Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Продолжение

Погром в лаборатории медицинского техникума произошел в ночь с
субботы на воскресенье в конце последнего июля ХХ
века.

Техникум в пригороде Челябинска охраняла одна баба Вера (так часто
говорят, когда всё делается наобум да на авось). Перед
началом дежурства она добросовестно проверила все окна в
коридорах, входные, запасные двери и вход в подвал здания. В учебные
классы баба Вера не стала заходить – окна в них находятся в
компетенции преподавателей. Пусть сами и закрывают!

После осмотра ночная директриса ушла в столовую пить чай и смотреть
сериал по телевизору. До 10 часов вечера её никто не
беспокоил, а потом, по собственным показаниям бабы Веры, откуда не
возьмись, появился молодой парень с чертовскими рогами на
голове. Кто он такой, следствие до сих пор не установило.

– Как ты сюда попал? – только и спросила у него женщина.

– Сначала я думала, что это кто-то из студентов придуряется, –
рассказывала мне баба Вера 31 июля. – Ух, леший! «Как ты сюда
попал?» – спросила я у него, а он улыбнулся и говорит: «Если
ты, баба Вера, будешь сидеть тихо, я тебе ничего не сделаю». И
показывает мне большой нож. Длинный такой...

– Мачете? – спросил я.

– Может быть, и мачете, – продолжала рассказ баба Вера. – Только
страшнее я ещё ничего не видела. И сижу тихонь-тихонечко. «Что
же, – я спрашиваю, – ты делать будешь?». «А мы, – отвечает,
– сделаем тут своё черное дело и уйдем с миром». Ну, думаю,
значит, они тут свою сатанинскую мессу назначили... Значит,
им чем-то наш техникум понравился... Сижу опять потихоньку,
а душа у меня просто в пятки уходит. Вдруг внизу, как раз
где у нас лаборатория, что-то загрохотало. «Что это?» –
спрашиваю я. «А это, – говорит парень, – наши козлы в вашей бане
танцуют». Так ведь и сказал мне: «Наши козлы в вашей бане
танцуют». Что это может быть, а?

– Наверное, метафора, – предположил я.

– Ничего не метафора! – возмутилась баба Вера. – Когда этот леший
ударил меня по голове...

– Так он всё-таки ударил Вас?

– Ударил, ещё как ударил! Гляди, какая шишка осталась. (Баба Вера
показала мне под волосами синяк размером с пять копеек.) У
меня всё перед глазами поплыло. Я ничего не вижу и тянусь
руками, чтобы схватить его за морду, и про нож не забываю. А его
уже и след простыл... Убежал, как есть.

– Чем же он Вас ударил? Кулаком? Или рукоятью ножа?

– Кулаком, наверное. Так у него кулак, как гиря, – сокрушалась баба Вера.

«Мог бы и изнасиловать до кучи», – хотел пошутить я, но передумал.

– А потом Вы вызвали мент... милицию?

– Нет, что ты! Я еле-еле доковыляла до подвала. Не за что бы не
пошла, но из лаборатории уже несло дымом. «Не сожгли бы чего», –
подумала. Батюшки! А в лаборатории уже всё горит. Видимо,
эти бестолочи рогатые решили нас спалить... Но я-то недолго
думала. Меня в молодости научили пользоваться огнетушителем.
Надо его, как следует, треснуть об стену, потом поднять
ручку и направить струю на огонь...

– Так Вы сами и потушили лабораторию? – спросил я у женщины.

– Нет. Сработала сигнализация, и мигом приехали пожарники. Потом
вызвали милицию и «неотложку» для меня... Эх, я бы так бы и
набила морду этому бандиту!

...В ту ночь в Архангельске, в пригороде Челябинска, видели четырех
молодых парней с козьими масками на головах.

Один посельчанин столкнулся с ними лицом к лицу, не успел повернуть
в сторону, и «черти» включили ему фонарь под глазом. Мужчина
не уверен, то ли это от них так пахнуло перегаром, то ли
это от них так отразилось его собственное дыхание.

В любом случае и этот посельчанин и другие очевидцы козлиных танцев,
мягко говоря, заблуждались. Можно быть уверенным на все 120
процентов, что если лабораторию и разгромили какие-то
«черти», то они не шлялись потом по поселку.

Когда я побывал в лаборатории после погрома, в комнатах еще не прибрали.

Столы были перевернуты, кругом валялись пробирки, большинство
стеклянных приборов были разбиты. Одна колба с отбившимся
горлышком вонзилась в деревянную стену.

Не секрет, что в последнее время в лаборатории Архангельского
медицинского техникума работал известный питерский профессор
Знаменский, Петр Алексеевич. Но над чем он работал и что искали
ребята в козлиных масках? Завеса тайны. Профессор читал в
техникуме и в Челябинской медакадемии лекции по органической
фармакологии (или что-то в этом роде); после погрома в
лаборатории Знаменский вернулся обратно в Санкт-Петербург. Мне не
удалось с ним встретиться. А зря. Мне кажется, он бы мог
многое рассказать. Петр Алексеевич отказался от дачи каких-либо
показаний в органах, заявил, что при погроме абсолютно
ничего не пропало, быстро собрал свои чемоданы и улетел на Неву.

Моя статья о погроме в лаборатории называлась «Осколки Менделеева».
Но сейчас я хотел, чтобы к расследованию обстоятельств
погрома вернулись снова.

В городской администрации Челябинска в каждом кабинете есть свой
верблюд. По крайней мере – на гербе.

Семён Аркадьевич Кислицин, заместитель мэра по вопросам культуры и
здравоохранения, принял меня в хорошем расположении духа.

– Какими судьбами? – начал он с порога.

– Сами знаете, на счёт погрома в техникуме.

– Ага-ага, – Кислицин мельком сделал озабоченное выражение лица. – А
что не ясно?

– Говорят, что погром был организован в рекламных целях. Посмотрите,
мол, какая у нас замечательная химлаборатория, а город не
дает ни копья на её содержание...

– Ага-ага, – лицо Кислицина стало еще более озабоченным. – А кто говорит?

– Так, в народе...

За окном собирались тучи. Секунду назад на небе было ясно и светло,
и вдруг набежала тень. Я смотрелся немного диковато в этом
напаркетченном, накрахмаленном мире. Не то, чтобы черную жабу
принесли в колыбель к ребёнку... Просто Семёну Аркадьевичу
должно было быть неловко в его бледно-зеленом
костюме-»тройке» перед разгильдяем в кожаной куртке. Мне не предложили
сесть, но я и не ждал никакого предложения. Сел, и все дела.
Все бюрократы относятся к журнецам одинаково: тех, кого хорошо
не знают, считают лохами; тех, кого знают – наглецами и
пройдохами. В принципе они правы....

– Если честно, Артур, для меня это новость, – Кислицин опустился в
своё глубокое кресло.

– Для меня, если честно, тоже... И вообще я пришёл поговорить с Вами
по другому поводу. (Кислицин игриво погрозил мне пальцем.)
Известно ли Вам, Семён Аркадьевич, что в стенах химической
лаборатории Архангельского медтехникума был налажен выпуск
лекарственных средств. В частности валерьянки и мази
Мечникова.

– Одно другого не легче, – Кислицину от моего перехода от одной темы
к другой стало по-настоящему жарко. – Да откуда у Вас такие
сведенья?

– У меня в руках был журнал теневого товарооборота лаборатории, – я
брал заместителя на «пушку». Никакого журнала у меня не
было.

– Серьёзно?

– Да. И я думаю, что одна из причин погрома была коммерческой...

– Не может быть! Медицинский техникум – учреждение учебное, и всякая
другая деятельность в нём запрещена по закону. Тем более –
коммерческая фармакология, о чём Вы говорите. С этим у нас
строго. Если бы подобная... м-м, деятельность имела место в
техникуме, об этом сразу же бы стало известно медицинскому
руководству...

Бюрократы не любят, когда прерывают их тирады. Вероятно, своим
нескончаемым словесным поносом они мстят журналистам, которые все
равно опубликуют в газетах все по-своему. Но я все-таки
решился в очередной раз вставить слово в струю Кислицина:

– Поэтому-то я и пришел к Вам... Не хотелось бы подавать
непроверенные факты... Сами понимаете, на уровне слухов...

Кислицин сразу же занялся своими бумагами на столе. В кабинете
повесилась тишина. Заместитель пребывал в мрачном настроении.

– Надеюсь, этот разговор пока останется между нами? –
поинтересовался он через несколько минут.

– Безусловно, – пообещал я.

...Через полторы недели, как это обычно бывает в государстве
Российском, возня вокруг погрома в медицинском техникуме
возобновилась. Следаки стали повторно вызывать преподавателей к себе,
мензурки достались МВДовским экспертам, двери лаборатории
опечатали.

А мне этого и надо было.

Пусть ищут, проверяют, перепроверяют. Глядишь, что-нибудь и всплывет.

Через несколько дней после разговора с Кислициным я был принят
Большой Пятёркой. Вообще-то при нашей беседе их было только трое,
потому что остальные колдуны болели, а нас – двое. Перед
самым выездом из офиса меня перехватил телефонный звонок
Артёма.

– Тюря, нам надо встретиться, – заявил он с кондачка.

– Сейчас не могу. Срочно уезжаю. Ты застал меня уже на пороге.

– Куда, если не секрет?

– Хочу навестить местных колдунов. Про Большую Пятёрку слышал?

– О! Мне как раз туда и надо! Возьмешь меня с собой?!

– О`кей.

Мы встретились с Артемом около глухого подъезда одной пятиэтажки в
центре города и поднялись на третий этаж. Дверь нам открыл
невысокий человек в черном. Рубашка черная, брюки черные,
галстук-бабочка черный. Он молча кивнул в ответ на наши
приветствия, предложил нам тапки и прошел в комнату. Колдуны нас
встретили в полном молчании. На стенах висели рериховские
репродукции: обнаженные скалы Памира, белые шапки вершин,
снеговые облака, – в которых можно увидеть силуэты Иисуса Христа,
Девы Марии, Будды или Далай Ламы. Прямо за спиной Большой
Пятерки помещалась странная каббалическая картина-знак.

Мы скромно сели на диванчик перед колдунами. Горели свечи.

– Чем мы обязаны посещению журналиста и офицера госбезопасности? –
спросил Диоген, самый грамотный из Пятерки.

Артем промолчал, и я начал:

– Вам уже хорошо известно о погроме в Архангельском медицинском
техникуме. Бабушка-сторожиха дает показания, что в погроме
принимали участие странные ребята в козлиных масках. Вот наше
Бюро и предположило, что они имеют отношение к какому-нибудь
ритуалу. Поэтому мы решили обратиться к вам, как образованным
и известным в определенных кругах людям, за консультацией по
этому вопросу. Связан ли этот погром в техникуме с
каким-нибудь магическим ритуалом, и если да, то кто бы мог это
совершить?

– Хм, – проронил Диоген; он посмотрел на двух других колдунов,
сидящих напротив нас, как истуканы, и улыбнулся:

– А почему вы обратились именно к нам?

– Я повторю: как к образованным и известным в маговских кругах людям
– за консультацией, – ответил я.

– Хм.

Один колдун оторвал свой зад от кресла и принес нам чай на маленький
журнальный столик.

– Спасибо, – поблагодарил его Артем и взял в руку чашку.

– Ни о каком подобном обряде нам не известно, – продолжал Диоген. –
Меня самого заинтересовали козлиные маски на лицах
налетчиков, я специально связался с сектой сатанистов в Миассе (я
тоже стал отпивать чай маленькими глотками), но они не имеют к
этому никакого отношения. Тем более нападение на лабораторию
произошло в конце июля – время относительно спокойно для
сатанинских обрядов, и я не думаю, чтобы наши ребята
участвовали в этом безобразии.

– И тем не менее сатанисты напали на священника Успенского собора, –
высказался Артем.

– Это было уже в начале августа, – погрозил пальцем Диоген. –
Кому-то показалось, что 7 августа будет конец света, и ребята
отправились громить церкви.

– Значит, вы берете на себя ответственность за нападение на
священника? – спросил Артем.

– Лично я не буду брать на себя никакой ответственности.

– Отлично! – воскликнул Артем. – В таком случае вам придется явиться
ко мне по повестке и давать показания уже официально.

– Не пугайте меня, молодой человек! – всплеснул руками Диоген. – Я
сам работал в органах и знаю, что такое давать официальные
показания в Федеральной службе безопасности. Если вам угодно,
вызывайте меня к себе, и я скажу, что ничего не знаю. И не
совру, у Пятерки и без того хватает забот, чтобы заниматься
какими-то бандитами, нападающими на православных попов.

– Спасибо за чай, – сказал я, и мы поднялись.

У подъезда мы сели в мою Девочку.

– Узнал про свое? – недовольно спросил Артем.

– Практически да. Теперь, по крайне мере, я уверен, что налет на
медтехникум совершили не сатанисты.

– А я ничего не узнал, – пожаловался капитан. – Представляешь,
вечером 7 августа отец Игорь, настоятель Успенского собора
приходит к себе домой – он снимает квартиру у одной старухи, а в
подъезде его поджидают три здоровенных парня. Наскакивают на
старика, затаскивают в квартиру, избивают, связывают,
садятся на него и... начинают пить шампанское. А в квартире брать
нечего. В комнате хозяйки – только старый телевизор и
столовый серебряный сервиз, у попа – несколько дешевых икон и
Библия. Налетчики ничего этого не трогают, допивают свой
«шампунь» и уходят восвояси. А теперь нашему отделу совместно с
областным УВД приходится расследовать это дело...

– Куда ехать? – спросил я. Я-то знал, о чем беспокоится капитан
специального отдела: покушения на священников, разыгранные по
одному и тому же сценарию, происходят из года в год – 7
августа. В прошлом году так было, в позапрошлом... да и в будущем,
наверное, будет так же. Если ФСБшники все-таки не
докопаются до вандалов и не прекратят эти нападения. А это сделать не
так уж легко, потому что нужно искать не исполнителей
«ритуала», а его корни.

Артем словно не услышал моего вопроса: «Куда ехать?».

– Кстати, – продолжал он, – органам стало известно о твоей операции
в кнутовском амбаре.

– Серьезно?! И по каким каналам?

Капитан еще больше посерел:

– По самым главным. Но я хотел поговорить с тобой о другом. То, что
ты лазил на склад к Кнуту, ерунда. Я решил сделать тебе
подарок... на память... вот это...

В руках его появился маленький новый диктофон. Артём поставил его на
запись, а потом нажал клавишу «Стоп» и демонстративно
показал это мне.

– Он сломанный, – сказал Артём, наигранно улыбаясь. – Надеюсь, ты
понимаешь, что это всё, что я могу сделать. Отдел решил
поставить тебя на контроль. Если ты не будешь пользоваться этим
диктофоном, Отдел придумает для тебя другого жучка, и я уже
ничем не смогу помочь.

– А если я буду писать в области? – шутливо спросил я.

– Не беспокойся, – ответил Артем. – Наблюдение будет вестись с
передвижных станций.

Я многозначительно вытаращился на него, но делать было нечего.

– Спасибо за подарок, – сказал я. – Он мне очень кстати.

Артем отпустил клавишу «Стоп» и серьезно продолжил:

– Батарейки свежие. Смотри не сломай!

Мы тронулись в сторону Управления.

В своем офисе я ещё раз внимательно осмотрел Тёмин подарок.

Интересно, где у него расположен передатчик. Техника была японской,
и если бы я полез вовнутрь, меня бы... дернуло током. Нет, я
бы уже не смог собрать диктофон обратно. Сомнений не было,
Артём показал мне, что при нажатии клавиши «Стоп» жучок
отключается, и я могу говорить всё, что угодно. Спасибо,
капитан, спасибо! Интересно только, чем это я так заинтересовал
твой Отдел? Поиском следов туманной Панацеи? Или копанием под
новый бизнес Кнута? А может быть, они предполагает, что я ещё
далеко не всё рассказал о мэре?..

Что ж, будем вести расследования параллельно. И причём, по моим правилам.

Для начала я набрал в умывальнике тазик теплой воды и пустил в него
Аха. Он долго скрёб по дну своими костяными ногами, а потом
оставил на воде длинный след белых, светло-мариновых
отходов. Потом я достал черепаха, обтёр его чистым полотенцем и
опустил в тазик диктофон – если это Япония, ему ничего не
будет. Ни один пузырек не поднялся из корпуса диктофона. Всё
нормально, братцы. Япония!

Я включил диктофон на запись, снял с полки Юза Алешковского и стал
читать страницу за страницей. Пускай поучатся уму-разуму!
Интересно, как там у них со слышимостью? Не булькает?

Но был еще один клоп, о существовании которого я и не подозревал.

В списке, который дал мне Альберт Пок, действительно было восемь фамилий.

1. Ирина Александровна ЛЯХОВА, 28 лет, прожив. г. Челябинск, пр.
Комарова, –, –.

2. Семён Андреевич ЛЯХОВ, 31 год, прожив. г. Челябинск, пр. Комарова, –, –.

3. Егор Павлович ГОЛУБЕВ, 25 лет, прожив. село К–-л, ул. Гагарина, 18.

4. Юрий Юрьевич АПРАКСИН, 23 года, прожив. г. Челябинск, пер. –-, –, –.

5. Игорь Кириллович ПАЛЕНКО, 30 лет, б\п.

6. Александра Евгеньевна ПУКСИНА, 26 лет, прожив. г. Магнитогорск,
ул. Чернышевского, –, –.

7. Петр Ильич МАК, 42 года, прожив. г. Челябинск, ул. Смирных, –, –.

8. Олег Сергеевич ЗОТОВ, 25 лет, б\п.

И. Книппер не состоял на учёте в Центре, и его фамилии,
соответственно, не было в этом списке. Но мы-то знали, что в области
пропали девять вичей. По крайней мере, девять. Возможно,
больных было больше. Сами врачи предполагают, что на учете состоит
только десятая часть от настоящего числа инфицированных.
Значит, на самом деле пропавших может быть и не девять, а
девяносто девять или сто. Но что от этого меняется? Важен сам
факт, а не количество вирусоносителей. Эх, мне бы только найти
хвост этих известных пропавших!..

По медицинской инструкции, требующим поиска считался тот больной,
который не являлся на очередное обследование в течение двух
недель. Хватились их пропажи 18 июля. Следовательно, все
восемь инфицированных из списка исчезли в начале месяца или в его
середине. Примерно в это же время слинял, не оставив
никакого сообщения, и Игорь Книппер. Для начала (для разминки) я
выбрал Юрия Апраксина, номер четыре, который проживал
недалеко от моего офиса. Ему было 23 года. Наверняка, наркоман. Или
педераст?

Я гнал свою Девочку по переулку, рассматривая номера домов. Чудная у
меня машина! Я мог поставить на дорогу бумажный стаканчик с
газировкой, на скорости пронестись над ним на своей
Девочке, и стакан бы остался на месте. Не шелохнулся бы, не пролил
жидкость. Такая у меня быстрая и легкая машина! Наконец я
нашел нужный мне дом, въехал во двор и оставил Девочку на
попечение приподъездных старух.

Квартира Апраксина располагалась на третьем этаже слева. Я
постучался в дверь: звонка нигде не было видно. Кто-то зашаркал
тапками за дверью, но не откликнулся. Я снова постучал. Меня
долго изучали в дверной «глазок», потом старый женский голос
спросил:

– Вы из собеса?

– Нет, – ответил я. – Мне нужен Юра. Он дома?

– Ах, Юра, – женщина открыла дверь на цепочке и посмотрела на меня в
щель: старые больные глаза. – Вам нужен Юра? Так знайте,
что он здесь не живет. А зачем он вам?

Я показал своё журналистское удостоверение. Старушка сощурилась,
разбирая шрифты, которые я сам подбирал для документа.

– Что такое «БЖР «Улисс»? – поинтересовалась она

Забавная старушка, подумал я, да долго тебе объяснять, что такое
«БЖР «Улисс». Все равно не поймешь.

– Бюро жилищных ресурсов, – соврал я.

– Еще не легче, – проворчала женщина. – Нет, Юра здесь не живет,
только прописан.

– Вот как, а Вас как зовут?

– Антонина Андреевна Апраксина, – сказала женщина.

– Могу я узнать, Антонина Андреевна, где его можно сейчас найти?

– Даже не могу вам сказать. Я не знаю его адреса, – ответила
старушка. – Появляется тут раз в полгода, смотрит, когда стены
освободятся. Пока еще не освободились, и уходит, ничего не
сказавши.

Я размышлял: врешь, старуха. Кто же это научил тебя так отвечать
посторонним людям? Юрий, или сама додумалась? Конечно, есть еще
в нашей стране бабушки, которые горой будут стоять за
внука-призывника перед пастухами из военкомата, проведут вокруг
пальца любого многоопытного военкома... Но в голосе этой
бабушки Апраксиной сквозила горечь обиды, было видно, что она
недолюбливает своего внука. Мне можно было делать реверанс и с
поклоном уходить восвояси, но я решил еще раз попытать
счастья.

– А Вы не подскажете, у Юры была невеста Настя? С такой длинной косой...

Женщина внимательно посмотрела на меня.

– Настя, говорите? С длинной косой? Вот уж Насти у него точно не
было и в помине. Может быть, Вы имеете в виду Наташку...

– Да-да... точно... Наташку... из соседнего подъезда...

– Нет, – рассмеялась в щелку старушка. – Наташку из соседнего
подъезда он давно уже бросил, а теперь у него есть Наташка из
Криворотово, что по дороге в Курган. Деревенскую он полюбил,
только что в этом толку?

На пригорке стояла «соска» с пивом, возле нее сидели мы с Альбертом Поком.

– ...так что с номером четыре все глухо, – закончил я свой рассказ.

– Рано расстраиваешься, – сказал Альберт, попивая пиво. – Просто ты
сунулся к бабушке, не имея ключа. Без особого подхода она
вряд ли что-нибудь расскажет. Думаю, к ней надо будет съездить
еще раз, попозже.

В селе Криворотово все отлично знают друг друга. Я промчался по
пыльным улицам вдоль и поперек, а потом заметил старичка возле
колонки и подъехал к нему. Старичок старательно набирал воду
в оцинкованные ведра; я практически не интересовал его.

– Здравствуйте.

Ноль эмоций.

– Здравствуйте, – повторил я.

Мужичок отвлекся от своего занятия и повернулся ко мне.

– Ты что-то говоришь? – спросил он.

– Я говорю: «Здравствуйте».

– А-а, здравствуй-здравствуй. Хорошая у тебя машина.

– Отличная.

Он критически осмотрел мою Девочку.

– Сто кэмэ смогет?

– Сможет и сто пятьдесят, если колеса покрепче прикрутить. Вы
Наташку местную знаете?

– Криворотову, что ли? Или Калашникову? Нет, Криворотова сейчас в
роддоме, вот такого пацана родила! Молодец! А Калашникова все
с городскими лазит. Эту, что ли?

– Наверное, эту. Где ее дом?

– А вот как раз за поштампом налево. Аккурат ее матери дом будет.
Так что, колеса, что ли, у машины отваливаются?

...Мать Наташи Калашниковой развешивала деревянные простыни во
дворе. Я немного напугал ее своим внезапным появлением. Женщина
вздрогнула, я извинился перед ней и спросил про Наташку.
Легче всего было представиться другом Юрия Апраксина, который
разыскивает его по всей области.

– А разве они не в городе? – удивилась женщина.

– В каком городе? – спросил я.

– В Челябинске. Она поехала на день рождения Юрика, у него как раз
второго или третьего июля, и с тех пор не возвращалась.

– Очень хорошо, – я потер свой подбородок. – Дело в том, что мы
давно не виделись, а где живет Юрик в Челябинске?

Женщина наивно улыбнулась и развела руками:

– У бабушки. На переулке... на этом... с таким смешным названием...

Я не захотел больше мучить ее расспросами, вызывая ненужные
подозрения, и раздал последнюю карту:

– Они ничего не рассказывали вам про меня, про Женю Серова? Они не
собирались этим летом ко мне в Туапсе?

– Чего не знаю, того не знаю. Наташка – вольная птица. Про таких
говорят: сегодня здесь, завтра там. Может быть, они уже сейчас
едут к тебе в Туапсе. В мае-июне Наташка хорошо
подзаработала у нас в фирме, у нее были деньги. Тысячи три.

День умирал на западе.

– Вот это уже кое-что, – резюмировал Альберт мой рассказ о поездке в
Криворотово. – Скорее всего, Апраксин и Калашникова сейчас
где-то вместе. Вот только бы узнать, где?.. Не теряй со мной
связь.

Он допил свое пиво и вышел из бара.

В помещении Профилактического центра «Анти-СПИД» шел ремонт. Для
больных готовились палаты, оснащенные по последнему слову
техники. Белились стены, тут же устанавливалась диагностическая
аппаратура, рабочие варили новую теплосеть здания. В одном
конце коридора летели искры, в другом – брызги масляной
краски. Главврач Центра в белом халате задыхался в своем кабинете
от строительных запахов. Он смог уделить мне только
несколько минут.

– Давайте завтра... или нет, лучше послезавтра я приеду к вам в
редакцию, и мы тогда побеседуем более спокойно, – предложил он с
порога.

– У меня только один вопрос, – сказал я. – У вас снялись с учета и
уехали в неизвестном направлении восемь больных. У меня есть
список их фамилий. Среди пропавших двое Паленко и Зотов не
имеют прописки. Они хотя бы жители Челябинска?

– Начнем с того, – начал главврач, – что они не снялись с учета, а
просто не явились вовремя на обследование. Поэтому мы
вынуждены были объявить их поиск и дать информацию журналистам. Это
первое. Второе – Паленко и Зотов действительно не имеют
прописки, к нам они были доставлены из СИЗО... или как он
сейчас называется? Из изолятора временного содержания – ИВС. Это
две бомжующие личности. И я не могу точно сказать, челябинцы
ли они или нет...

– Но содержали их в челябинском ИВС?

– Это уже второй вопрос, – усмехнулся главврач. – Да, к нам их
привозили из челябинского ИВС, и одно время они приходили к нам
на консультации. До середины июля. А потом не пришли.

– У вас есть их фотографии? – не унимался я.

Медик взмахнул руками.

– Конечно, есть. Но давайте я лучше препоручу Вас своей сестре, и
она отыщет их истории болезни с фотографиями.

Нина Петровна, секретарша главврача, проводила меня в «архив»
Центра, где трещали свежеприклеенные обои.

– Вас интересуют только Паленко и Зотов? – спросила она.

– По возможности все восемь пропавших...

Меня допустили в святая святых. Я остался в «архиве» один и мог
сколько угодно изучать истории болезней ВИЧ-инфицированных. С
одним условием – не использовать потом сугубо личные данные в
публикациях. Тут же на ксероксе я сделал для себя копии
протокольных фотографий Игоря Паленко и Олега Зотова. Получилось
вполне прилично, но явно не для печати. Судя по данным
Центра, между этими бомжами не было ничего общего. Один попался
на продаже марихуаны на привокзальной площади Челябинска,
другой – подозревался в краже цветного телевизора с дачи
руководителя одного из городских заводов. Не говоря уж о том, что
Паленко был старше Зотова на пять лет. Где они подхватили
чуму ХХ века, пациенты ИВС сами не могли сказать: трахались с
кем попало. На учет в Центре они были поставлены в одно
время – полгода назад. С тех пор одному дали условно два года и
освободили из-под стражи в марте этого года, а с другого
вообще сняли обвинение за недостаточностью улик.

Словом, оба фрукта сейчас были на свободе и могли легко усвистать в
любую часть нашей необъятной родины.

Потом я занялся изучением историй болезни остальных шести инфицированных.

Ирина и Семен Ляховы, как я и предполагал, были мужем и женой. Не
известно, кто из них первым заразился вирусом иммунодефицита и
заразил другого. В Центр они пришли одновременно по
направлению участкового врача. Эх, где же есть участки с такими
умными врачами?! Семен Андреевич страдал больными зубами, и
несколько зубов ему пришлось удалить, дабы не спровоцировать
СПИД. Последний раз на обследовании они появлялись 4 июля, и с
тех пор – глухо...

Егор Голубев был внутривенным наркоманом. На учете в Центре состоял
уже больше года, пока особых жалоб от него не поступало.

23-летний Юрий Апраксин привез ВИЧ из армии, служил под Саратовом и,
возможно, укололся одним шприцем с ВИЧ-инфицированным. С 20
лет на учете в Центре, лечился от наркомании в областном
диспансере под наблюдением врачей-вирусологов. 20 июля не
явился на очередное обследование.

Александра Пуксина – мангитогорская внутривенная наркоманка. С
середины июля не откликается на запросы сотрудников Центра, до
этого регулярно посещала все консультации.

И уж совсем не понятно, как в эту молодежную компанию попал
42-летний Петр Ильич Мак. Разведен. Отец двух детей. Вирус заимел
половым путем. В январе этого года перенес операцию по
купированию туберкулеза левого легкого. И тоже пропал из поля
зрения врачей в середине июля. Состояние удовлетворительное.

Я приехал на проспект Комарова, по адресу семьи Ляховых. Я не знал,
кто откроет мне дверь, если они жили в квартире, допустим,
только вдвоем. Может быть, мохнатый домашний котик? На
лестничной площадке курили какие-то хмыри, которые высокомерно
смерили меня кривыми взглядами и посторонились. Я остановился
перед дверью в «карман», позвонил. Тишина.

– Семена давно видели? – спросил я у хмырей. Они хором загоготали и
побежали от меня вниз по лестнице. Суки обкуренные!

Наконец за стеклянной дверью появился низкий мужской силуэт.

– Кто вам нужен? – спросил человек.

– Семен или Ирина, – ответил я.

– Если вы снова из больницы, то должны знать, что Ляховых, Семена и
Ирины, уже здесь нет. Они продали квартиру, и теперь в ней
живем мы.

– Вот это да, – присвистнул я. – А давно они продали квартиру?

– Документы оформили месяц назад. Я вам не открою.

Я молча пошел к лифту, который находился за углом. М-да, дела...
23-летний ВИЧ-инфицированный экс-наркоман исчезает вместе со
своей подружкой (больной или здоровой?), молодая супружеская
пара продает квартиру и также проваливается в небытие, двух
бомжей вообще невозможно отыскать... Но у меня все-таки был
план.

Городская свалка расположена прямо в центре Челябинска. Я свернул к
ней с промышленной трассы и оставил машину у ворот, где
находится рабочий домик «хранителей хлама». До золотой горы,
которую навозили за пятнадцать лет богатой отходами городской
жизни, нужно было идти пешком полтора или два километра.
Пятиметровая гора действительно была золотой. И в прямом и в
переносном смысле. Однажды в ее недрах нашли тяжелый портсигар,
сделанный из металла желтого цвета, оказалось – из золота.
Видимо, кто-то в сердцах или по ошибке выбросил его в
мусоропровод. Но кроме того, ежегодно десятки, а то и сотни бичей
и неимущих горожан копаются в свежем привозе на вершине
горы. Особую ценность представляет медная проволока, которую
можно прямо тут, у ворот городской свалки, скинуть в пункте
приема. На втором месте – картон. Его тоже принимают
неподалеку. Час работы на развале и можно купить «пузырь» на
опохмелку. Но больше всего возни и вони из-за говяжьих костей. 9.00
утра – час привоза «суповых наборов» на золотую гору, в 10.30
ими уже начинают торговать на «пятаках» по всему городу.

Я бродил по зыбкому мусору, отвлекал людей от работы и показывал им
две фотографии Паленко и Зотова. Все отрицательно мотали
головами, пока я наконец не наткнулся на местного старожила
дядю Ваню.

– А ты случайно не из милиции? – спросил он.

– Да ты что, дядя Ваня! Я же журналист, Артур Макаров. Не помнишь,
что ли, два года назад я приезжал, делал про вас репортаж!

– А-а, – вспомнил старик. – А тебе он на что?

– Кто?

– Игорь! Вот этот, с бородой, – дядя Ваня показал на фотографию Паленко.

– Да вот хочу интервью взять, – почти не соврал я.

– Ну так вот и иди в шанхай. Он там на печке лежит со своей женой.

– Живой?!

– Женой, говорю!

– Нет, я спрашиваю: живой лежит?

– А что ему будет?!!

Я не поверил своим ушам. Наконец-то удалось отыскать след хотя бы
одного пропавшего ВИЧ-инфицированного. Тропинка, проложенная
по кустарнику сотнями ног и тяжелыми мешками, которые тащили
волоком, уводила меня в перелески от свалки, по другую
сторону трассы. Шанхаем называется нелегальный поселок бичей:
посадки диких яблонь, землянки, «подворья»... Раньше суда
совершали рейды менты на «бобонах», теперь поселок оставили в
покое, все равно людям негде жить.

Игорь Кириллович Паленко орудовал топором на своем «дворе». Топор
был так себе – дрянь, найденный при случае на гребне золотой
горы; дрова еще хуже – трухлявые столбы старого забора.

– Ну, здравствуй, Игорь Кириллович, – сказал я устало и присел рядом
с ним на камне.

– Ты кто? – удивился Паленко.

– Я? Я – Госвам Кришна Махарадж, пришел на вашу землю исповедовать
главную религию. Вот.

– А-а. Ну, проходи, – он завел меня в свою подземную лачугу.

Нещадно коптила кирпичная печка; в углу на старом грязном топчане
были свалены рваные одежды.

– Чаю попьешь? – спросил хозяин.

«В другом месте и другой чай», – подумал я и замотал головой из
стороны в сторону. Оказалось, что под рваными тряпками на
топчане спит голая синявка. Она подняла голову, показала мне в
улыбке три своих передних зуба и погладила отвисшую до пупа
грудь. Бр-р-р...

– Спи, пьянь-проститутка! – выругался на нее Игорь Кириллович. –
Только что хрен у меня сосала...

– Как здоровье-то? – спросил я у него.

– А чего нам будет-то?!! Свежий воздух, спирт да бабы! Всегда –
продукты первоклассные, овощи, фрукты разные. Мы тут даже арбузы
по осени едим...

Здоровья на свалке действительно дай Бог каждому! Да и вообще у всех
бичей здоровье богатырское. Я знал такую историю. На одном
складе в Челябинске, на разгрузочной, поселилась семья
бомжей. Командовал ею здоровенный мужик Николай – борода до груди
висит. Заведующая складом сначала подняла хай: чего это
бичи делают на производстве, а потом смирилась с этой семейкой,
даже разрешила жить под навесом. Опять же от бомжей помощь:
придет эшелон в дождь ли, в снег ли, грузчиков не
допросишься, а бомжи всегда рады поработать за бутылку. Так вот,
однажды по осени идет завскладом на работу и видит: лежит пьяный
Николай в луже и спит, а лужа под ним замерзла. Нормальный
цивилизованный человек после такой процедуры умер бы от
воспаления легких! Вот завскладом начинает кричать, бегать
вокруг спящего бича. Народ вокруг собрался. Николай просыпается и
сначала подняться не может – примерз основательно к земле;
потом все-таки сорвал лужу и встал вместе с ней. Как в
панцире. Как ниндзя-черепашка. И хоть бы что! Потом еще лет пять
жили они на складе, а потом ушли.

Так что у бичей здоровье доброе.

– А чего в больницу не ходишь? На обследование, говорили ведь... –
спросил я у Паленко.

– А чего ходить-то? Мы и так тут все здоровые... Овощи фрукты разные едим...

– Ага-ага, и подруга у тебя здоровая?

– И подруга здоровая. Трахается, как комбайн.

– А ты ее к врачу водил?

– Нет, не водил, – согласился Игорь Кириллович.

Теперь из-за этого Паленко я на каждого бомжа буду смотреть с
опасением и уж тем более не сяду с ним пить чай.

– Про Зотова что-нибудь слышал? – спросил я.

– Про Олега? – переспросил Игорь Кириллович. – Нет, ничего. Сначала
мы жили с ним вместе в этой землянке, а потом он ушел. Галь,
подтверди!

Синявка что-то промычала под тряпками.

– Давно? – поинтересовался я.

– Да с полгода уже. Теперь не приходит и писем не пишет, – пошутил Паленко.

Я разговаривал по домашнему телефону, лежа в горячей ванне.

– Вот и хорошо, – сказал Альберт Пок. – Можно поставить крест
напротив одной фамилии в списке. Осталось найти еще восьмерых,
вместе с Книппером – девятерых.

– Надеюсь, что все они окажутся более в лучшем месте, чем Паленко, –
заметил я, намыливая плечи жесткой мочалкой.

– Кстати, Тюря, мои ребята прозондировали родственников Петра Ильича Мака...

– Ой, только не сегодня! – попросил я.

– Ну, ладно-ладно. Не сегодня, так не сегодня – согласился Альберт с
издевкой. – Кстати, я нашёл для тебя работу. Требуется
грамотный имиджмейкер. Надеюсь, ты еще помнишь, что это такое?

– С этого-то и надо было начинать! Заработаем немного денжат на поиски Панацеи!

Пок полез в свои записи и продиктовал мне номер рабочего телефона
какого-то Евгения Борисовича Старка. Жаль, что Альберт
поздновато вспомнил об этом – Старк уже, вероятно, давно ушёл
домой.

Я решил позвонить ему завтра рано утром.

Я ошибался: с Евгением Старком можно было связаться в любое время суток.

Во всяком случае диспетчер на его телефоне круглосуточно принимал
звонки из разных концов города. Фирма «Цербер», которой
руководил Евгений Борисович, была главным похоронным бюро
Челябинска. Еженедельно в городе-миллионнике умирает 50-80 человек,
40 из которых железно достаются «Церберу». Я прикинул в уме,
сколько это может стоить, и понял, что я могу неплохо
заработать, если окажу услугу Старку. Но какую услугу? Каждому
школьнику известно, что «Цербер» является узкопрофильным, но
многоотраслевым предприятием. Целым комбинатом Танатоса! Штат
крепкосложенных парней занимался эвакуацией жмуриков с
места смерти в морг, кроме того «Цербер» занимался организацией
похорон, все до мельчайших деталей ритуала и захоронением.
Фирма сама покупала место на кладбище и продавала его
заказчику с накруткой. В филиале «Цербера» работали столярный и
камнеобрабатывающий цеха, в которых изготавливались гробы и
памятники надгробий. А в последнее время, судя по одной
газетной публикации, Старк занялся странным страхованием на случай
смерти: любая старушка могла внести определенную сумму при
жизни, и фирма, несмотря на инфляцию, обязалась похоронить ее
с соблюдением всех тонкостей обряда.

Словом, Евгений Борисович, бывший главврач морга судебной медицины,
был человеком не бедным. Когда мне, начинающему журналисту,
удалось пять лет назад уговорить одного профессора
морфологического корпуса нашей медакадемии, чтобы мне разрешили
поработать в бригаде санитаров-эвакуаторов, Старк уже ушел из
морга и организовал свою фирму. Мы не были с ним знакомы, но
при разговоре я не позабыл упомянуть о своей осведомленности в
специфики его работы.

По телефону Евгений Борисович пригласил меня к себе в офис и назвал
время, когда он может побеседовать со мной. Было 10 часов
утра, когда я подъехал к купеческому домику, оставшемуся в
центре Челябинска с девятнадцатого века, и прошел в дверь с
крупной табличкой «Цербер». Мне надо было подняться на второй
этаж; можно было кандыбать по широкой лестнице, одетой в
розовый мрамор и украшенной чугунными канделябрами и статуями
голых амазонок, но я предпочел лифт. В двухэтажном купеческом
доме был сделан лифт, в его кабине, заметьте, мог легко
поместиться операционный стол или половина бегемота – не меньше.
Но меня более всего насторожила панель: кнопки на ней
располагались вертикально в один ряд. Снизу «стоп», потом, как и
положено, «вызов», а сверху еще три кнопки. Если учесть, что
второй этаж обозначала самая верхняя кнопка, то получалось,
что лифт ходил еще куда-то ниже первого этажа. В подвал. Но
что могли возить в такой огромной кабине в подвал? Вопрос
оставался открытым.

На втором этаже я прошел в конец коридора и оказался перед открытой
дверью директора «Цербера». Он занимал просторный кабинет в
духе расторопного делового начальника, у которого много
забот. Над огромным дубовым столом, на стене висело распятие без
креста – на черном перевернутом треугольнике. Из угла
смотрела в пол человеческого роста каменная обнаженная дива. К
другой стене была прислонена какая-то репродукция какого-то
«возрожденца»: Адам с наклоненным на бок маленьким йухом,
протягивающий руку какому-то святому на небе. Сам Евгений
Борисович оказался приятным человеком лет 40-45. Он поднялся из-за
стола, улыбнулся, протянул мне руку. Вкратце дело, по
которому Старку понадобилась помощь профессионального грамотного
журналиста, заключалось в следующем.

По соседству с конторой «Цербера» находился детский сад. Директрисса
его несколько раз обращалась к директору похоронного бюро с
просьбой взять шефство над детским садом и неоднократно
получала отказ. И действительно, какое шефство может взять
похоронное бюро над детским садом?!! И тогда директриса начала
кампанию против «Цербера» (на самом-то деле Евгений Борисович
понимал, кто стоит за этой травлей – конкуренты). В одной
местной газете появилась публикация молодой журналистки о
том, что в похоронном бюро, которое возглавляет Старк, проходят
отпевания покойников, а потом траурная процессия с гробом
во главе проходит под окнами детского сада, и дети,
несчастные перепуганные детишки все это видят! По местному каналу
прошел сюжет о том, что в стенах «Цербера» нелегально работает
частный морг. Вода после обмывания жмуриков сливается в
общую канализацию, а потом ее, мол, пьют дети в садике. Из
унитаза, что ли?!! В разборки подвязались СЭС и Фонд культуры,
который вспомнил, что домик, в котором размещается похоронное
бюро, является памятником архитектуры, а значит, его нужно
отобрать у «Цербера». Словом, было в чем и с кем разобраться
в этом деле.

С тех пор, как я был изгнан из Семьи «непрожуров» (непродажных
журналистов), я бесплатно готов был уделать любого журнеца. Тем
более того, который не подумав головой, попадает в подобную
лажу, пишет заведомо глупые вещи и пляшет под чужую дудку. К
тому же мне слишком были нужны деньги, и Старк был готов
платить за то, чтобы я отыгрался на нерадивых коллегах.

– Я подам на них в суд, – сказал Евгений Борисович. – Когда
закончится вся эта возня вокруг «Цербера», а я уверен, что она
вскоре закончится с отрицательным для моих оппонентов
результатом, я подам на этих журналистов в суд...

– Будете требовать компенсацию морального вреда?

– Да. Потребую опровержения, извинения перед фирмой и две тысячи
рублей компенсации.

– Требуйте двадцать, – посоветовал я. – Двадцать тысяч самая
приемлемая цена, чтобы оплатить работу адвокатов, и не такая
большая, чтобы редакторы газеты и телеканала наняли для Вас
киллера с колом.

– Киллера с колом? Двадцать тысяч? – переспросил Старк. – Это все
мелочи. Деньги ничего не стоят. Главное – показать всю
абсурдность нападок и защитить фирму...

– А что, в «Цербере» действительно нет морга?

– Морга? – удивился Евгений Борисович. – Конечно, нет. С чего Вы
взяли? Морг – это особый вид деятельности, который не разрешен
«Церберу» по уставу. Никакого мытья покойников у нас не
происходит, никакая зараженная вода после них не сливается ни в
канализацию, ни в водопровод, да и обряд прощания проходил
только один раз – просто одни клиенты попросили, потому что
им было удобно провести прощание у нас. Мы оборудовали
траурный зал прямо в фойе. А чтобы каждый день траурные процессии
проходили под окнами детского сада – это бред нездоровой
директрисы.

Я решил сменить тему:

– Можно узнать, сколько стоят ваши услуги?

– Пожалуйста, – Евгений Борисович нашел в куче бумаг на столе тариф
«Цербера» и протянул его мне.

Ага-ага, эвакуация тела в морг, услуги морга, могила, первичный
памятник, основной мраморный или гранитный, венки, организация
поминок... Причем, услуги морга: обмывание трупа, работа
парикмахера, маникюрщика, гримера, – стоили более половины всех
других услуг. Навряд ли бы Евгений Старк отказался бы от
этих денег, но мне не хотелось спорить. Я договорился с ним о
том, что статья будет готова уже завтра; я отредактирую ее к
обеду, привезу в «Цербер» для согласования с Евгением
Борисовичем, а потом договорюсь насчет ее публикации в самой
лучшей газете Челябинской области, в которой редактором работает
мой друг. Но... возможно, будут расходы. Старк сразу все
понял и сказал, что проблем с этим не возникнет, лишь бы статья
получилась хорошей и сильной.

– Нужно ли оформлять счет-фактуру? – спросил я.

– Счет-фактуру? – переспросил Евгений Борисович. – Не нужно. Я верю
людям на слово.

– Ну, и хорошо, – ответил я и поднялся.

...В лифте я чуть было не нажал кнопку подвала. Но потом передумал.

Скорее всего, там сидят на иголках пьяные санитары; мне придется
долго объяснять им, что я случайно перепутал этаж; они проводят
меня до выхода, и я так ничего и не узнаю. Я решил
поступить хитрее. На первом этаже я как бы случайно пошел не к
выходу, а в другую сторону. В подсобке похоронного бюро стоял
характерный запах рыбьих потрохов. Так пахнут покойники. Когда
я единственный раз дежурил в морге медицинской академии, мне
повезло. Под конец смены мы с санитарами сидели уже в
стельку пьяные и веселые (они веселые, я – нет), потому что за
целый день не было ни одного судебного вызова. Только
90-летние старушки, только естественные смерти. И хотя я уже успел
проблеваться после вскрытия нескольких жмуриков, журналисту
Артуру Макарову нужен был криминальный труп. И вот, сидим мы
пьяные и веселые, и вдруг к нам в подсобку спускается
дежурный врач (тоже пьяный) и спрашивает, не съездим ли мы по
одному вызову. Не просто распоряжается, как обычно: смотаться по
такому-то адресу, – а вежливо спрашивает, не съездим ли мы
по одному вызову. Санитары мои помрачнели, они сразу же
поняли, ЧТО это за вызов. Но делать нечего, поехали мы вдвоем со
старшим санитаром и маленьким рыжим студентом-медиком.
Приезжаем в районное УВД Челябинска, один мент начал объяснять,
как можно найти трупы – их было двое, мать и дочь.

– На выезде из города будет бугор, – объясняет мент, – за ним вы
повернете направо, проедете еще полкилометра, слева будет
перелесок, там на опушке...

– Ну, нет, – говорит старший санитар, – будем мы еще там вертеться.
Поедешь с нами и сам все покажешь.

Едем. Мент с самого начала начал морщится. Тогда в Челябинске
орудовала банда Колчака: грабежи и убийства. Недели две или три
назад на дороге из аэропорта бандиты убили и сняли золото с
матери и дочери, трупы их бросили в перелеске; накануне нашего
вызова, утром, трупы обнаружил грибник; менты повозились,
повозились и вызвали эвакуаторов. Санитары из морга судебной
медицины не поехали – не хотели они возиться с
двухнедельными трупами. А с нами не стали церемониться. Дармовая рабочая
сила...

Метров за 150 до перелеска стало попахивать... рыбьими потрохами. Мы
приближались, и вонь все усиливалась. Тогда-то я понял, что
мне до самой смерти не забыть этот запах. А трупы уже почти
полностью разложились; мягкие ткани сохранились лишь в
некоторых местах, в основном торчали одни серые кости, и везде
копошились странные огромные жуки. Я забыл, как они
называются, но не опарыши. Длинное членистое тело, огромные челюсти,
медленные отвратительные лапы. Личинки какого-то
жука-людоеда. У нас как назло не было с собой обычного брезентового
мешка для мертвецов; мы запаковали скелеты в большие куски
полиэтилена и повезли в морг.

В машине воняло невозможно. Мента несколько раз пробивало на сопли,
он плевался, сморкался по углам, зажимал нос руками и
еле-еле доехал до своего управления. А под полиэтиленом, в
выеденных животах и глазницах, копошились личинки, и казалось, что
покойные мать и дочь шевелятся. Санитары судебного морга
начали ворчать, что мы привезли им целый гербарий, то потом
трупы задвинули в холодильник, и личинки погибли.

Так вот, с тех пор я никогда не забуду и не спутаю запах умершего
человека ни с каким другим. В «Цербере» пахло именно
жмуриками. Я вышел через черный ход во двор, где были сложены гробы,
и прошел вдоль стены к забору. Около него в доме было
сделано небольшое подвальное окошко. Я протер на нем пальцем пыль
и заглянул вовнутрь. В подвале было темно, но вот я привык к
темноте и рассмотрел контуры... секционного стола. Значит,
Старк все-таки не отказывается от денег на услуги морга.
Так-так, статья будет стоить на две тысячи больше, чем я хотел
взять сначала. И пусть «непрожуры» завидуют мне!

– Какие-нибудь проблемы? – за моей спиной стоял невысокий мужичок в
фуфайке; по-видимому, сторож.

– Нет, то есть да, – я поднялся окошка. – Где тут у вас можно сделать пи-пи?

Мужичок недоверчиво посмотрел на меня и повел показывать туалет.

Продолжение следует.