Поэзия

Стихотворения

(26/02/2007)

***

По безусым юнцам, узнающим себя в колыбели нерожденных детей, по монетам, без промаха в глаз солнцу бьющим, по картам, которые снять не успели с необстрелянных стен, по скале, где плывет верхолаз, что форель в водопаде, по сверке часов, где Камчатка только точка отчета за чет и нечет, по всему, что тебя пропускает по миру и ловит сетчатка, я узнаю в ответа отверстии полом, к чему. Почему этот свет – если тот? Если тот – что же этот? Что-то ухает сердцем, как филин, в отсутствии сов, псов. Бессилен засов, хоть всесилен. По тем, кто из веток шьет шалаш, чтобы рай был не нужен, до тех берегов как заправский загонщик, пройдусь, словно слезы по трупам, о которых недавно еще. По безусым юнцам... И шепчу я в отверстие сжатых ладоней, как в рупор: я не знаю Тебя. Понимаю. Да будешь... Ты Сам.

Сентябрь-октябрь 2004


***

Набравшись слов, как Демосфен камней, пытаюсь быть точней. Но непослушен язык. И недоступнее, умней чужой проход по спутавшимся душам. Сглотнув комок неразличимых си, попробую допеть. И между прочим махну рукой бесцветному такси, пусть отвезет в безадресное «очень». Там обживают зеркала края немые восклицательные знаки. И видят «i» как «ай», и мыслят «я». Так выгляжу в осуществленном мраке. И вскину руки в направленье сна: О ты, идущий вслед, идущий мимо, неясен почерк твоего письма, но мне знакома эта пантомима. Бесклавишная судорога рук, глаз, не обезображенных экраном, и – Он, вокруг, Диктатор и Худрук, бежит безумным Рихтером по ранам. Несросшимся, несбывшимся, чужим, неважно что твоим, и на «иди ты» швыряет прочь – туда, где мы дрожим волной в предощущеньи Афродиты. И ты еще напишешь, следопыт, за здравие матерчатые строчки. И шорох крыльев с топотом копыт вмешаются, как прежде, в заморочки. И губкой, злой и влажною, сотрем нули постгуттенберговского быта. И пользуясь обратным словарем, вернемся вновь к началу алфавита.

Февраль 2001


***

N.N. – N.N.

Есть имена, которые надо забыть. Как пятно от лужи, которой свою территорию метит собака. Не превращая и быт в событ- -и-е, как соитие Скорой с дорогой, где светофоров драка со светом идет вовсю. Как Курилы – Хонсю, скажем, или как курица – петуха, когда отда/еляются яйца, масло, и запах – шурупом в ноздри, дабы дать мозгу свой SOS. Труха выползает слезами, бояться жизни не нужно – возляжем возле. И неважно уже, кто кого забыл, выдумал, полю... во... ...был ...был. Сбыт всего в ничего. Сыт ночью день, и в уме – никого, только сер…, словно блю... ...дце в спирит... все болью шалит, и никак не складывается в «лю...»

Ноябрь 2004


Ко дню рождения

неужели бывают несеверные моря? куда ни посмотришь – везде отражается что-то, никак не увидишь главного. запустить бумажный кораблик по ту сторону, и узнать, что горизонт есть и у воды. и засунув руку в карман, достает сигарету, горя от высокой, любой, кто еще. И невидимый шлем пилота опускается на сплав ново- обращенной с водой, и, срывая с губ пустоту, изменяется мир в неизвестную сторону. Ды- хание предупреждает о рифме. Се- вер, словно все вер-несущие лица в платках из хлопка, дарит вымышленное первое прозвище, лежбище, клад, куда все еще едут fortyniners, чтобы найти все то, что блестит, все еще едут все, кто еще едет куда-то, все, кто на холоп и холопка отзывается дружным нет, нерв тая, как последний волос Самсон. И вода наступает на берег, как пальцы на ноту до.

***

замолкаю.. замолокомхожу - первоначальным. все еще не родилась. да и как можно родиться снова в 37? даже что-то писать уже стыдно. Шу- мит лес багряный, роняет на чай нам, и режущей пальцы травинкой связь выгибается над несказанным есмь. Совсем первоначальным ша- гом на гомон шуршащих под крышами птиц. пуповина болтается незарифмованной, строк не хватает, и срок перешел, как душа, среди прочих хлебающих вящих, все разумные цифры, и блиц время молча играет – выигрывает. Эпилог - только форма других предисловий, замол- каю, Каю под видом льдинки раздавленной, снится она, и никак не сложить эти буквы, эти стопы звуков. И новый помол мельче, больше, страшней, как блондинки вымирающий вид, и война незаметна – любая, как преданность Пенелопы той ткани и нити, которую распускала. Ко мне сон нейдет, как и бритва к руке, Ной к горе. все еще не. и южные ве- тры, как метры персидские, многослойны. и с тем засыпаю, и море, и море дает молоко, за которым идет, как за генной инженерией хмурый Адам, как ладонь к голове, рифма, рифма, банальная, дрянь. Тридцать семь рифм...

Март 2006


***

В этом городе, полном обмана, растекающемся, как вино из вверх дном перевернутых чаш синих гор, мимо дома летит Иавнана, словно пух тополиный. В окно бьются выстрелов звуки. Пейзаж – это хор. В этом городе с именем лисьим, заслонившим чужой горизонт, где беззвучен, бессилен, бесцелен блеск ножа, я не знала ни улиц, ни писем, разносящих озон и азот по расщелинам мыслей. И зелень неспеша обнаруживала оттенки, на какие способен лишь юг. И, задумчив, наивен, немолод, заслан взгляд в эти мимо плывущие гренки летних дней, как шпион и ашуг. И сочится зевающий город, словно яд, в мои вены, движения, раны. Никуда за собой не зовет. И ничто мне не больно, не странно. Не разбавлю цикутою лед. Струи сладкие Иавнана не в мою бессонницу льет.

Июль 2003


Старинная грузинская колыбельная

***

Янеттебе янет Тебе из волчьих вотчин. Миф лиц, тиф лиц, Тифлис персидской хватки, днесь я здесь, яздесь азъесть, и голос не отточен, и грифель языка пылит, любви не счесть ни с дел, ни с тел, низ душ болтается над раем, и их имен не знать, незнать не знать, незнать. Вот так, без никого, бестактно умираем, и не предупредить, крестом сходя на ять. Каких там Анн, Иван, не вывести за скобки? Какими рабби быть, чтоб новичком воздеть шалаш дырявых рук? Разучены раскопки речей. Гидон, до дна донотного! Се плеть небесная – она. Сей музыку араба, гараж бескрышный, бес калиберных авто. У либерти лицо нерусское – не баба. Я проглочу Тебя. Не выследит никто.

16.10.06

Последниe публикации автора:

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка