Библиотечка Эгоиста

Джеф

(27/02/2008)

– И чего вы на меня все орете?

Тысяча ностальгирующих программистов, половина из них – с перхотью и
циррозом печени, читали ее рассказы. Критиковали, ворчали,
перелистывали, и ставили на вид, что если она не начнет
писать жестче, интересней, живей – они перестанут ее читать.

Она чувствовала давление. Сами они еще жили цитатами из БГ и
Стругацких и гоготали над анекдотами Мошкова и фразочками башорга.
Ржали над расистскими шутками, за которые бы их в момент
поперли с работы. Они не менялись уже лет десять. Те же пути,
те же шутки. Не то чтоб это ей нравилось. Но это была ее
аудитория. И она, эта аудитория, диктовала условия.

Офисные люди, студенты, водители автобусов, полисмены, босяки,
наркоманы, веселые разбитные девки, в общем, практически все – не
читали ее рассказы.

Они на нее тоже орали. Посредством нечтения. Они ее просто
вычеркивали. Она была не нужна для этой жизни. И она соглашалась.
Жизнь была вокруг нее, молодые девочки в плоских туфлях и с
пышными гривками волос с черной ленточкой ходили вокруг – но
кормилась она только за счет этой тысячи не забывших руский
язык и читающих к тому же книжки.

Она говорила на одном языке, на котором знала ненужные слова, типа
обух и орясина. А вокруг весело и элегантно щебетали
тинейджеры, молодые парочки, сильные взрослые люди.... каждый ловко
вытанцовывал свой танец, в общем танце, выстраивал что-то
свое, примеряясь к общему зданию, не мешая другим, внимательно
следил и вовремя вставлял свое слово...Она следила в
бессильи – ее забыли взять в игру, а может не заметили на фоне
стены.

Горстями из старой жизни в новую ничего не перенеслось. Золото
обратилось в гнилушки.

***

Она закурила и подошла к окну. За окном горели звезды и рекламные
огни. Она решила сегодня быть нестандартной, не писать, не
переводить и не гонять в бэкграунде мысли, какую прическу она
бы сделала, если б у нее были деньги. Пойти немножко погулять
и потом позвонить Ирке. Потом. Если Ирка не занята. Ирка
все время занята. Но Ирка добрая – Ирка ответит. Ирка ее
выведет гулять и нащебечет что-нибудь веселое.

Она пошла по городу, и огни горели в пуговицах ее плаща, так что
пуговицы казались драгоценными камнями. Она плохо знала Лондон,
протаяла в нем маленькую полянку и ходила аккуратно
туда-сюда. Изредка выезжала по Иркиным делам, но с Иркой расстояния
были другими, и дела другими.

****

Бармен налил ей бокал и профессионально промолчал, оценив степень ее
зашуганности.

После второго стакана он профессионально оценил степень ее
расслабленности – вот уже пять минут она сидит, и еще ничего не
случилось, и те десять минут, что назначила себе, почти на
исходе, – и спросил:

– Nice evening, a bit chilly outside?

Она тоже не лыком шита была:

– Not very busy time?

За стойкой бокалы и бутылки горели янтарными языками.

***

Она вышла из бара и позвонила Ирке. У Ирки, как всегда, собрались
повесы и наркоманы с хорошими манерами. Они курили то-се и
выходили на балкон любоваться. Она легла в угол на диван и ей
показалось, что она проваливается и переворачивается, летит
вниз, бесконечно, полусонной Алисой. Но просыпаться не
хочется. Человек с сияющими черными глазами по имени Джеф протянул
ей косяк.

– Прекрасный вечер? – сказал он.

Она кивнула. Слова приняли другие обличья, другой смысл. Вот ей бы
так писать! Тепло, проникновенно. Прекрасный вечер! Как он
это сказал! Они курили, пили, целовались – и под тихими,
сияющими солнцами его глаз ее жизнь не казалась такой пустой и
запущенной. Она сама себе в зеркале казалась довольно
миленькой. Она к нему не приставала, он сам выбрал. В вечернем
измерении все стало мягче, все, что надо было уладить –
отложилось еще на неопределенное время.

На диванах и на полу сидели бродяги и наркоманы, и их глаза
светились неярким магическим светом. Они нежно смотрели друг на
друга и вкручивали что-то, и перетирали, и восторгались... час
проходил за часом – в неземном восторге бессмысленного
общения.

***

Джеф был хорош – он не давил, не гнал, не торопил ее. Те три часа,
которые она себе назначила для того, чтобы что-то случилось –
прошли. А она все так же непродуктивно блаженствовала. Ее
держали осторожно и бережно в руках, внимательно. Он стал как
бы стенами и окнами для ее жизни, он присутствовал и
молчал, а она медленно ходила из комнаты в комнату, переставляла
цветы, он был – пространство для ее слов, для ее снов, карта,
по которой она путешествовала, лес, в котором она собирала
цветы и плела венки.

Под утро Джеф вышел из ванной, утираясь одним из Иркиных пушистых
полотенец. Она была рада – он не потускнел, не поблек, не
оказался перевертышем, скучным на свету, магическим в ночи. Его
глаза так же светились. Она расслабленно улыбнулась ему,
веря...

Тут он открыл рот – в нем не хватало одного зуба, резцы были желтые.
Ласково сияя на нее глазами, по-прежнему уверенный в себе,
магический и утешающий – он дохнул на нее гнильцой и
тлением....Она взяла метро и поехала домой. Чем хорош город и
одиночество – тебя как бы нет.

Она включила компьютер и написала что-то мечтательно-неопределенное,
без особых надежд на будущее, но умиротворенное. Перечитала
– и текст ей показался достаточно мудрым. Обычно такие
тексты оказывались перепевами чего-то знакомого, но обнаруживала
она это только когда они уже уходили в печать.

***

Ирка уехала из города и наркоманы разбежались, стали недружелюбны, а
некоторые – развалились на куски и уползли. Люди
сьеживались без этих иркиных детских радостных слов: «А это Майа – она
такая невероятная!»... Без иркиной подарочной упаковки
оставалось – нервные потерянные стареющие люди в поисках хаты и
закинуться-понюхать. Человек проходит сквозь тебя, и он для
тебя не праздник, и ты для него – не праздник.

Джеф позвал ее как-то в свой круг, но она засохла, завяла – эти люди
ей были неинтересны, страшны своей убогостью, и ровно
двадцать лет назад прошли тот возраст, когда можно просто на все
забить и валяться в уголке...Они не менялись уже лет сто.
Они разминали друг другу ноги, заплетали волосы, поглаживали
спины. Они были живы – вот и все, и более экзотичны, чем
постаревшие программисты. Они умели выживать на копейки и не
сердиться по пустякам, просто плыть по воле волн, не замечая,
что вода реки– не ласковая влага, а сток химзавода, и она
обгрызает тебя по краям. Ты разминаешь кому-то спину, а под
пальцами у тебя проступают синие пятна и струпья, но ты
стараешься их не замечать.

Он же сиял, ходил между ними, как бог, светился, пас свое стадо.

***

Волосы опять отросли у корней, краска слезла, и она чувствовала себя
не в настроении прыгать, как будто ей на пятнадцать лет
меньше. Попыталась написать что-то для покинутых ею
программистов – не пошло. То бодрое ржание, которое ценили обросшие
жирком сорокалетние мальчики – не получалось, тишина и шум
большого города сьели его. Главным образом – тишина.

Через неделю она почувствовала жжение, и пришлось долго и нудно
лечиться от хламидий.

Последниe публикации автора:

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка