Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Продолжение

Вечером я засел за статью про скандал вокруг «Цербера».

Работа сначала шла туго, а потом я так увлекся, что не заметил,
как включенное радио пропищало сначала семь, потом восемь, девять...
часов. Собака была почти готова, я набросал основные моменты защиты
Старка. Похихикал над детьми, которые якобы пьют воду из унитаза.
Прокатился со всех сторон по личностям «непрожуров», подвязавшихся
к травле. Написал, что не смотря на то, что купеческий дом девятнадцатого
века, который занимает ныне фирма «Цербер», и относится к памятникам
архитектуры, Евгений Старк со товарищи переехал буквально в хижину
бичей; в ней даже окон не было и крыши, а в коридорах жгли костры.
А теперь в доме сделан евроремонт на несколько сотен тысяч рублей,
и никакой Фонд культуры не может на него претендовать. И так далее,
и так далее в том же духе.

С тех пор, как я был изгнан из Семьи, я полгода не мог найти работу.
Друзья давали мне безвозмездно деньги и, что меня больше всего
прибивало, хлеб. Иногда мы с Софи голодали – когда заканчивалась
ее стипендия. А потом то ли лимит доверия моих друзей кончился,
то ли в голове у меня что-то щелкнуло, и я придумал Бюро журналистских
расследований «Улисс». Помню, слонялся я тогда по улицам Челябинска,
в кармане были последние 40 тысяч рублей (40 рублей после деноминации
1997 года – мелочь, на которую сложно прожить одному не более
двух дней), и вдруг захожу я в маленькую церковку, построенную
на территории городской больницы № 1. Перед алтарем пусто, какие-то
бабушки собирают с подсвечников почерневшие огарыши; слева – небольшой
закуток под торговлю, пожилая продавщица в платочке. А в углу,
за ее спиной, стоит иконка «Радуйся Невеста Небесная!» Подлинник
этой иконы легендарный наш Серафим Саровский прикрепил на дереве,
встал перед иконой на колени и умер в молитве.

В душе-то я тоже добрый христианин! Я верю в чудеса. В одном городе
в церкви коммунисты сделали общественную баню, пятьдесят лет одну
фреску в этой церквобане забеливали известью, а она все равно
проступала и проступала. И благословляла голые тела.

Репродукция «Радуйся Невеста Небесная!» стоила как раз 40 тысяч
рублей. Я, не долго раздумывая, купил ее, принес домой, и тут
началось...

Название «Улисс» придумалось само по себе, но главное была идея
Бюро. Во-первых, я решил, что без журналистики, без печатной газетной
журналистики мне не жить. Во-вторых, я понял, что больше никогда
не буду работать в изданиях сытых редакторов и тупых «непрожуров».
Хватит! Мы больше не негры! И уж тем более – не восторженные негры!
В-третьих, при современном обилии газет и журналов не было смысла
открывать свое собственное. Пусть другие возятся с типографиями,
раз уж они с ними связаны! Но можно работать самому на себя и
продавать в эти издания (не свой труд, а) свою продукцию. Сенсации,
свежачок, пиаровские, имиджевые и рекламные статьи, разгромные
материалы... Так в провинциальном миллионном Челябинске появилось
БЖР «Улисс»: шпионаж и шантаж.

По большому счету работа в «Улиссе» проходила под тремя грифами:

1. шпионаж за большими и просто известными людьми города, педантичный
сбор компромата, работа папарацци, шантаж и то, что называется
«получением денег с тех, кому не выгодна публикация»;

2. интересные сенсационные материалы, журналистские расследования,
интервью, репортажи и очерки;

3. пиаровские, имиджмейкерские и рекламные статьи.

Сначала Бюро работало на минус, но вскоре мне повезло с биографией
нашего мэра. Точнее, с отдельными ее моментами, которые оставались
неизвестными. К сожалению, накопанный компромат пришлось опубликовать
в газете у Альберта Пока практически за бесценок, но зато имя
Артура Макарова стало неким товарным знаком, и люди потянулись.
Вероятно, клиентам нравится, как мы бесстрашно ходим под Богом,
не опасаясь ни киллеров, ни судебных разбирательств, ни рангов,
ни чинов.

В дверь офиса постучались.

Пришла Верочка-соседка. Она часто приводит с собой на работу сына
Леву, потому что в садике то потоп, то воду отключили, то карантин...
В соседнем офисе Верочка вдвоем с подругой оборудовала швейный
мини-цех. Специально для них стены обшили звуконепроницаемыми
плитами, на пол постелили толстый палас и поставили на него швейные
машинки. Теперь мы с Софи шьемся только у них в «ателье»: дешево
и сердито.

– Не помешала? – спросила Верочка.

– Разве ты можешь помешать?

Верочка заглянула на экран компьютера мне через плечо.

– Что пишешь?

– Слушай: когда у тебя в руках просто кусок материи, я разве спрашиваю
у тебя, что ты шьешь? – пошутил я. – Я не очень-то люблю, когда
читают мою недописанную статью. Извини.

– Да нет. Я просто так, – Верочка села напротив меня на диван.
– Сегодня не было почти никакой работы.

Я слушал ее без внимания и постоянно отвлекался на статью.

– Лева уже спит?

– Да. Я оставила его у матери. Скучно, – сказала Верочка.

У Верочки никогда не было постоянного мужчины. То один, то другой,
то третий... Так часто бывает, когда хорошая баба, а встречается
только падаль. Мы работали с ней стена к стене уже два года. Сначала
у Верочки был какой-то уголовник, который заделал ей пацана и
сел на четыре года. Потом появился ОМОНовец с перебитым носом.
Он приходил в «ателье» вечно пьяный и голодный, а дома, вероятно,
лупил Верочку и не обращал на малыша абсолютно никакого внимания.
После него швея познакомилась с троллейбусным кондуктором, который
к 33 годам научился только отрывать билетики от общего рулона
и спорить с пассажирами. И, в конце концов, Верочка осталась одна.
С ребенком и больной матерью.

– Выпьем пива в баре? – предложил я.

– Давай.

Я позвонил домой. Никто не поднял трубку. Да что они там все обпились,
что ли?! Я написал записку: «Не знаю, где ты бродишь? Если дома,
то почему не берешь трубку? На всякий случай предупреждаю, что
приду через час, только попью с Верочкой пива. Целую. Артур»,
– и отправил ее на свой домашний факс.

Мы вышли из офиса, я хлопнул дверью и взял под руку Верочку. В
баре мы проболтали с ней до полуночи.

На следующий день к обеду, как и обещал, я привез готовую статью
Старку.

Обычно в это время его не застанешь в конторе, но он специально
дождался меня и склонился над листками моего распечатанного текста.
У меня плохо работал принтер – надо снова заправить картридж,
– поэтому распечатка получилась бледная, и Евгению Борисовичу
пришлось покорпеть при чтении. Его постоянно отвлекали какие-то
люди: клиенты и подчиненные, – но, в конце концов, он все же дочитал
до конца и прищурившись посмотрел на меня.

– Понравилось? – спросил я.

– Да. Все правильно, – Старк снова начал просматривать листки.
– Только у меня есть несколько маленьких поправок.

Ради Бога, подумал я, кто платит, тот и музыку заказывает. Он
высказал свои пожелания, я быстро внес их на печатные страницы
и написал внизу последнего листка сумму, которую я бы хотел получить
за статью.

– Когда выйдет в газете? – спросил Евгений Борисович.

– Хоть завтра, – ответил я.

Он отсчитал мне 14 новеньких пятисоток и быстро выпроводил со
статьею за дверь. У директора похоронного бюро было слишком много
работы. На крыльце я пересчитал деньги, спрятал их во внутренний
карман куртки и подумал, что если я не сдержу слова перед Старком
и не опубликую статью, «Цербер» будет работать для меня бесплатно.
Евгений Борисович, несмотря на это недоразумение с нападками директрисы
детского садика, был влиятельным человеком.

В кабинете Пока всегда сильно накурено.

– О! Рад тебя видеть! – сказал он при моем появлении. – Кофе будешь?

Я не отказался, и Альберт включил электрический чайник. У него
в кабинете всегда пахло моей юностью. Сидели, ухмылялися, да чокались
две рюмочки... Собственно без Пока мое БЖР не стоило бы и гроша
не доломанного, потому-то он и является внештатным сотрудником
Бюро, как информатор, «крыша», соратник и собутыльник организатора.
Мы развалились в двух глубоких креслах и закурили.

– Как твои восемь инфицированных? – спросил Альберт, запуская
руки в толстую подшивку своей газеты.

– Да погоди ты, – ответил я. – Сначала вот это. Слышал про историю
с «Цербером»? Надо опубликовать, платит семь «косарей».

– Семь «косарей»? – Пок оторвался от подшивки. – Дай почитать.

Он внимательно углубился в мой материал о Старке, даже не заметил,
как на его сигарете нагорел длинный цилиндр пепла и... упал к
нему на штаны.

– Черт побери! – выругался Альберт, смахивая пепел со своего гульфика.
Потом он снова начал читать и читал без остановки.

– Хороший у тебя получился материал, – заключил он в конце. –
Я вчера связывался с медакадемией, там хорошо знают Старка, и
ты правильно написал, зря на него наехали... Когда нужно опубликовать?

– Я обещал ему завтра.

– Завтра не получиться. Номер уже забит. Давай на послезавтра,
– предложил Пок. – Так сколько, ты говоришь, он заплатил тебе
за публикацию?

– Семь тысяч. Две с половиной из которых мои. Будут теперь деньги
на поиски Панацеи!

Альберт еще что-то сосредоточенно вычитывал в материале, словно
искал орфографические ошибки. Хрен тебе! Моя самая большая проблема
– мягкий знак в конце глаголов перед «ся», но я уже научился проверять
их с помощью вопросов: «Что делает?», «Что делать?».

– Ты оформлял какие-нибудь документы на деньги? – Пок пожевал
губами.

– Хе! Нет. Старк отстегнул мне четырнадцать «катек» и даже адреса
не спросил. Знает, что если я ошибусь, он найдет меня и похоронит
бесплатно.

– Хорошо, – ответил Альберт.

Он снова пожевал губами с умным видом.

– Значит так, я опубликую этот материал бесплатно. Он стоит того.
А деньги ты потратишь на поиски восьми инфицированных, – сказал
он наконец.

– Серьезно?

– Да. Будет тебе и на командировочные, и на дорогу, только постарайся
найти их раньше «непрожуров». Это будет гвоздевой материал для
нашей газеты.

В командировку в Магнитогорск и село К–-л я поехал вместе с Лизой.
Дело в том, что она наконец-то (и это уже после сдачи вступительных
экзаменов!) остановила свой выбор на учебе в вузе, но оказалось,
что Лиза не привезла из дома свою школьную характеристику. Послушная
ученица, общительный человек, надёжная подруга и всё такое прочее,
понимаете? Обычно подобные эпитеты пишет под копирку какая-нибудь
классная дама, афиширующая свой личностный подход к каждому ученику.
Фальшивка! Но без бумажки ты – какашка. И теперь бедной Лизе пришлось
возвращаться за характеристикой домой. А поскольку её деревня
находится на пол дороге к Магнитогорску, все решили, что я её
подвезу.

Из Челябинска нас выплеснул жуткий ливень. Девочка моя задирала
лужи на трассе своим симпатичным носиком так, что фонтан брызг
окатывал всю её с головой. Дворники еле-еле справлялись с потоками.
Каждый сбрасывал в сторону по пол литра воды. Потом внезапно дождь
прекратился, а через 40 минут асфальт на дороге полностью просох
и машина побежала легче и быстрее.

Лиза Ямова была младшей кузиной Софи, она только-только в этом
году окончила 11 классов и собиралась праздновать осенью свое
18-летие. Всю юность она помогала матери на ферме, не ела ничего
слаще морковки, как говорят, и не видела постели мягче сеновала.
И вдруг отец её, тракторист дядя Егор, решил, что девочка не проживет
без образования и направил её в город. Как раз моя Сонечка может
ей помочь с жильём и экскурсиями. Я слышал, как однажды ночью
Лиза рассказывала шепотом Софи о том, какие проводы устроил ей
её ухажёр.

Он не хотел отпускать Лизу. В городе запьешь, закуришь, а где
закуришь, там и заб...ешь. «Не верю я, – якобы говорил он, – чтобы
кобели городские не бросились на мою лапочку». «Ну, это мы ещё
посмотрим», – ответила ему, по её собственным рассказам, Лиза,
а он как дал ей по шапке, повернулся и ушел.

Скотина!

И даже на трассу к автобусу не пришёл провожать.

...Справа и слева к обочинам подбирались кирпичного цвета терриконы.

Это сколько же лет термитам в касках с фонариками приходилось
наращивать эти уральские горы?! Беглому глазу было видно, что
терриконы эти были наращены слоями. По 10-15 метров в высоту,
по тысяче тонн бесплодной земли. Впрочем, отвалы уже зарастали
в некоторых местах травой и бледными берёзами.

Я не смог промолчать.

– Глядя на эти терриконы, я начинаю подозревать, что сэр Ч. Дарвин
был не прав. Мы никак не могли произойти от обезьян...

– А от кого же? – с любопытством спросила Лиза.

– От мышей, наверно, – Девочка моя случайно заскочила колесом
в выбоину на дороге; Лиза улыбнулась.

– А где же тогда наши хвосты?

– Отпали. Включить музыку? У меня есть специально для тебя что-то
из техно...

– Не надо, – сказала Лиза. – Лучше расскажи мне о себе.

– О себе? – Девочка снова попала в выбоину; мне с трудом удавалось
поддерживать на этой трассе 120. – Ну, хорошо. Я родился в женской
колонии строгого режима...

Лиза игриво вытаращила глаза. Сначала она, конечно, поверила,
но потом начала смеяться.

– ...моя мама сидела за людоедство, и когда ей сказали, что у
меня есть краник, она под горячую руку хотела его откусить. А
потом ничего, смирилась. В три года на меня надевали коротенькую
розовую юбочку в горошек и водили мыться в женское отделение...

Лиза почти хохотала. Я нарочно включил под сиденьем Тёмин диктофон:
пусть они слушают, о чем умные люди говорят.

-...в одиннадцать лет меня отдали в детдом, и однажды утром я
обнаружил на своей простыне маленькие, уже запекшиеся капельки
крови и понял, что это началась первая менструация... А теперь
я пою на сцене песни про голубую любовь.

Мы пролетели верстовой указатель «60 километров». Это святое популярное
место. «Дальнобойщики», археологи, геологи, просто горожане, выезжающие
в область, уважают 60-ый километр. Потому что на нём происходит
первая остановка и первое освобождение мочевого пузыря; на нём
те, кто не за рулём, начинают пить водку и из городских трезвенников-язвенников
превращаются в вольных датышей; в конце концов, на 60-ом километре
исчезают с пальцев обручальные кольца... Но мне пока ещё не хотелось
ни первого, ни второго, ни... третьего.

– А если серьёзно? – спросила Лиза, проглатывая последние смешки.

– Что серьёзно? – не понял я.

– Ну, про твою жизнь...

– А-а.

Как-то незаметно ржавые терриконы кончились, и дорога стала пробегать
через густой сосновый бор. Любо дорого посмотреть: стройные деревья
с яркой хвоей, каменные выступы, смолистый воздух...

– Из своего детства я хорошо запомнил один случай, – продолжил
я свои враки. – Вообще меня воспитывал дед. У него огромная семья:
пять детей, включая моего отца. Каждое лето 12 внуков приезжали
к деду в деревню, поесть свежей капустки, попить парного молока...
Нет, я серьёзно, – сказал я, заметив, что Лиза снова начала улыбаться.

– Я просто так, – быстро поправилась она. – Просто вспомнила,
как ты обнаружил под собой маленькие капельки крови...

Я продолжал:

– Этот дед очень любил командовать. И теперь любит. И вот однажды
он поднял нас в 2 часа ночи, заставил одеться и повел всех нас
в лес. В сосновые посадки. Темнота, а над землёй, сантиметров
на десять, стелется пушистый туман. А в нём маслята. Ползаешь
по ровной ложбинке между двумя рядами деревьев и отыскиваешь их
в тумане, словно маленьких гномиков... Только стало светать, слышим,
захлопали в разных сторонах дверцы автомобилей. Всё, приехали
за грибами городские. Конец нашей «тихой охоте». Дед созывает
нас всех и уводит домой.

Лиза тащилась от моего рассказа, не знаю, уж как мои жучки под
сиденьем.

– А что было потом? – спросила она.

– Вообще по жизни?

– Да.

Я выбрал место и съехал с трассы. «111-ый километр» было написано
на указателе.

Проселочная дорога увела нас на берег небольшого круглого озера.
В камышах стояли чьи-то бредни – на берег выходили концы. Кругом
не было видно ни души. Я остановил Девочку свою на небольшой пушистой
поляне и выключил движок. Ноги после 111-ти километров немного
затекли, но почему-то не хотелось выходить из машины. Даже в туалет
не хотелось.

– Потом была элитная городская школа, университет, армия... Мы
– пустое поколение, выращенное в безвременье 90-х. Надеюсь, следующий
век будет другим, – произнёс я и замолчал.

– А когда ты был с девушкой в первый раз? – слегка покраснев,
неожиданно спросила Лиза.

– Никогда. Я же сказал, что я пою со сцены песни про голубую любовь.

– А вы целовались перед этим? – не унималась Лиза.

– С мальчиком-то? Да.

– А ты умеешь целоваться?

Я случайно хохотнул.

– А ну-ка, приготовь свой целовальник, – собрав брови к переносице,
сказал я и поцеловал Лизу в губы. Так, без особых посасываний
и без языка. Мы продержались 20 секунд, потом я вернулся на своё
сиденье и повернулся в сторону. Затылком чуял, Лиза облизала свои
губы и думала о чём-то своём.

Может быть, мне не стоило так поступать с девушкой? Ну, да Бог
с ней! Лично я тогда не чувствовал за собой вины ни перед Софи,
ни перед деревенским другом Лизы. И вдруг она села на меня верхом
и прилипла к моим губам. От волнения я еле-еле успел надавить
кнопку «Стоп» на диктофоне под сиденьем.

Лиза целовалась жадно и слюняво. Приподнявшись на коленях, она
расстегнула «молнию» на моих джинсах, отогнула свои плавки и...

Я высадил Лизу на 256-ом километре. Рядом с дорогой располагалась
её деревня Верхняя Санарка. Лиза помахала мне рукой на прощание,
и я пообещал заехать за ней часов через 40-45, то есть послезавтра.

Впереди у меня было ещё 450-500 километров туда и обратно и поиски
двух пропавших ВИЧ-инфицированных. И тут я заметил их. Следом
за моей Девочкой на расстоянии 50-60 метров ехал темно-синий «Мерседес»,
в котором сидели трое неизвестных.

Невольно я вспомнил один разговор, состоявшийся накануне.

– А если я буду писать в области? – шутливо спросил я.

– Не беспокойся, – ответил Артем. – Наблюдение будет вестись с
передвижных станций.

Вероятно, это и есть та самая передвижная станция, о которой говорил
Артем. Но мне и в голову не приходило, что Отдел будет следить
за объектом на темно-синем «Мерседесе». Я набирал скорость, «мерс»
не отставал, я притормаживал, он плелся сзади, не меняя дистанцию.
Так мы и въехали в город.

В Магнитогорске меня встретил Максим Грезы, университетский товарищ.

Я позвонил ему предварительно из Челябинска, и Максим сказал,
что давно ждет встречи со мной. Попьем пивка и все такое прочее!
Мы не виделись с ним больше трех лет. После окончания университета
Греза вернулся к себе в Магнитогорск и стал работать в местной
газете. Несколько раз звонил ко мне в областной центр за какой-то
информацией. И вот мы встретил.

Я подъехал к крыльцу местного Дома печати, Максим уже ждал меня
на крыльце.

– Здорово, Тюря, – прохрипел Грезы и смял меня в своих объятьях.
В руке у него была сумка с бутылочным пивом.

Мы сели в Девочку и поехали.

– Хорошую машину приобрел, – заключил Максим, положив ладонь на
торпеду.

– Хорошую, – согласился я.

– Давно права получил?

– Десять лет назад.

– Ах, да, – воскликнул Грезы, – тебя же поэтому и в десант взяли,
потому что ты уже права имел. Какие у тебя категории были? «В»
и «С»?

– Нет, грузовики я научился водить уже в армии. Ну, ты чего пиво
не открываешь?!

Максим посмотрел на меня.

– А ты что за рулем пьешь?

– Я только за рулем и пью.

Максим своими толстыми руками открыл бутылку о бутылку и протянул
одну мне. Пиво было холодное. «Станичное».

– Какими судьбами в Магнитогорск? – спросил наконец Грезы, отхлебывая
из бутылки со вкусом.

– Нужно отыскать одну деваху. Или узнать, куда она подевалась,
– ответил я. – Александра Пуксина, 26 лет. Наркоманка. ВИЧ-инфицированная.
Состояла на учете в областном центре «Анти-СПИД» и вдруг исчезла.

– Это у тебя задание такое?

– Что-то вроде задания. А задал его никто иной, как Берта Пок.

– Берта Пок! – снова воскликнул Максим. – Не может быть! Как он
там поживает? Редактором стал...

– Давно уже. У него теперь своя «Черная газета».

Мы проезжали по главному проспекту Магнитогорска. Справа красовались
пятиэтажки, которые еще строили немцы полвека назад, слева – литая
чугунная ограда бульвара, который пронизывал проспект посередине.
Центр Магнитогорска – застывшая музыка легендарных 40-х. Тогда
Комбинат, нарастивший вокруг себя город, был самым крупным в стране.
Во всем Союзе, а, может быть, и во всем мире! На окультуривание
Магнитогорска не жалели средств, поэтому город получился на славу.

За мостом через реку Урал, как паук, присел черный Комбинат. В
этот яркий солнечный день он выглядел невероятно устрашающим,
вдыхающим испарения реки и выдыхающим белые густые выбросы. Я
специально остановился на обочине, выскочил из Девочки и настроил
на Комбинат свою фотокамеру.

– Охота тебе снимать всякие гадости, – заметил Грезы.

– Красиво, – ответил я и сделал кадр. На память.

От проходной Комбината через дорогу к автобусной остановке вели
две квадратные «трубы». Над выходом из одной из них было приварено
слово «Слава», на другой – «труду!».

Мы приехали на улицу Чернышевского.

Пуксина жила в девятиэтажной «свечке». Мы подошли к ее двери и
ударили в бубен пустой квартиры. Никого не было дома.

– Не похоже, чтобы она здесь жила одна: трехкомнатная квартира,
– заметил я.

– А почему бы и нет, – возразил максим. – Пуксина... Пуксина...
Я не разу не слышал о девушке с такой фамилий.

– Не удивительно: в городе живет пятьсот тысяч. И ты хочешь всех
знать?

– Ты говоришь, что она была наркоманка? – вспомнил Грезы. – У
меня есть одна идея.

...Недалеко от улицы Чернышевского находился дом с подвалом, где
собирались нарки.

Мы выпили еще по бутылочке пива. На этот раз стерлитамакское.
И дунули в подвал. У входа в него сидел молодой толстяк с сигаретой
в зубах. Если бы не Максим, он бы и близко не подпустил меня к
дверям, но Грезы улыбнулся толстяку, что-то брякнул ему под нос,
и мы начали спускаться. Мне казалось, что спуску не будет предела
и лестница, в конце концов, приведет нас в ад. В полной темноте
я еле-еле нащупывал ногой ступени и придерживался за стенку. А
Максим спускался, как к себе домой. Журналист, который живет в
подвале.

– Откуда ты всех здесь знаешь? – спросил я у него.

– Однажды меня положили... подложили в наш диспансер, в палату
к наркоманам. Там я и сдружился с ними. Они до сих пор не знают,
что я из газеты, думают, что такой же, как они, наркоша.

– Ах, да! Читал твой материал.

– Приятно иметь такие связи? – Грезы полуобернулся ко мне и усмехнулся.

Мы наконец оказалось в узком коридоре и двинулись вдоль труб теплосети.
Подвал потел и вонял. Маленькие окошки пропускали достаточно света,
чтобы я не напарывался на клочки проволоки, ощетинившейся из стекловаты.
Под ногами постоянно хрустела какая-то херня. То ли шприцы, то
ли высохшие кошачьи какашки, то ли скелеты крыс, то ли мусор...
Из глубины подвала стала доноситься музыка.

В самом приюте наркоманов было уютно. Сюда натащили старые диваны,
нашли электрическую сеть и подключили магнитофон. Вскипал электрочайник.
Стены были обклеены постерами с голыми девицами и кумирами колющейся
молодежи. А в красном углу стояла икона Казанской Божьей Матери.
Над электрической лампой был сделан абажур из старой изогнутой
под температурой грампластинки. Тут и там сидели ребята и девочки
с «пьяными» глазами. Возвращались из закутка, спрятанного в занавеску,
курили табак и пили чай.

– Добро пожаловать в клуб «Золотые дороги», – сказал Максим; он
поздоровался за руку с несколькими парнями.

Занавеска на секунду отошла в сторону, и я заметил, как какой-то
подросток кипятил молоко (героин, растворенный в воде) в чайной
ложке. Он держал зажигалку и периодически подносил ее пламя к
ложке. Так, чтобы молоко не убежало. Из-за занавески вышел высокий
худой парень в джинсовой куртке, он прокачал баян (шприц) и спрятал
его под куртку. Максим махнул рукой парню и подозвал его к нам.

Наркоман медленно приближался к нам; казалось, что он плывет под
парусами.

– Может, он знает что-нибудь про Пуксину, – шепнул мне Грезы и
представил нас. Парня звали Алексей. Ему на вид было 23-24 года.
Он был одет точно так же, как и я: голубой джинс сверху, черный
– снизу, легкая рубашка под курткой и кроссовки. Складывалось
впечатление, словно я родился и вырос в подобном подвале среди
наркоманов. Но в тот момент меня одолевали другие мысли. Я думал,
сколько среди них «спидоносцев», и каков процент риска подцепить
от них эту заразу. В общем-то никакой, если я, конечно, не вздумаю
уколоться чьим-нибудь баяном.

Алексей смерил меня пустыми глазами, а я все смотрел на икону
Божьей Матери.

– Героин нужен? – спросил наркоман у Максима. – Героин сейчас
везде дерьмо, только травиться им... А у меня качественный.

– Мы по другому делу, – ответил магнитогорский журналист. – Ты
знаешь такую Александру Пуксину?

– Сашку-то? Конечно, знаю, – повеселел Алексей. – Только ее не
здесь нужно искать. Она никогда не приходила в «Золотые дороги»,
а теперь ее никто сюда и не пустит.

– А где ее надо искать? – я перевел взгляд с иконы на мохнатое
лицо наркомана.

– В морге, – просто ответил Алекс. Несколько наркоманов, сидящих
на диване, грустно рассмеялись, сам Алексей тяжело опустился на
пол перед диваном и прислонился спиной к их ногам. Парня пёрло.

– Умерла, что ли? – спросил я.

– Может быть, и умерла, – устало усмехнулся Алекс. – Она – б...
Она снюхалась с какими-то камерунцами и подцепила от них СПИД!..
Ее сюда никто не пустит...

Мы вышли из подвала сами словно уколовшиеся. Убивала спокойная
музыка «Золотых дорог», под которую внутривенные получали «кайф»,
тишина и мрак длинного коридора, по которому мы уходили из «клуба»,
заснувший на выходе толстяк. Убивало ощущение, словно я только
что погладил слизкую голову СПИДа...

– Есть у нас один мелкий начальник Евгений Евгеньевич Пуксин,
– сказал Максим. – Как ты думаешь, не родственник ли он нашей
девахи?

– Не знаю. По батюшке она действительно Евгеньевна.

На проходной Комбината было свежо. Со всех сторон она была зашита
в бетон, пластик и стекло. Рабочая смена еще не закончилась, и
здесь совсем не было людей, кроме трех охранников на парапете.
Но вот еще час или полтора, и раздастся заводской гудок, и толпы
лургов будут проходить в одном и другом направлении: Комбинат
работает без перерыва. Максим позвонил по местному телефону и
попросил подозвать Евгения Пуксина, начальника отдела сбыта и
рекламы.

– Алло, здравствуйте. Меня зовут Максим Грезы, я корреспондент
«Магнитогорского рабочего»... Да нет, мы не договаривались о встрече...
По вопросу об Александре Пуксиной... Отлично, отлично (он показал
мне, что все получилось здорово и шепнул: «Это его дочь»), отлично...
Встретимся на проходной, – Максим повесил трубку. – У него сейчас
закончится рабочий день, и он может немного поговорить с нами.

...На берегу Урала стояли мужики с пивными кружками.

Реку вдоль течения прорезала водораздельная полоса, обнажающая
каменные бока. На ней росла симпатичная тополиная аллейка. С нашей
стороны к берегу подходили только кусты и пивные будки. Евгений
Евгеньевич не побрезговал этим местом, мы купили для начала по
стаканчику разливного пива «Станичное».

– Так что вас интересует? – спросил начальник отдела сбыта и рекламы.

– Вот к нам специально приехал журналист из Челябинска по поводу
вашей дочери, – начал Максим.

– Артур Макаров, – я протянул Пуксину свое служебное удостоверение.

– БЖР «Улисс», – прочитал он. – Звучит грозно. Но о чем это должно
говорить?

– Это Бюро журналистских расследований. В данный момент я занимаюсь
поиском восьми пропавших ВИЧ-инфицированных. Не знаю, известно
ли вам, что ваша дочь, Александра Евгеньевна, состояла на учете
в областном центре «Анти-СПИД»...

– Конечно, известно, – ответил Пуксин. – Я помогал ей с деньгами
на лечение.

– ...и вот она оказалась в числе пропавших больных, – продолжил
я. – Вам, наверно, известно, что если ВИЧ-инфицированный вовремя
не приедет на обследование, его считают пропавшим и объявляют
розыск. Когда вы в последний раз видели свою дочь?

– Полгода назад или больше, – спокойно ответил Евгений Евгеньевич.
– Дело в том, что мы уже давно развелись с ее матерью, теперь
у меня другая семья. Одно время Саша жила с матерью, а потом я
купил для нее квартиру, «трешку», и она стала жить самостоятельно.
Отношения у нас не сложились; может быть, тут в чем-то виноват
я, но Саша очень редко приходила к нам. Да и нужды особой не было.
Сначала я платил алименты ее матери, потом стал сам выплачивать
дочери. Деньги у нее всегда были, небольшие, но все-таки... Я
посылал их на новый адрес дочери, хотя мы живем в одном городе.
Только это не для печати, хорошо? Потом стало известно о ее болезни;
мать ничем не могла помочь Саше, и я увеличил переводы. Таблетки
там всякие, поездки в Челябинск, платные консультации – она хотела
все делать анонимно... Так значит она пропала? Честно говоря,
это для меня новость. Я ничего не знал об этом. Может быть, уехала
куда-нибудь в гости, у нее много друзей в других городах.

Мы выпили свое пиво и решили взять еще по стаканчику.

– И последние полгода вы ничего не слышали об Александре?

Пуксин замялся: говорить или нет.

– Она звонила ко мне...

– Когда?

– В конце июня или в самом начале июля...

– Какие-нибудь проблемы?

– Да. То есть нет. Она попросила у меня в долг. Взаймы. Пять тысяч
рублей...

– И вы дали?

– Я сказал ей: зачем же взаймы? Приезжай, поговорим, я должен
знать, что у тебя случилось. Почему-то очень хотелось встретиться
с Сашей. Она ответила, что ей сейчас некогда, а деньги нужны позарез
и срочно. Я не стал больше спорить, пообещал, что отправлю сумму
ей по адресу, и деньги не нужно... не нужно возвращать.

– Десять процентов с пяти тысяч – это пятьсот рублей. Вам столько
пришлось платить за перевод? – изумился Максим.

– Мелочи. Главное, я не знаю, куда пошли эти пять «штук». Может
быть, они как раз и нужны были на поездку, а может быть, на лечение
в какой-нибудь московской клинике. ВИЧ же можно вылечить, или
хотя бы попридержать его развитие...

– А где живет ее мать? – спросил я.

– Я покажу. Как раз подбросите меня до дома, я живу недалеко от
нее, – предложил Евгений Евгеньевич.

Из квартиры доносился мат, звон посуды, женские крики. Мы позвонили
в дверь, через минуту из-за нее появилась белокурая женская головка.
Хозяйке было лет 40-45. Утирая слезы, она молча посмотрела на
нас, повернулась и пошла на кухню, оставив дверь открытой.

– Кто там?!! – проорал густой мужской бас из глубины квартиры.

– Это из милиции, – сказала женщина, вытирая расплывающееся лицо
бумажным полотенцем.

Мы прошли за хозяйкой на кухню.

– Присмирел, гад, – выронила Мария Александровна Завьялова, мать
Александры Пуксиной. – Сегодня снова начал скандалить; пойдемте,
я вам покажу, разбил мой свадебный сервиз; бил меня... Наверное,
надо сходить на снятие побоев? Я уже не выдержала и вызвала милицию...
Долго вы ехали... Ненавижу его!..

Мы молча слушали ее сдавленные рыдания и не могли вставить ни
слова. Ну, где нужна милиция, там и журналисты сгодятся. Мария
Александровна повела нас в единственную маленькую комнату. На
полу валялись осколки разбитого сервиза, над ними сидел хозяин,
свесив голову.

– Пьяный? – неожиданно спросил Максим.

– Пьяный! Пришел с завода пьяный и устроил тут погром! Последний
сервиз был нормальным, – прокричала Завьялова.

– Бейте меня, бейте! – запричитал ее муж.

– Да вы не кричите, – строго приказал я то ли хозяйке, то ли хозяину;
за стеклом шкафа для сервизов, по счастью, еще не раскоканного,
я увидел фотографию Александры Пуксиной. – Дочь?

– Ага, дочь, – ответила Мария Александровна и снова разревелась,
ее трясло в истерике. – Только она живет не с нами.

– Взрослая?

– Взрослая, и Митя захотел, чтобы она жила отдельно...

– Какой Митя? – удивился я.

– Да вон сидит, муж мой! – махнула рукой Завьялова. – Всю жизнь
мне погубил.

– Замужем? – начал подыгрывать мне Грезы.

– Кто?

– Ну, дочь ваша.

– Нет, не замужем. Живет одна. Выгнала своего.

– Давно?

– Не могу сказать... Что-то в голове все перепуталось, – женщина
стала немного успокаиваться. – Будто бы давно, а будто бы совсем
недавно.

– А у вас-то давно была? – спросил я.

– Вообще не ходит... Не любит этого придурка, – Мария Александровна
снова вернулась к своему мужу.

Я присел к дяде Мите:

– Зачем жену бьешь?

– Бейте меня, бейте! – снова запричитал он, и я увидел, что он,
как баба, обливается слезами.

– Мы бы забрали его в изолятор, – поднялся я и отвел хозяйку в
прихожую, – но сами понимаете – ему будет тяжело просидеть ночь
с уголовниками. Там ведь не церемонятся, сломают мужика... Так
что решайте сами. Какого его выпустят, я не знаю.

– Ой, не надо, – сказала Завьялова внезапно успокоившимся и доверительным
голосом. – Вы его лучше оставьте дома. Повоспитывали и хватит.
Он все поймет. Он вообще-то добрый, когда не пьет. А тут, сама
не знаю, что с ним приключилось. Давно уже такого не было.

– Но вы все равно снимите побои. Так, на будущее, – порекомендовал
на прощание «участковый лейтенант» Артур Макаров, и мы покинули
дом разбитого свадебного сервиза.

Перед отъездом из Магнитогорска я еще раз приехал на улицу Чернышевского.

Это было на следующий день после обеда. С вечера мы крепко набрались
с Максимом: за встречу, за дружбу, за сотрудничество, за Пока,
за университет... Утром я не смог подняться и проводить его на
работу, и Грезы оставил меня в своей холостяцкой квартире, сказав,
чтобы я потом захлопнул дверь на английский замок. Я проспал до
двенадцати. Потом принял душ в чужой квартире: где мыло, где мочалка,
хрен поймешь. Собираясь уже уходить, я позвонил Максиму на работу,
поблагодарил его за гостеприимство и поехал по дороге на улицу
Чернышевского.

Дверь мне по-прежнему никто не открыл.

– А она уже с месяц тут не появляется, – сказала старая соседка,
вышедшая с мусорным ведром к мусоропроводу.

Я вышел из подъезда, сел в свою Девочку и поехал в село К–-л.
До него, судя по указателю, было 68 километром.

На въезде в село был установлен щит с надписью: «К–-л рад приветствовать
дисциплинированных участников дорожного движения».

Два года назад на этом месте произошла одна жуткая авария. Впрочем,
аварии, конечно, не бывают не жуткими, но вы уж простите мой провинциальный
ямб. Водитель «ЗИЛа» вёз в кузове трубы небольшого диаметра. Причем,
трубы не помещались в кузове, и шофёр использовал для них прицеп.
На въезде в К–-л на дорогу, прямо ему под колёса бросился какой-то
старичок. Водитель ударил по тормозам, но было поздно, расстояние
до старпёра быстро сокращалось, и тогда «ЗИЛ» свернул с дороги
и врезался в тополь. Технические эксперты ГИБДД потом заверяли,
что водитель не получил особых повреждений при столкновении, и
всё бы обошлось слава Богу, но безумная орда труб пронзила насквозь
водительскую кабину вместе с шофёром. Его собирали в морге по
частицам.

М-да, это не байки, что при лобовом столкновении кузовной груз
может пробить заднюю стенку кабины и убить человека...

Чтобы развеяться, я вспомнил, как ходили Лизины маленькие грудки
под блузкой перед моим носом. Туда-сюда, туда-сюда...

Меня интересовала хижина местного внутривенного наркомана, которой
оказался двухэтажный каменный коттедж. До исчезновения в нём жил
со своей женой некто Егор Голубев, парень 25-ти лет. В списке
Пока – номер три. Я подъехал к зелёным металлическим воротам с
табличкой «ул. Гагарина, 18», посигналил, потом... поставил Девочку
на подножку. Нет, подошёл к такой же зеленой и металлической калитке
и нажал кнопку звонка.

На него никто не отреагировал.

Во дворе даже не залаяла собака. Странно, куда это все подевались
вдруг.

– Что вам здесь надо? – спросил проходящий мимо старичок, из тех,
что бросаются на дорогах под колёса.

– Мне нужна хозяйка, жена Егора Голубева, – сказал я.

– А-а, Света? – сложил губы трубочкой поганый старичок. – Я видел
её недавно у магазина. Скоро, значит, должна вернуться.

Закончил свою речь и пошёл дольше.

«Скоро». Интересно, сколько это «скоро» по к–-лскому времени?
Полчаса или полтора дня?

Я выкурил одну сигарету. Хотел заняться второй, но тут заметил,
что напротив дома Голубева находится Клуб любителей пива «Чёрная
каракатица». Чудное название.

Не торопясь, я пересёк улицу и зашёл в смрад местного пивбара.
На выбор было «Жигулёвское» светлое, «Челябинское» тёмное и «Жигулёвское»
светлое. И «Челябинское» темное. Я остановил свой выбор на «Челябинском».
Старушка за стойкой была похожа на нашу с Софи соседку с первого
этажа, которая заняла у меня ещё в прошлом году 10 рублей и до
сих пор не отдала.

Я сел к столику у окна и сразу же съел три холодные котлеты и
осушил две кружки пива. Значит, литр. Потом заказал ещё две и
стал смотреть на улицу. «Мерседеса» со странными личностями нигде
не было видно. Либо они потеряли меня в Магнитогорске, либо сменили
машину... Улица уходила между ветхих домов – Голубевский дом был
самый приличный в ряду, – далеко на восток. Нет, на юг. Нет, на
юго-восток. Заканчивалась каким-то забором и вдруг за ним снова
вплеталась в холм серебристой дорожкой. На вершине холма было
еле заметно какое-то сооружение.

– Что это? – спросил я у старушки, указывая на холм.

– На горе – мемориал Славы, а так – парк Победы, – ответила она
беззаботно.

Не может быть!

– И кто же это придумал установить мемориал на гору? До него же
все башмаки стопчешь!

– Не знаю. Всегда так было, – усмехнулась она.

М-да...

Через полчаса солнце заметно сместилось, и точно – серебряная
лента, продолжающая улицу Гагарина, оказалась гармошкой белокаменных
ступеней. Ну, надо же!

Пока я допивал пиво и развлекался, мягко говоря, незадачливостью
местной архитектуры, к воротам, около которых была припаркована
моя Девочка, подошла невысокая молодая шатенка в тёмных очках.
Я быстро поднялся и вышел из пивбара.

Женщина смотрела в мою сторону.

– Здравствуйте, Вы Светлана?

– А Вы кто? – спросила она в ответ тихим, безразличным голосом.

– Журналист из Челябинска. Мои документы, – я раскрыл свои «корочки»,
но она даже не заглянула в них.

– Проходи.

...Очки она не сняла даже в доме.

Я вежливо объяснил Светлане Голубевой, что в их село меня привело
обстоятельство исчезновения... скажем так, загадочного исчезновения
её мужа Егора Павловича. И включил диктофон.

– Да-да, – сказала женщина. – Он исчез. Уже больше 3-х недель
назад...

– И с тех пор от него не было никакой весточки?

– Нет.

Можно было и не спрашивать об этом. Но пустой кулёк тоже кулёк.

– Вы жили в этом доме вдвоём с мужем?

– Да.

– Это его дом?

– Да.

– А где живут его родители?

– Отец Егора, Павел Архипович, работает директором совхоза «Путь
Ильича». Там они и живут.

– И они тоже ничего не знают про Егора?

Светлана внимательно посмотрела на меня. Сквозь солнцезащитные
стекла чувствовалось, что посмотрела внимательно.

– А почему это моим мужем интересуются журналисты? – спросила
она так же тихо и безразлично. Разговор явно не клеился. Надо
было срочно что-то выдумывать, а у меня как назло голова парилась
от двух литров выпитого пива. Да и жарко стало к вечеру.

– Всё связано с его заболеванием, – я начал тянуть резину. – Очень
странно, что молодой смертельно больной человек неожиданно, не
предупредив ни свою жену, ни своих родителей, исчезает без следа
и без весточки. Он не задумывался в последнее время о суициде?

– Это что такое? – её лицо заметно подобрело.

– О самоубийстве...

– Нет, что ты! Он очень хотел жить! Эта болезнь, конечно, сильно
расстроила его. Но не на столько, чтобы идти и вешаться в сарай.
Павел Архипович оплачивал всё его лечение. Там – поездки на обследования
в Магнитогорск, шприцы, прививки... Егор очень хотел жить. Он
любил меня...

Это был один из немногих домов, в котором я побывал и мне не предложили
даже чаю. Горе не навязчивее гостеприимства. Под столом, за которым
мы сидели, об мои ноги стала тереться домашняя чёрная кошечка.
Я словно невзначай придавил клавишу «Стоп» на диктофоне.

– А наркотики? Отец давал ему деньги на наркотики?

– Нет, специально на наркоту нет, – протяжно ответила Светлана,
– но Егор покупал их без спроса...

– Какова его доза?

– Почти грамм в день.

– Немало. Интересно, где же он теперь их берёт?

Женщина опустила глаза:

– Не знаю... У него было около пяти тысяч рублей. Может быть,
больше, может быть, меньше...

Я отпустил клавишу «Стоп» и мысленно представил себе, куда можно
доехать за пять тысяч «деревянных»? Да хоть куда! От Северного
Круга до Кавказа и от Владика до Кёнигсберга. А вот за границу,
пожалуй, нельзя. Если только в ближнее зарубежье.

– Скажите, а Ваш муж не говорил Вам о своих планах на какую-нибудь
поездку? – спросил я.

– Нет... Не было у него никаких планов... Никуда он не собирался...
Он хотел только жить...

Беседа подошла к своему логическому завершению. Что я ещё хотел
узнать? Где работал Е. Голубев? Нет. Кто его друзья в К–-ле? Нет.
Ах, да! Вспомнил!

– Вы давно виделись с его отцом, Павлом... как Вы сказали?.. Архиповичем,
– я снова отжал клавишу «Стоп» на диктофоне и оттолкнул наконец-то
от себя прилипчивую кошечку.

– Только вчера. Они хотят взять меня к себе, продать этот дом,
свой и переехать в Ленинград... в Петроград.

– На постоянное место жительства? – удивился я.

– Да.

...Светлана проводила меня до калитки.

– Я думала, ты что-нибудь знаешь про Егора...

Я пожал плечами.

– Он сильно меня любил...

– Почему «любил»? Может быть, он ещё вернётся...

– Нет, не вернётся.

Светлана наконец-то сняла свои темные очки, и я увидел: под обеими
её глазами подсыхали желтые синяками. Аккурат трехнедельной давности.

– Видите, – сказала она с дрожью подбородка, – что он оставил
мне на прощанье.

Я приехал в колхоз «Путь Ильича», нашел дом председателя, и меня
сразу же усадили за стол. Павел Архипович и Наталья Алексеевна
ужинали на веранде.

– Значит, вас интересует, куда делся мой сын? – спросил хозяин.

– Вы подкладывайте себе капустки, не стесняйтесь, – перебила его
жена.

– Да. Я бы очень хотел встретиться с Егором, – ответил я.

– А мы сами не знаем, – признался Павел Архипович.

Снова обман? Неужели я проехал 500 километров только для того,
чтобы спотыкаться о недоверие и непонимание? Веранда была пристроена
к дому внутри двора и выходила одной стороной на берег реки. Сам
дом я сразу узнал – издалека видно, председательский, двухэтажный,
с ладным высоким крыльцом. Во дворе бегали цыплята-подростки,
стоял трактор «Беларусь» без передней оси, автомобиль «Москвич»
и мотоцикл. Сам дом и прилегающие к нему постройки были срублены
из крепкого строевого леса. Когда я постучал при входе, двери
мне открыл сам Павел Архипович с полным ртом. Я представился,
рассказал, что побывал только что у их невестки.

– У Светки? – Павел Архипович похлопал меня по плечу и пригласил
вовнутрь.

В прихожей он подставил мне тапочки для гостей.

– Проходи к столу, – сказал он. – Мы как раз сейчас едим.

Я с охоткой навернул деревенского борща, картошки, пожаренной
на плотном свином сале, попил настоящего молока и с удовольствием
заметил, что даже заводской хлеб здесь свежий и ароматный.

– Значит, из Челябинска приехали? – снова спросил Павел Архипович.
– Не ближний свет...

Жена его, Наталья Алексеевна, не вмешивалась в наш разговор и
только знала, что подставляла мне добавку. Я так ничего и не выудил
из них и после сытного ужина сразу же стал собираться.

– Может, заночуешь у нас? – спросил хозяин.

– Да нет, спасибо, лучше поеду.

– Ну, смотри, – воспользовавшись тем, что мы находимся в прихожей
одни, Павел Архипович доверительно произнес мне на ухо:

– А Егорку лучше пока не ищи. Он сам вернется. Поверь мне, сам
вернется.

Я сел в свою Девочку и поехал. Живот приятно оттягивала сытость.

Продолжение следует.