже криминальных структур общества, все-таки привносит необходимую реалистичность в описание мира, в котором действительно правит зло. Иначе, без рассказов, как еще об этом узнать?

Его глаз не «идеальный орган желания». Непривычный стиль изображения не позволяет зрителю сохранить «приличную» дистанцию, не заполненную мифом или историей. Боязнь не выдержать напора сенсорных стимулов, давящих на нас снаружи и изнутри. В мире Шиле никто не знает покоя.

Творчество Соролья - яркий пример индивидуальности и традиции, которая становится неимоверно современной на данном этапе развития живописи и ультра-современных средств ее демонстрации.

В интервью французский режиссёр говорит: «В любом возрасте мы можем найти в себе что-то не так, из-за чего мы можем чувствовать себя монстрами. Ваш образ определяет вас и вашу самооценку». Нам ли, психологам, этого не знать?

Имя Дэвида Линча прочно вошло в историю кинематографа, и его вклад в развитие эстетики бессознательного колоссален. Бесконечность транса, в который погружаются герои, позволяет ощутить минимальные нюансы внутренних коллизий, словно впрыгнуть в ад мироздания, дойти до его пределов, а затем вновь вынырнуть наружу. Выбранная эстетика «зеркала» и взаимоотношений главных героинь – шаг в сторону нового вектора кинематографа, акцентирующего внимание не только на сюжете, но на рецепции кинокартины зрителем.

...от этого красивого, нежного, чудесного кино хочется громко плакать. На традиционный устои общества, с семьями, кастовой системой, доброжелательностью и всепрощением, наложена бездумная, развращенная западная идеология, с ее «всем возможными вариантами», и эта идеология буквально опущена на головы несчастной девушки-режиссера, которая и должна рассказать, как выжить.

Под знаком грядущих событий русская зима 1914 года как последняя предвоенная зима, как всё, что оказывается последним, – уникальна; всё уникальное – хрупко.