Жизнь как есть

Это был трагический документ эпохи, исполненный мужества и человеческого достоинства. Это был живой голос, громко звучавший «из бездны небытия». «Я нашел в себе силу остаться в живых», – говорил поэт тем, кто отправил его умирать. – «… Я заслужил право на внимание».

И мчались, мчались по асфальтовому перешейку между домами; и взирали окна на ликующих детей…

Томящиеся в застенках Хармс и Введенский и не догадываются, что их судьбой теперь распоряжается В. Р. Домбровский, еще недавно любезно потчевавший их коньяком и голландским сыром. Он подписывает обвинительное заключение на несчастных узников. А вечером, усталый, идет домой, где его встречает обаятельная Генриэтта Давыдовна...

О контактах с редакцией журнала.

Читая отклики на публикацию, я старался понять: все ли готовы в нашем обществе к восприятию страшной правды о прошлом – правды, не приукрашенной мифами и «буферными» концепциями? Увы, нетерпимость и закостенелая предвзятость, которые проявились в письмах некоторых читателей, убеждают в обратном.

«Уважаемый Евгений Валентинович! ...Вам удалось высветить карательные органы изнутри, воссоздать психологически верные портреты функционеров смерти. Ведь значительная часть следователей и оперативников периода «Большого террора» были людьми безыдейными (в отличие от чекистов школы Дзержинского), случайными, малообразованными. Вседозволенность и безмерная власть над советскими гражданами пробудили в них дотоле дремавшие темные инстинкты – звериную жестокость, коварство, жадность. (...) А.В. Антонов-Овсеенко.

Как же так? Самохвалов с Альтманом лупили заключенных скрученным электропроводом, Драницын в лицо плевал от имени комсомола, Гертнер туфелькой давила мужские достоинства... Арестовывали, пытали, издевались... Литвин, сволочь, расстрельные протоколы подписывал, предписания давал... А теперь – отвечай, Александр Романович, за все, что они натворили.

Темной ночью мчался поезд в Москву, увозил нашего героя в неизвестную даль, а там ждали его не райские кущи, а нары на Лубянке, суд скорый, яма черная, потому что был он, гешефтмахер, такой же разменной монетой в чужих руках, как и тысячи его жертв.

По его приказу томились в темнице конструкторы с Кировского завода, умельцы с Орудийного, инженеры с Судостроительного, мастера с Ижорского: разве можно доверять оборонку тем, кто на крест православный молится, царя-мученика тайком поминает, Россию подъяремную жалеет? Какое дело Яшке, что любой из них – неповторимый самоцвет в россыпи отеческих талантов?..

Эх, не в той стране взялся играть в азартные игры Изя Чоклин...

Железным человеком казался Михаил Израилевич, а в действительности сам трясся и дрожал: жена-то у него полька! Душа по-заячьи в пятки ушла, когда свояченицу Мальвину из энкаведешных уборщиц выперли. Вот-вот до любимой Казимиры доберутся стукачи-палачи. Поэтому в первую очередь велел поляков уничтожать, дабы не заподозрили в благоволении к ним. И началось...

5 августа – трагическая дата советской истории. В этот день в 1937 году, во исполнение совершенно секретного приказа № 00447, подписанного наркомом внутренних дел Н.И. Ежовым, на всей территории Советского Союза начались массовые репрессии. Об этом чудовищном приказе знали не только сотрудники органов государственной безопасности, но и руководители областных комитетов ВКП (б) и органов прокуратуры. Их представители составили «тройки», которые приговаривали к расстрелу десятки тысяч ни в чем не повинных людей. А «черновую» работу проводили чекисты, которые с помощью фальсификаций готовили материалы для внесудебных решений пресловутых «троек». Этим чекистам – организаторам массовых репрессий в Ленинграде и Ленинградской области в 1937–1938 годах – и посвящена документальная книга петербургского писателя и историка Евгения Валентиновича Лукина «На палачах крови нет», только что вышедшая в северной столице России.