Жизнь как есть

Евгений Лукин. На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД. Сборник документальных очерков и статей. Издание второе, дополненное. Санкт-Петербург, 2022.

© Лукин Е.В., текст. 2022

Газета «Ленинградская правда» от 5 августа 1989 года

На днях ленинградцы узнали, что недалеко от города на Левашовской пустоши обнаружено захоронение десятков тысяч людей – невинных жертв сталинского режима. В связи с этим в «Дежурный репортер» поступило большое количество вопросов и писем. В публикуемой статье, подготовленной по материалам, представленным пресс-группой Ленинградского управления КГБ, рассказывается о палачах 1938 года – одного из самых кровавых в истории города.

20 января 1938 года начальником Ленинградского управления НКВД был назначен Михаил Иосифович Литвин. Он сменил на этом посту Заковского (Штубиса Г.Э.), арестованного накануне за фальсификацию дел на честных советских людей. Нарком внутренних дел Ежов, направляя нового начальника в Ленинград, предложил «развернуть... работу» по-настоящему. Так Литвин стал главным палачом нашего города.

Когда же вступил он на зыбкую кровавую тропу? Где научился страшному заплечному мастерству? С кем действовал заодно, посылая на смерть невинных соотечественников?

М. И. Литвин родился в 1892 году в бедной семье, сумел окончить только начальную школу: больше нигде и никогда не учился. Устроился работать в типографию наборщиком. Участвовал в забастовках. В марте 1917-го вступил в РСДРП(б). В Октябрьские дни был комиссаром по национализации типографий в Красноярске. Когда в Хабаровске победила Советская власть, возглавил группу по обыскам и арестам, а потом руководил агентурным отделом Дальневосточного фронта. В 1921 году демобилизован по ранению.

На «гражданке» жизнь Литвина складывалась весьма удачно: он был секретарем Дальбюро ВЦСПС, в разное время руководил Орловским советом профсоюзов, Казахским Крайсовпрофом, Среднеазиатским бюро ВЦСПС, был заведующим отделом кадров и членом Среднеазиатского бюро ЦК ВКП(б).

В конце двадцатых годов он познакомился с Н.И. Ежовым. Между ними завязалась дружба. Когда Ежов возглавил отдел кадров ЦК ВКП(б), он назначил своим заместителем Литвина. До 1933 года друзья работали вместе. Потом их пути разошлись, но ненадолго. В октябре 1936 года новый нарком внутренних дел Ежов предложил второму секретарю Харьковского обкома партии Литвину перейти к нему на работу. Тот сразу же согласился и вскоре возглавил секретно-политический отдел НКВД СССР. В своей автобиографии, датированной 20 декабря 1936 г., Литвин отмечал: «Никаких уклонов от линии партии у меня никогда не было. В оппозициях не участвовал и всегда активно боролся за линию партии со всеми уклонами и оппозициями». Написанное соответствовало действительности: этот человек отличался исключительной исполнительностью и преданностью.

Ежов поручал ему самые важные дела, посылал в самые ответственные командировки. Однажды нарком направил Литвина в Закавказье – собрать компрометирующие материалы на Л. П. Берию. Арестовав нескольких человек и буквально выбив из них «нужные» показания, Литвин с подручными Альтманом и Гейманом успешно справился с заданием. Таким же образом он действовал, когда вел «дела» на видных деятелей партии и правительства. Его рвение заметили. Недаром Литвин хвастал перед подчиненными, что на какой-то пирушке то ли Поскребышев, то ли Маленков уже произносили тост за него как за будущего заместителя Ежова. И вот – назначение в Ленинград: еще один шаг вверх по служебной лестнице.

Прибыв на берега Невы, Литвин переформировал руководящий аппарат управления НКВД по своему усмотрению, подобрав исполнительных, преданных ему лично людей. И закипела та самая «работа», которую нарком предлагал «развернуть» начальнику управления. Из сохранившихся документов доносятся до нас голоса очевидцев этих событий – палачей, свидетелей, жертв...

ХАТЕНЕВЕР: «По приезде в Ленинград в феврале-марте 1938 года Литвин предпринял и провел большую операцию по известному приказу об изъятии антисоветского и националистического элемента. Вторая массовая операция была проведена в мае-июне 1938 года... Несмотря на то, что даже приказом не предусматривалось установление каких бы то ни было лимитов, Литвин с санкции Ежова установил по второй операции лимит – на первых порах в 6000 чел., а затем эта цифра была увеличена и доведена до 8000 человек... В Ленинграде вся работа по этому приказу проводилась отделом, возглавляемым Альтманом. Здесь было больше погони за цифрой, а отнюдь не за действительной очисткой города от вражеских и шпионских гнезд».

АЛЬТМАН: «Литвин весьма недвусмысленно дал мне понять, что наши задачи заключаются в том, чтобы наряду с действительными врагами глубоко репрессировать и невинных людей... Я, конечно, и без разъяснений Литвина понимал, что наша предательская работа в этом направлении ведет к озлоблению населения против партии и правительства».

СЫСОЕВ: «Как-то раз Берлин, возвратясь с совещания, бывшего у начальника отдела Альтмана, собрал оперативный состав отделения и передал распоряжение Альтмана и директиву из Центра – арестовать 200 человек за 10 дней... Такую цифру отделение не выполнило, подобрали материал только на 26 человек... и их арестовали. За недобор нас крепко ругало руководство в лице Альтмана».

БОЛОТИН: «Присутствуя на одном из докладов у Литвина, последний в моем присутствии дал указание Альтману достать в Ленинградском горкоме ВКП(б) список лиц, выдвинутых на руководящую работу в другие края и области Союза, и по этому списку допрашивать арестованных по делу правых... Помню, что Литвин давал указания начальнику отдела Гейману добиться или вернее связать деятельность «запасного центра правых» с бывшим секретарем Ленинградского горкома и обкома партии Кузнецовым. На узких совещаниях Литвин называл ряд фамилий руководящих работников, в отношении которых следует добиваться компрометирующих показаний... Насколько мне помнится, он неоднократно называл Смородина как лицо, против которого должно направляться следствие».

ИЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ, подписанного 21 марта 1957 года полковником юстиции Д. Тереховым: «Установлено проверкой и то, что Альтман и Гейман в 1938 году, во время их работы начальниками отделов Управления НКВД по Ленинградской области, принимали непосредственное участие в арестах и расследовании дел на так называемых участников контрреволюционной организации правых в Ленинграде и “Ленинградского резервного центра правых”. Как участники организации правых в Ленинграде были арестованы и осуждены к расстрелу и иным мерам наказания Смородин П. И., член КПСС с 1917 года, до ареста работал секретарем Сталинградского обкома КПСС; Харламов В.И., член КПСС с 1925 года, до ареста работал и.о. секретаря Ленинградского Обкома КПСС; Петровский А.Н., член КПСС с 1908 года, до ареста работал председателем Ленинградского совета депутатов трудящихся; Каспаров И.С., член КПСС с 1919 года, до ареста работал секретарем Куйбышевского райкома КПСС гор. Ленинграда; Егоров В.Г., член КПСС с 1920 года, до ареста работал секретарем Красногвардейского райкома КПСС Ленинградской области; Никитин А.Ф., член КПСС с 1920 года, до ареста работал секретарем Октябрьского райкома КПСС гор. Ленинграда; Юрищев В.А., член КПСС с 1921 года, до ареста работал секретарем Красноярского горкома КПСС; Силкин П.Н., член КПСС с 1925  года, до ареста работал секретарем Чудовского райкома КПСС Ленинградской области; Бабаченко Е.Г., член КПСС с 1925 года,  до ареста работал секретарем Мурманского окружкома КПСС; Иванов Г.В., член КПСС с 1919 года, до ареста работал секретарем Выборгского райкома КПСС гор. Ленинграда; Макарьев И. С., член КПСС с 1919 года, до ареста работал зав. культпропотделом Сталинградского крайкома КПСС, а затем корреспондентом газеты “Правда” по Калининской области; руководящие работники Ленинградского завода “Электросила” Иванов А. М., Дьяченко К. К., Эйдеман Ф. П., Ярошевич В. М., Голощекин С. А., Старков В. А., Рогинский Б. З., Суетов И. С., Круль И. Л. и многие другие. Проверкой, проведенной по делам указанных лиц, установлено, что все они были осуждены по материалам, сфальсифицированным Альтманом и Гейманом...»

ХАТЕНЕВЕР: «Альтман отличался исключительной способностью фальсифицировать дела и всякого рода сообщения в Москву. Он непрестанно посылал в НКВД Союза всевозможные спецсообщения, записки о “вскрытых” резидентурах, шпионских организациях, чем, с одной стороны, приводил в восторг Литвина (это качество Альтмана Литвин особенно ценил), с другой же, создавалась видимость большой “работы” УНКВД... Обстановка, в которой проводились эти операции, максимально способствовала фальсификации и созданию дутых дел».

АЛЬТМАН: «Я спрашивал у Литвина, какими соображениями оправдывается подобная преступная практика нашей работы. Литвин отвечал мне, что под видом борьбы с контрреволюцией в настоящее время уничтожаются старые кадры, “а раз так, то чем хуже, тем лучше. Нас пока не трогают, наоборот, думают, что мы активно боремся с контрреволюцией. Показательна в данном случае цифра, так давайте цифру. Единственно нужно самым тщательным образом следить за тем, чтобы в этой неразберихе не получить показаний на близких кому-либо из нас людей. В таком котле можешь оказаться, что сам на себя возьмешь показания”. При этом Литвин клеветнически обвинял ЦК ВКП(б) в линии, направленной на уничтожение старых кадров советских и партийных работников».

ТУШКИН: «По согласованию с врагом народа Литвиным Перельмутр приказал развернуть операцию и начать аресты бывшего офицерства как участников “Русской фашистской партии”, причем часто без материалов – по спискам военкоматов. При этом требовались масштабы – арестовывать не меньше 1000-1500 человек, по 400-500 человек в один раз. Ясно, что арест такой массы людей нужно было чем-то обосновать, а поэтому лиц, подлежащих аресту, по прямому указанию Перельмутра и Берлина проводили по показаниям арестованных, увязывали и перевязывали их между собой».

БОЛОТИН: «Начальник отдела Перельмутр встречал каждого начальника отделения вопросом: “Сколько постановлений на арест вы принесли?” И, получая ответ, допустим, 20, заявлял: “Никуда не годится. Вам минимальный лимит 100”. Началась... стадия прямо преступной работы по необоснованным арестам, фальсификации следственных дел и т. п.»

ХАТЕНЕВЕР: «Мне конкретно известно такое фальсифицированное дело “японской резидентуры” в Ленинграде. По существу же дело сводилось к тому, что были арестованы без достаточных к тому оснований около 20 студентов ленинградских вузов – корейцы по национальности, а ведший следствие Голуб (б. начальник отделения) изобразил их как участников резидентуры».

КУЛИКОВ: «Показания действительно отобраны такие, что не только в суд посылать нельзя, но читать вслух стыдно. Например, безногому “участнику организации” Ким Ен Сену было дано задание взорвать химический завод имени Воровского. Кстати, такого химического завода в Ленинграде вообще нет. Или – ряду “участников организации” даны такие диверсионные задания: “взорвать газоубежище в ЖАКТе”, “уничтожить мосты через Неву” и т. д. Автор этой “липы” – Голуб, человек крайне темный (в прошлом член партии “Поалей Сион”) бесспорно должен за это дело ответить».

ХАТЕНЕВЕР: «Кажется, в июле 1938 года Литвин, имея совершенно правильное указание А. А. Жданова посмотреть, что делается в Особом отделе Балтийского флота, работа которого признавалась неудовлетворительной, и очистить флот от антисоветских и вражеских элементов, – послал в Кронштадт опергруппу во главе с Альтманом и Самохваловым. Вместо того, чтобы выполнить по-настоящему это задание, Альтман и Самохвалов, имея “указание” Литвина посмотреть, что за руководство на КБФ, начали именно с этого – с командующего флотом Левченко».

РЕЗНИК: «Я лично бил арестованных и били мои подчиненные... В эту операцию много людей посадили без наличия компрометирующих материалов, и их нужно было как-то добыть, так как арестованные на допросах говорили, что они ни в чем не виноваты, и не давали показаний... В это время в Особый отдел КБФ приехала ленинградская бригада во главе с Самохваловым и Альтманом, которые показали, как нужно бить арестованных и получать от них нужные показания. В одном из кабинетов я видел, как Самохвалов и Альтман избивали арестованного электрическим шнуром от лампы, и я спросил Самохвалова, разве можно так бить арестованных, а он мне ответил: “Врагов народа бить можно и нужно”. В результате такого метода они получили показания на Левченко». [2].

РАБИНОВИЧ: «10 июля 1938 года я написал ложные показания на Левченко под диктовку и под давлением следователя… Во время писания показаний меня не били, но угрожали этим».

БОЛОТИН: «Был целый ряд случаев, когда к арестованным применяли физическое воздействие. Особенно в процессе последней операции, т. к. санкция на применение физического воздействия давалась начальником УНКВД ЛО Литвиным очень широко. В частности, я помню случай, когда начальник отдела Альтман в один день получил до 15-ти санкций».

КУЛИКОВ: «С приходом Альтмана в отдел… усилилась практика недозволенных методов допроса настолько, что арестованные после побоев умирали (таких случаев было 2 или 3), несколько арестованных покончили жизнь самоубийством, выбросившись из окон отдела на улицу».

РАССОХИН: «Протоколы допросов арестованных, как правило, писались в отсутствие последних на основании собственноручных заявлений арестованных и черновых записей, сделанных следователем при допросе таковых, и в то время это было системой, существовавшей во всех отделах НКВД еще с 1936 года».

ХАТЕНЕВЕР: «Законченные следствием дела направлялись на рассмотрение спецтройки. На каждое заседание тройки назначалось несколько сот дел. Рассмотрение их проходило очень поверхностно и быстро. Я считаю нужным отметить, что принимавшие участие в работе тройки кроме Литвина облпрокурор Балясников и секретарь обкома Штыков, очевидно, желая перед Литвиным показать свою «архиреволюционность», часто спорили по существу сроков наказания, требуя максимального увеличения…».

ПОЛЯНСКИЙ: «В начале июля 1938 года меня вызвали к бывшему заместителю начальника УНКВД ЛО Хатеневеру, где последним был поставлен вопрос о том, что гг. Старая Русса и Новгород должны стать режимными городами, и поэтому нужно подготовить очистку этих городов от административно высланных и бывших кулаков. Хатеневер говорил, что этот вопрос разрешается в ЦК ВКП(б), что в недалеком будущем будет, по-видимому, опубликовано постановление правительства».

ГОЗИН: «Указание о выселении, насколько я знаю, исходило от б. секретаря обкома партии т. Соловьева, перед которым отчитывался Хатеневер о ходе выселения».

Из письма АНТИПОВА: «Москва, Центральный комитет ВКП(б). Проезжая по делам службы по ряду областей и районов, за лето и осень текущего года, а особенно в последнее время приходилось наблюдать жуткие картины на вокзалах больших и малых городов. Тысячи семейств ютились, а в некоторых местах и теперь еще ютятся около вокзалов и в самих вокзалах – женщины, старики, больные… Особенно, видимо, большое усердие по выселению проявляет Новгородское НКВД. Где бы ни останавливался, везде новгородских десятки семейств встретишь… Дают 24 часа на выезд – люди в панике, продают за бесценок имущество и едут, куда глаза глядят… Мне приходилось наблюдать в Котельниче человек 50 разных возрастов людей, около вокзала скитаются с детьми. Проезжала группа иностранцев, подошла – расспрашивала их и качала головами. Люди и все выселенцы – приехали, квартир нет, да и работы нет, а осень. А если кому посчастливится приютиться в холодных сараях, деревенских банях – это большое счастье… Я полагаю, что это неизвестно ЦК партии, а поэтому и решил написать Вам, потому что это вещь нездоровая и, видимо, работники некоторых управлений НКВД распоясались до произвола, особенно Ленинградская область».

ХАТЕНЕВЕР: «Была директива уволить с оборонных заводов немцев, латышей, поляков и других. Литвин не без нашего ведома эту директиву истолковал по-своему и предложил подвергнуть увольнению также и близких родственников репрессированных… Эта работа проводилась непосредственно под руководством начальника отдела Альтмана и начальником отдела Лернером. Массовое увольнение рабочих вызывало недовольство масс и вело к недовыполнению планов оборонной промышленности».

АЛЬТМАН: «На мой прямой вопрос, что же будет дальше и чем все это кончится, Литвин ответил: «Пока я сам не знаю, чем это кончится, а тебе и подавно знать не нужно, ты еще молодой человек, пока тебе удобно работать под моим руководством, ты растешь и больше ни о чем не задумывайся».

ЕЖОВ: «Через 10-15 дней после назначения Л. П. Берия в НКВД Литвин приехал в Москву. Литвин зашел ко мне осведомиться о положении дел в Наркомате. Я сообщил Литвину о намечающемся разгроме нашей заговорщицкой организации и аресте руководящих работников НКВД. Литвин в мрачном настроении вернулся в Ленинград. Через 5 дней после того, как был предрешен вопрос об аресте Литвина, я позвонил в Ленинград и вызвал Литвина якобы с материалом на утверждение районных работников НКВД. Литвин встретил недоверчиво вызов в Москву и спросил меня, нельзя ли повременить, задержаться на 3-4 дня. Я ему ответил, – нельзя, и дал понять, что его вызов от меня не зависит. На второй день Литвин снова позвонил мне и спросил, нельзя ли ему задержаться. Я ответил отказом. Литвин как бы шутя спросил: «Так что же, мне собираться с манатками?» Я ничего конкретно Литвину не ответил, замялся и этим дал понять о предстоящем его аресте. После моего предупреждения Литвин покончил жизнь самоубийством, чтобы избежать ареста и разоблачения…»

ИЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ по делу: «12/XI-1938 г. в 23 ч. 10 м. Литвин М. И. у себя на квартире по ул. Рошаля, д. № 10, кв. 30 в г. Ленинграде выстрелом из револьвера в правый висок покончил жизнь самоубийством. Расследованием установлено, что у Литвина в последнее время наблюдалось нервно-подавленное настроение. По заявлению зам. Нач. УНКВД – Майора Гос. Безопасности тов. Хатеневера и ряда других руководящих работников УНКВД, знающих близко Литвина, особенно резко упадочное настроение у Литвина стало проявляться с 10/XI-38 г., когда он получил по телефону распоряжение о немедленном выезде в Москву… Исходя из настроений, которые были у Литвина перед самоубийством, а также содержание и внешний вид оставленных Литвиным двух записок (потерты, загрязнены, видно, что они написаны давно) говорит за то, что у Литвина мысль о самоубийстве созрела за несколько дней до совершившегося факта, и записки были написаны им также за несколько дней».

О смерти Литвина ходили разные легенды. Одни говорили, что он был убит подручными Берии. Другие утверждали, что его в конце концов замучила совесть, и он застрелился. А вот – легенда сегодняшнего дня. Из статьи историка Роя Медведева «Они окружали Сталина»: «Узнав о самоубийстве партийного работника М. Литвина, который был назначен на работу в НКВД, но через неделю застрелился, оставив записку, что не желает участвовать в истреблении кадров партии, Микоян выразил сожаление». («Юность», № 6, 1989, стр. 86). Так создаются новые мифы.

Через некоторое время после самоубийства начальника Ленинградского управления НКВД многие его подручные были заключены под стражу – Хатеневер, Альтман, Гейман, Перельмутр… Их обвинили в том, что они «нагло искривляли карательную политику Советской власти», «арестовывая совершенно невинных людей и применяли к ним антисоветские методы допроса». Подсудимые виновными себя не признали, но факты их злодеяний были неопровержимы: суд приговорил их к расстрелу…

Не так давно в Москве состоялся подготовительный съезд общества «Мемориал», на котором долго обсуждался вопрос: как быть со вчерашними палачами, казненными за совершенные ими преступления? Побывавший на съезде Г. Померанц в письме, опубликованном в бюллетене «Век XX и мир» (№ 2, 1989 г.), ответил на этот вопрос, своеобразно использовав евангельские притчи: «Я хотел сказать, что разбойник на кресте – жертва. Одному такому “мокрушнику” уже было сказано: “Ныне же будешь со Мною в раю”. И про распинавших: “Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят”».

По существу, речь идет о приравнивании злодея, расплатившегося жизнью за свои кровавые преступления, – к жертве. Если общество воспримет эту концепцию, то всенародный Памятник жертвам репрессий потеряет великий нравственный смысл и станет, увы, символом вседозволенности. К тому же библейская аргументация Г. Померанца не выдерживает критики: палачи, о которых здесь рассказывалось, ведали, что творили.