Рейтинг публикаций

Побледнела луна в петле, облаками свитой, \ На звезде – на гвозде она, приуныв, болталась. \ …И брела, обретая тень, обрастая свитой \ Потускневших картинок дня, королева Старость.

... Когда-то было множество самых разных великих Европ: Европа готических соборов, Европа Гуманизма, Европа Просвещения, -- однако, после окончания Первой войны, получившей название «мировой», начался процесс саморазрушения Европы, который продолжается и в наши дни. В настоящий момент Европе так и не удалось вернуть себе свою идентичность.

Это не комментарий к своей собственной статье пятилетней давности (зачем мне свою статью комментировать!), но объявление недели, декады, месячника метаметаэстетики. Странное образование, не школа и не направление, не содружество даже, рецидив модернистской поэтики в море безбрежном социалистического реализма, мощно прозвучавшее в 70-х и 80-х и, в един миг, пропавшее, когда основные делатели метамета или замолчали (как Еременко), или намеренно ушли в тень (Жданов, Парщиков). Иные, впрочем, представители метамета (Аристов) никогда особенно и не светились. Странная закономерность: вспыхнув и прогорев в поэзии, метареализм дал мощное развитие другим жанрам – прозе, эссеистике, художественной критике. Так, незаметно, будто бы исподволь, метамета подняло уровень моря современной литературе. Последний всплеск и цветение метаэстетики возник в середине 90-х, когда отдел искусства в газете «Сегодня», возглавляемый Борисом Кузьминским, строился по тем же самым сложно формулируемым принципами и правилам, которые принято приписывать именно метаметафорической эстетике. Попытаемся следовать им и мы – ограниченные во времени и пространстве – чтобы отдать должное первооткрывателям и подчеркнуть непреходящее значение, бла-бла-бла и всё такое. И последнее. Стихи, завершающие статью – мои, в них я попытался сделать реконструкцию метаметафорической эстетики, важнейшее свойство которой – демонстрация не предмета, но кругов, расходящихся от него ассоциаций. Нам показывают не комету, но хвост кометы. Именно поэтому первое четверостишье, в котором объект поименован и описан, отделяется от основного корпуса за-такт. Типа, можно не читать. Хотя, с другой стороны, «обнажение приёма» тоже вполне вписывается в свод метаметафорических правил. Спешите видеть.

Вообще, с годами я научилась не доверять слишком явным символам человеческого величия и духовности, именно они, как правило, и используются для того, чтобы сбить с толку толпу, увести людей по ложному следу. Теперь мой взгляд прежде всего инстинктивно ищет менее заметные детали, ускользающие от поверхностного взгляда обывателей.

Перформенсы выполняли в России функцию возвращения искусству чувственности. Всё советское искусство до такой степени было засушено идеологемами, идеологическими конструкциями, что художник был намертво отрезан от пластики. Он не имел право чувствовать.
Более того, интимное, интимность, брутальная сексуальность была запрещена: это не служило родине, партии и правительству.
Самое смешное, что диссидентствующие художники, в первую очередь, концептуалисты, противостоявшие советской власти, действовали по той же схеме.

Пыкич не знал, что пальмы называются пальмами, но почему-то хорошо представлял их себе.

Драгомощенко - наш последний романтик, пытающийся жить и мыслить предельно концентрировано, без поблажек и поддавков. Он убеждён, что поэзия - последнее прибежище свободы в несвободном (стандартизованном, постмодернистском) мире. И что это даёт ему право писать так (сложно), а не иначе.
Всё равно, кому будет нужно, прочтёт; всё равно, тот, кому будет нужно не испугается этих барочных развалин, всех этих кругов руин распадающейся на наших глазах, жизни.

Квартиру она предпочитала сдавать своим соотечественникам, главным образом юношам, потому что с особами женского пола у нее постоянно возникали проблемы.

...номенклатурная и жирная жизнь писателя Виктора Ерофеева рифмуется с заплесневелой исповедью неудачника Романа Сенчина...

Экспресс-рецензия, тяготеющая по размером даже и к аннотации, жанр достаточно трудный, нашей критике практически недоступный. Попробуйте в двух трёх абзацах изящно уловить и передать суть прочитанного. Тут нужен точный взгляд и, возможно, позаимствованное у поэзии, экономное распределение минимального текстуального пространства. Подобные рецензии вообще можно назвать филологическими виршами: ни слова лишнего. Ни фразы в простоте.

Самая читающая не перестаёт читать. Просто формы поглощения букв меняются.