Жизнь как есть

Ехал в поезде с толстой теткой. Ехал в сидячем вагоне, ее сиденье
рядом. Сзади сидели теткины товарки, тетка ораторствовала, к ним
полуобернувшись в щель между сидениями. Полусопящие, получавкающие
ее слова так и лезли в правое ухо мне, противно и настырно. Пытался
читать умную книжку и злился. Когда тетка встала в сортир, еле
удержался, чтобы не двинуть ей ногой по жопе. Человеческое, слишком
человеческое.

Пописав или, кто знает, покакав, тетка вернулась на место и снова
повернулась к товаркам, сощемив обильным выменем мою руку с подлокотника.
Выменем вымела, пришло на ум словосочетание a la Маяковский. Cтало
ясно, что читать книгу не получится; во всяком случае можно было
послушать теткины рассказы. Книгу захлопнул и откинулся на спинку.

— Да, конечно, цивилизация. Моя ведь мама в детстве в концлагере
работала, знаете? Их немцы вместе с сестрой забрали, сестра была
большая и из поезда, который их вез, сбежала, а мама осталась
(хороша сестра, подумал я). Собирали они там для немцев снаряды
(то есть вряд ли все-таки непосредственно концлагерь, понял я).
Приносили им такие, знаете, корзинки с деталями, и они их куда
надо привинчивали. И что замечательно: очень часто мама находила
в этих корзинках печенье, конфеты… Вот, они знали, что там работают
маленькие дети, и, вот, сюрпризы им делали. Так, мама говорит,
чисто там везде, так красиво.

Цивилизация, подумал я. Вряд ли безвестные немецкие
гуманисты рассчитывали на такой убойный эффект. Убойная цивилизация,
которая так любила щеголять своей расовой и уличной чистотой.
В Германии мы прогуливались по Геттингену, великолепному университетскому
городу, с пастором протестантской церкви одной из окрестных деревень.
Посреди чистейшей улицы неожиданно и непристойно лежала огромная
мусорная куча. Случай редчайший и из ряда вон выходящий. «Это
как у вас на родине» — указал на нее пастор. Мы прошли еще немного,
провидение помогло мне: на аккуратной кирпичной стене дома была
нарисована баллончиком большая и красивая, жирная свастика. «Зато
это бывает только у вас на родине» — заметил я.

Цивилизация, бесспорно, крута, и будет, пожалуй,
покруче нашей. Негоже только восторгаться этой крутизной, говоря
о концлагере. За счет чего она достигнута — вопрос далеко не праздный
(я не только о Германии).

Впрочем, и наша цивилизация уникальна. Впереди меня сидели два
мятых мужика. Отключившись от теткиных откровений, я поймал обрывок
их разговора: «Самое хуевое — это вторая смена. В этом отношении
лучше третья».