Онтологические прогулки

 

 

 

 

Горизонт осени 2022 года (В качестве эпилога)

 

1132.  Важным последствием войны на Украине стала стремительная деактуализация существовавших дискурсов. Столь желанного неолибералами «обрушения дискурса» не произошло (и не могло произойти), но «инфляция дискурса» (Иван Балюра)  случилась. Те формы, в которых реальность осознавалась ещё в январе 2022 года, резко усилили степень своего несоответствия реальности. Реальность требует принципиально новых форм для своего осмысления, а её пытаются вписать в довоенные концептуальные схемы и категории.

 

1133.  Инфляция дискурса затронула как официальную государственную идеологию, так и разнообразные российские общественные движения. Но показательно, что идущие инфляционные процессы не были осознаны этими движениями в момент их возникновения, и, в значительной степени, не осознаются до сих пор. Инфляция дискурса оказалась «подземным», скрытым процессом, и в этом качестве она подобна физическому заболеванию, постепенно подчиняющему себе организм, но не заявляющему о себе (пока) открыто.

 

1134.  В начале весны 2022 года в обществе пробудились надежды на то, что взаимодействие между государством и патриотическими общественными движениями станет более диалогичным в том смысле, что государственная внутренняя политика будет ориентироваться на реализацию проектов, имеющих не только государственную, но и общественную ценность. Но уже к середине весны стало понятно, что от государства подобных подвижек не исходит, и они не планируются. Государство в том случае, когда оно взаимодействует с обществом, делает это напрямую, без посредников, т.е. такое взаимодействие происходит независимо от общественных течений и групп, имеющих какие-либо собственные идеологические программы и принципы. Это не мешает государству использовать силы, средства и энергию общества для поддержки Специальной военной операции, но в этом случае общественные организации, собирающие, например, средства для Донбасса, выступают не в качестве самостоятельных идеологических субъектов, а в качестве частных групп, не имеющих собственной идеологии.

 

1135.  Сегодня не существует, как и не существовало и в «довоенном прошлом», реальных механизмов взаимодействия между государством и общественными группами по вопросу взаимодействия в сфере идеологии и социальной политики. Это означает, что различные идеологические декларации и проекты, исходящие от общественных групп, замыкаются на самих себя. Заявления под знаком «как нам обустроить Россию», исходящие от тех или иных общественных групп, являются частью интеллектуальных игр, в которые играют сами эти группы и, по большому счёту, никто более. Случаи, когда общественная инициатива может повлиять на принятие конкретного решения, есть, но являются крайне редкими.

 

1136.  Особенно наглядно отсутствие взаимодействия между государством и общественными группами проявляется на региональном уровне. Здесь не существует взаимодействия не только между государством и общественными организациями, но и между государством и обществом. Более того, игнорирование региональными властями общественных настроений стало более последовательным и циничным. Если центральная власть отчасти меняет свою социальную политику, усиливая меры поддержки разных социальных групп, то региональные элиты действуют в прямо противоположном направлении. Их волнует исключительно проблема сохранения собственных властных полномочий и возможности их дальнейшего использования. И разрыв между обществом и государственными структурами усиливается. Официальная идеология призывает к «национальному единению», но, в очередной раз, эти призывы обращены к обществу, а не к региональным элитам. Элиты в сегодняшней ситуации лишь дистанцируются от общества.

 

1137.  Наглядной демонстрацией регионального политического цинизма стали выборы, прошедшие во многих регионах России в сентябре 2022 года. По сути, в ряде регионов выборов не было. Были предварительные мероприятия, направленные на сужение регионального информационного пространства, возможности получения информации о выборах резко уменьшились. А в дни выборов местные власти почти открыто использовали технологии фальсификации результатов. Любая критика изначально квалифицировалась подвластными СМИ как «работа на Запад» и попытка дестабилизировать ситуацию в стране.

 

***

 

1138.  События на Украине окончательно обесценили традиционное деление российского политического спектра на левых и правых. Такое деление является сегодня ложной политической (экзистенциальной) самоидентификацией. Реальная дифференциация современных российских политических сил проходит между полюсами почвенничества и беспочвенности. Есть те, кто поддерживают свою страну, и те, кто отрицают её право на существование.

 

1139.  Но новая конфигурация патриотического лагеря не устраняет его раздробленности и архаичности дискурсов, на которые он опирается. Более того, стремление опереться на такие дискурсы в ряде случаев усиливается, что связано, во многом, не столько с интеллектуальными, сколько с психологическими причинами: пограничная ситуация (Ж.-П.Сартр) провоцирует откат сознания к устоявшимся формам осмысления реальности. Психоанализ, в свою очередь, характеризует подобные процессы как возврат к детскому опыту. Едва ли интеллектуальные схемы правых и левых можно охарактеризовать как «детские», но очевидно, что большинство адептов этих схем осваивало их, когда основы мировоззрения ещё только формируются, т.е. в очень молодом возрасте.

 

1140.  Если начало СВО в патриотическом лагере породило чувство эйфории, что также вполне объяснимо: произошла мощная психологическая разрядка, связанная с устранением состояния напряжённости и неопределённости, то буквально через несколько недель после начала СВО в этом общественном сегменте стали проявляться травматические аффекты, никак не связанные с реальным положением дел в зоне военных действий. Причиной появления таких аффектов стали не реальные события, а неспособность их концептуализировать средствами имеющихся в наличии дискурсов. Мир менялся (и продолжает меняться) стремительно, а концептуальный аппарат оставался (и продолжает оставаться) статичным. Отсюда – возникновение состояния дезориентации и «концептуальной незащищённости». Многочисленные панические атаки, волнами прошедшие по патриотическому сектору ТГ-каналов весной 2022 года, были связаны именно с этими состояниями, что, впрочем, никак не мешало генераторам этих атак объяснять их возникновение какими-либо «объективными обстоятельствами». Личная (экзистенциальная) потерянность имитировала некое «объективное понимание» происходящего, которого в действительности не было в первые месяцы СВО, и не существует в данный момент.

 

1141.  Весна 2022 года показала, что главной внутренней проблемой патриотического лагеря является слабая степень критической саморефлексии. Любовь к внешней критике трогательно сочетается с неспособностью применения критического анализа к собственным воззрениям. Значительная часть патриотической аналитики, претендующей на харизматичность и владение истиной, в действительности является наивным способом повышения собственного символического капитала посредством эксплуатации метафор. И как только это наивное мышление столкнулось с радикальным требованием изменения и пересмотра идей, являвшихся для него аксиоматическими, оно продемонстрировало эмоциональную неустойчивость. В отдельных случаях оно порождало формы интеллектуального бреда, как, например, предложение нанести удар по острову Змеиный средствами тактического ядерного оружия.

 

1142.  Постоянные проклятия, раздающиеся из лагеря правых, в адрес марксизма, игнорируют то положительное, что присутствует в раннем марксизме: критическое отношение к действительности. А частью такой действительности в обязательном порядке является и сам субъект, о ней высказывающийся. Но большинство критиков марксизма никогда не читало теоретических работ Маркса. Впрочем, и в этом – один из забавных секретов российского левого движения, и значительное количество левых с этими работами также не знакомо.

 

1143.  Ситуация субъекта, при которой мир глобально и необратимо меняется, а сам субъект продолжает воспроизводить устаревшие формулы собственной веры, по своей сути является ситуацией магической. Все высказывания подобного рода – это заклинания, чьей главной функцией оказывается интеллектуальное самосохранение заклинателя. Магический характер деятельности многих российских публицистов был очевиден и до 2022 года, но после начала СВО он резко усилился. И когда государство слышит упрёк в том, что оно отказывается взаимодействовать с теми или иными общественными организациями, оно всегда может сослаться на то, что нет смысла идти на контакт с «магами и волшебниками». Государство, при всей широте своих функций, не призвано успокаивать психопатов и неврастеников.

 

1144.  Реальное состояние российской общественной мысли в её усреднённом модусе позволяет государству легко игнорировать эту мысль, попутно скрывая – за стеной такого игнорирования – собственные проблемы, просчёты и негативные аспекты своей деятельности.

 

***

 

1145.  Главная проблема современного левого почвеннического движения связана с догматизмом его концептуальных схем. Левые по-прежнему пытаются редуцировать современные социальные структуры к классическим классовым оппозициям XIX века. И когда, в рамках такого анализа, они не находят реального революционного субъекта, способного осуществить программу социальных преобразований, сформированную опять-таки в соответствии со стандартами прошлого, они очень расстраиваются и впадают в состояние уныния. Другой важной концептуальной проблемой левого движения является жёсткая связь социализма и капитализма с формационным подходом. Отсюда – схоластические споры о том, какой социализм является подлинным, а какой не является таковым. (Отчасти это напоминает споры в православном сообществе о подлинном и неподлинном христианстве.) Тот факт, что любой реально существующий социально-политический строй обладает исторической подлинностью, часто игнорируется. И, как следствие, анализ реально существовавших социализмов подменяется конструированием идеала, т.е. формированием очередной левой Утопии.

 

1146.  При всём догматизме левых, им свойственно иррациональное стремление к тотальной идеализации СССР. Такая позиция порождает противоречие: левый догматизм объявляет себя воплощением критического метода, но любая идеализация поднимает вопрос о дефиците критики. Суть идеализации СССР и, соответственно, советского периода русской истории, суммируется в тезисе: «в СССР всё было хорошо, а все проблемы этого периода являются исключительно частными и несущественными». Такая идеализация неизбежно должна прибегать к фальсификациям. Так, в частности, фальсифицируется откровенно террористический характер сталинского советского государства, следствием чего, в частности, оказывается пренебрежительное отношение к жертвам этого государства. Левые в очередной раз воспроизводят одну и ту же концептуальную схему: забота об интересах общества сочетается с игнорированием реальной жизни общества. Во имя абстрактного человека левый догматизм готов пренебречь реальными человеческими жизнями. Для этого догматизма совершенно не важно, что созидание «самого справедливого общества» сопровождалось массовыми расстрелами, отправкой детей репрессированных в детские дома и множеством других «исторических несущественностей». По сути, такая позиция воспроизводит нормы советской официальной идеологии, для которой фальсификация и умолчание были нормами жизни. К чему это привело и идеологию, и Советский Союз в целом, известно. Но левый догматизм, в том числе, что свойственен и людям с патриотическими (почвенническими) взглядами в среде левого движения, упрямо не хочет вспоминать об этом. Это обстоятельство наводит на мысль, что никакого СССР 2.0 левые создавать не собираются. Их действительной задачей является воссоздание той модели, что существовала ранее.

 

1147.  На этом фоне призывы к диалектическому мышлению оказываются всего лишь символическим жестом, утверждающим верность нормам советской идеологии. Реальное содержание этого метода при этом отрицается. Догматизм не в состоянии мыслить мир как процесс и, одновременно, он не может осознать его как пространство противоречий. Образ СССР для левых – это не воплощение противоречий, а, наоборот, устранение их.

 

1148.  Образ СССР для левого движения имеет сакральный смысл. Советское время воспринимается как воплощение Абсолюта на земле. Высшие, трансцендентные смыслы внезапно являют себя в сфере имманентности. СССР становится аналогом христианского утраченного Рая, пусть и без отсылок к идее Бога. Это – религиозный, по своей сути, идеал. Но показательно, что в отличие от левой идеологии революционного времени, он мыслится не футуристически, а консервативно. Если для Революции образ будущего – всегда впереди, то для современных левых он оказывается частью прошлого. Тем самым, современное левое движение превращается в отрицание себя самого. Оно вступает на путь ревизионизма, подменяя идею будущего идеей прошлого.

 

1149.  Всё, на что способен образ утраченного Рая, сводится к воспроизводству работы скорби (Ж.Деррида). СССР в этом контексте – это триггер, запускающий волну печали по поводу того, что было и исчезло. И если для людей старшего поколения такая печаль вбирает в себя тоску по молодости, то новое поколение левых такой тоски по объективным причинам иметь не может. Работа скорби в данном случае ориентирована на формирование изначально депрессивного типа мировосприятия. Это инструмент производства красного декаданса, позволяющего обосновать собственную пессимистичную жизненную позицию посредством ссылки на объективные обстоятельства.

 

1150.  Неоднократно отмечалась связь между новоевропейским социализмом и христианством. Социализм – это внебрачный ребёнок христианства. Но современное левое движение функционально воспроизводит не какой-либо христианский топос в истории, а позицию римского языческого ренессанса IV века: Алтарь Победы демонтирован, боги земли скрылись, и всё, что остаётся, – это скорбные воспоминания о величии прошлого.

 

1151.  Менее всего от современного левого почвенничества можно ожидать формирования каких-либо проектов, связанных с будущим России. Психология консерватизма блокирует все импульсы подобного рода. И тот же догматизм, судорожно цепляющийся за старые концептуальные схемы в тот момент, когда реальность требует их радикального пересмотра, является частным проявлением консервативного типа мировоззрения.

 

1152.  Когда правый консерватизм объявляет, что он является единственным наследником консерватизма прошлого, он производит очередной рейдерский захват прошлого, пытается осуществить приватизацию в сфере идеационного пространства. Сегодня левый консерватизм является, как минимум, не менее распространённым явлением, чем консерватизм правого толка.

 

1153.  Социологии на протяжении всей путинской эпохи отмечают рост симпатий общества к советскому прошлому. «Левый поворот» в общественных настроениях – это проявление неконцептуализированного левого консерватизма в его массовых формах. Безусловно, такой общественный консерватизм не связан исключительно с каким-то одним политическим флангом. Он синтетичен. Но элементы левого консерватизма присутствуют в общественном сознании в не меньшей степени, чем элементы консерватизма правого. Тем более что правый консерватизм давно уже не обладает монополией на идею Великой России.

 

1154.  Даже если посмотреть на другой спектр левого фланга, на котором обнаруживается постоянство национального нигилизма, русофобия и плохо скрываемые мечты об исчезновении Русской цивилизации (сегодня эта позиция часто маркируется как неотроцкизм), то и подобный нигилизм также – парадоксальным образом – консервативен. Все эти фигуры речи неоднократно обнаруживали себя в русской истории. Пафос тотального отрицания не обязан быть исключительно футуристичным. Российские нигилистические левые – это болезненное проявление консерватизма беспочвенности. Жажда пустоты так же, как и многое другое, способна передаваться по наследству, воспроизводиться в своих эталонных формах снова и снова.

 

1155.  Само существование консерватизма беспочвенности показывает, что антисистемность может воспроизводиться, т.е. это состояние может быть исторически устойчивым. 

 

1156.  Современная трансформация левого почвенничества, связанная с переходом от футуризма как идейной ориентации к консерватизму, не является вполне современной. Эту трансформацию осуществило ещё советское государство. Если ранний СССР был государством с идеологией футуристического типа, то СССР послевоенный – это консервативное государство. Соответственно, и советская официальная религия (идеократия) также совершила данную трансформацию. Для неё сакральными являлись два взаимосвязанных события – Революция и Великая Отечественная война, между которыми постепенно возникала скрытая конкуренция за право считаться главным. Но оба эти события принадлежали прошлому. Соответственно, и поздняя советская идеология имела форму правильного (канонического) воспоминания о сакральном и переживания этого события в настоящем.

 

1157.  Идеократия (религия, церковь), требующая сегодня восстановления СССР и советского строя в их исторической конкретности, неизбежно оказывается катакомбной идеократией, катакомбной религией, катакомбной церковью. При этом такая церковь будет не церковью Ожидания, чтобы по этому поводу не говорили её адепты, а церковью переживания утраты, механизмом воспроизводства работы скорби, позволяющей сублимировать индивидуальные депрессивные импульсы и легитимировать их, придать им статус законной (вполне оправданной) мировоззренческой позиции.

 

***

 

1158.  Правый спектр российского интеллектуального поля связан, главным образом, с церковным православным мировоззрением и светским консерватизмом, имеющим очевидный националистический характер. И на этом фланге также обнаруживаются проблематичность и инфляция дискурса. В первую очередь это относится к церковной среде, в которой кризисные моменты проявляются уже не первое десятилетие. В первую очередь это относится к «непротивленцам», отрицающим правомерность какого-либо насилия в принципе. Соответственно, любая война оказывается для них анти-христианским деянием, а любое анти-христианство, в итоге, оказывается скрытым или явным сатанизмом. Следствием подобных убеждений становится утверждение, что «христианин не имеет отечества» на земле, его подлинной Родиной оказывается Небо и только Небо, а украинские события – это лишь очередная апокалиптическая метка, свидетельствующая о приближающемся Конце времён, к которому, можно предположить, они в данный момент готовятся. Другой распространённый в этой среде «социальный тип» – это адепты личного Спасения, стоящие на позициях социальной интровертности. Сосредоточенность на событиях своего внутреннего мира часто оборачивается слабой социальной активностью. Но, необходимо отметить, что именно церковная православная среда дала множество и прямо противоположных примеров. Начало СВО вывело многих из состояния нарциссизма индивидуального спасения и пробудило активный, сострадательный интерес к миру. Отсюда – и активная поддержка армии, материальная помощь, поток добровольцев. Сегодня русский православный мир – это эпицентр духовного здоровья нации. Но это обстоятельство никак не влияет на инфляцию дискурса. Ветхозаветные цитаты, возможно, хороши для церковной проповеди, но мало подходят для конструктивного диалога с государством.

 

1159.  Рационализм, а правым он свойственен не меньше, чем левым, не позволяет воспринимать реальность непосредственно. Такое восприятие оказывается сопряжённым с соблюдением ряда условий. Вследствие этого универсальное воспринимается сквозь призму частного. Отдельные правые путают Родину с политическим режимом, в результате чего ряд русских националистов оказался в составе украинских национальных батальонов, а левое движение в феврале-марте 2022 года активно обсуждало вопрос: является ли начавшаяся война войной империалистической и как она повлияет на положение российского пролетариата? То обстоятельство, что эта война является угрозой для самого существования Российской цивилизации, если и осознаётся, то – не в первую очередь. Но стоит отметить, при этом, что многие представители левого движения, в итоге, это признали и выбрали патриотическую позицию.

 

1160.  Если левые, в стремлении интерпретировать происходящие события, регулярно возвращаются к концептуальным схемам прошлого, то рационализм правых – это постоянство возраста к манипуляциям с традиционным (для почвеннической традиции) набором терминов: эти термины бесконечно комбинируются в новых последовательностях, обрастая, попутно, дополнительными смысловыми оттенками, не меняющими их изначального смысла. Внешне такой рационализм выглядит более рыхлым и противоречивым, чем рационализм левых, что вполне объяснимо. Относительная чёткость современного левого дискурса является не его личной заслугой, а следствием опоры на массивное историческое наследие: в советское время марксистские концепты подверглись активной теоретической доработке. Эту работу порой проводили целые исследовательские коллективы. А современные левые выступают в роли интеллектуальных рантье, живущих за счёт родительских капиталов  Правая идеология таких ресурсов никогда не имела. Более того, основные принципы правой идеологии вообще не были систематизированы. Такие принципы  на структурном уровне – это комплекс терминов и тематик, способный развёртываться в относительно произвольные эстетические композиции. Именно такими действиями идеологи правого толка и занимаются. При этом эстетика и интуиция выступают в качестве альтернативы системной логике.

 

1161.  Концептуализм правого толка в процессе своего развёртывания склонен отталкиваться от первичности понятия, нежели от фиксации конкретной эмпирической ситуации. Отсюда – распространённость логики долженствования в подобных построениях, сводящейся к директивам «надо сделать то, надо сделать это». Вопрос о механизмах такого делания и о том, кто может выступить в качестве реального субъекта действия, в рамках такой модели не ставится.  Это – частное проявление гегельянского развёртывания (конкретизации) понятия, согласно которой сам процесс развёртывания обладает принудительной силой и осуществляется благодаря изначальному внутреннему импульсу, а не реальным историческим обстоятельствам.

 

1162.  Типичные примеры подобной логики долженствования – это требования очищения государственного аппарата от неолиберальных элементов, сокращение государственного бюрократического аппарата, проведения реформы школьного и высшего образования. Так, в частности, порой утверждается, что Министерство школьного образования РФ должно изменить школьные программы. Но в связи с этим возникает вопрос: что должно подвигнуть это министерство на то, чтобы оно признало, что вся его предшествующая десятилетняя деятельность была неверной? Такое признание  по своей сути оказывается актом символического суицида. И едва ли корпоративная группа, формировавшая политику образования ранее и получавшая за это деньги, будет испытывать желание что-то менять в сложившейся ситуации. Точно также бюрократический класс в целом не будет стремиться к собственному сокращению. Ему это не выгодно. Но эту проблему большинство проектов, написанных под девизом «Как нам обустроить Россию» не учитывают. Эта проблема просто не осознаётся их авторами. Логика долженствования сводится к короткому: «надо сделать». Вопрос «как это сделать?» для такого дискурса инороден и обладает травмирующим эффектом.

 

1163.  Склонность правого мышления к логике долженствования в очередной раз указывает на связь адептов этого мышления с советской марксистской школой. Советская идеология любила повторять тезис о том, что исторические законы неотвратимы и всегда находят путь к самореализации. Отсюда часто возникал иллюзорный вывод, что изменения происходят и будут происходить сами собой, в автоматическом режиме, а сопротивление среды большой роли в этих процессах не играет. Но едва ли такое объяснение можно считать исчерпывающим. Не менее важно, что логика долженствования имеет опору в психологии – в ожиданиях и желаниях субъекта. В сознании желающего сам предмет желания трансформируется из воображаемого в действительно существующее. Когда это происходит, сознание перемещается в сферу выстроенного им же фэнтези, в которой чувствует себя комфортно и уверенно. И в этом фэнтези всё происходит именно так, как хочет его создатель.

 

1164.  Производство смыслов в сфере правого идеологического мэйнстрима сводится к индивидуальной манере манипуляции уже существующими смысловыми конструкциями, в рамках которой главной ценностью является не производство новых смыслов, а манера манипуляции тем, что уже есть в наличии.  Индивидуальность манеры повышает символический капитал манипулятора в той среде, в которой это событие происходит. Такая практика вполне соответствует модели экономики нулевого роста (Л. Ларуш), в соответствии с которой манипуляция терминами подобна перераспределению стоимости, а сам манипулятор – капиталисту, получающему свой процент прибыли с каждой такой манипуляции.  Модель нулевого роста генетически восходит к раннему британскому либерализму и является скрытой апологией промышленного и современного финансового капитализма. И логика манипуляций смыслами в правом лагере, по сути, является проекцией логики капитализма, даже если сами правые это не осознают. В этом контексте уклонение значительного количества правых от критики капитализма и склонность к фальсификациям этого явления выглядит, как минимум, забавной.

 

1165.  Очевидным следствием манипуляции смыслами в режиме экономики нулевого роста является инфляция ценности смыслов (И.Балюра). Итоговым результатом такой инфляции становится превращение используемых терминов в понятия с отсутствующим определением, или обессмысливание слов. Смыслы превращаются в нечто «само собой разумеющееся», банальное, и, следовательно, не требующее дополнительной, новой смысловой проработки. Эти слова просто произносят с одной единственной целью – позволить высказыванию состояться. Слово теряет смысловую прозрачность, оставляя за собой, по сути, одну функцию: стимулировать дальнейшие манипулятивные действия в смысловой сфере.

 

1166.  Когда мы имеем дело с публичной манипуляцией словами, в рамках которой эстетическое выходит на первый план, мы имеем дело с театром. Правый лагерь сегодня разбит на множество театральных площадок, на которых исполнители и зрители часто являются одними и теми же лицами. Такие театры существуют для самих себя. И это обстоятельство вновь сближает логику манипулирования смыслами с логикой функционирования капитализма. Капиталистическое производство стоимости работает не для общества, а для себя самого (Ж.Делёз), а общество является для него лишь той материей, из которой извлекается прибыль.

 

1167.  Инфляция смыслов в рамках идеационной экономики нулевого смысла может быть частично приостановлена лишь посредством расширения рынка, когда уже существующие смыслы распространяются на новые события. Эти события не меняют самих смыслов, но позволяют ими манипулировать в новых обстоятельствах, порождая эффект оправданности таких манипуляций. Чем больше происходит подобных событий, тем меньше скорость инфляции. В этом контексте СВО на Украине резко расширила сферу «новых обстоятельств», временно стабилизировала инфляционные процессы в идеационной сфере. Но этот эффект оказался временным.

 

1168.  Одно из побочных следствий идеационной инфляции – в том, что она обесценивает не только смыслы, но и события, в связи с которыми эти смыслы озвучиваются. Идеационная экономика нулевого цикла нуждается не просто в новых событиях, а в том, чтобы такие события были предельно разнообразными, происходили в разных сферах жизни. СВО такого событийного разнообразия не предоставляет.

 

1169.  Выход за пределы «экономики нулевого цикла» существует. Ларуш, автор этого термина, характеризует его следующим образом: «знание основано не на символах, а на процессе последовательных революционно-аксиоматических открытий». В антропологической перспективе это означает, что в основе каждого, действительно нового понимания реальности находится творческий импульс. Такой импульс меняет не только знание, но и субъекта, что предполагает возможность критического отношения субъекта к самому себе и своим концептуальным схемам. Но этот подход принципиально чужд «психологии театра».  Психология театра живёт нарциссизмом, а не экзистенциальными усилиями, направленными на изменение субъектом самого себя. Экзистенциальное усилие болезненно и трагично, нарциссизм – гедонистичен.

 

1170.  Идеализация правыми сегодняшнего состояния Русского мира наталкивается на ряд очевидных, непосредственно данных несоответствий. Реальный Русский мир не вписывается в идиллические, фентезийные картинки. Для разрешения возникающих противоречий «между теорией и практикой» в распоряжении правых всегда есть соответствующая мифология, в данном случае обретающая форму идеократической демонологии. Все проблемы современного российского общества эта демонология связывает с советским периодом русской истории. СССР для большинства представителей этого течения становится предельным воплощением зла, а на концептуальном уровне – абсолютным основанием, к которому восходят все конкретные причинно-следственные цепочки. В этом контексте СССР – это иррациональная метафизическая стихия, творящая зло в мире по своему усмотрению. И так как любой анализ современной российской жизни неизбежно приходит к анализу проблем, правые (националисты, консерваторы и проч.), даже когда они пытаются говорить о возвышенном, вынужденно и неизбежно смещаются в проблематику зла. Это та частная версия ситуации, когда некто, пытаясь говорить о Боге, говорит о дьяволе.

 

1171.  Но когда зло становится главной сущностной темой аналитики, на уровне непосредственного содержания такая аналитика превращается в скрытую апологию зла. А сам аналитик неизбежно погружается в его стихию без каких-либо серьёзных шансов из неё выйти. Но, судя по настойчивости, с какой происходит погружение в эту тему, правый дискурс чувствует себя внутри стихии зла очень комфортно.

 

1172.  Представление об СССР как абсолютном историческом зле неизбежно актуализирует тему Гражданской войны в России. В сознании правых белые и красные до сих пор продолжают сражаться друг с другом. Любители гражданских войн и сегодняшний Русский мир делят на белую и красную части, привнося элементы гражданской войны в современность. То, что, при этом, те же самые люди повторяют тезис о необходимости национального единства, являющийся для них аналогом ритуального заклинания, является частным проявлением шизоидного стиля мышления. (Не будем путать шизоидность как интеллектуальный стиль (Ж.Делёз) с шизофренией.)

 

1173.  Раскол в картину мира приносит тот, кто сам внутренне расколот. Расколотость мира – это проекция расколотого сознания. Именно она, а не какие-либо внешние события, является главной действительной проблемой современного русского правого движения.

 

1174.  Конфликт между левыми и правыми приводит к ситуации, в рамках которой энергия русского общества, вместо того, чтобы быть направленной на решение действительно важных проблем, раскалывается на отдельные потоки, сила которых растрачивается в борьбе друг с другом. (А.Молотков) В итоге, русское общественное движение пожирает само себя. Его энергия, разбившись на два потока, оказывается зацикленной на самой себе, вместо того, что бы быть направленной на достижение целей, связанных с реальными преобразованиями страны.

 

1175.  Любая сила, нуждающаяся в нейтрализации русского почвенничества, будет всеми силами поддерживать раскол между русскими левыми и русскими правыми, усугублять его. Пока левые и правые будут активно «гасить» друг друга, русское самосознание будет пребывать в состоянии раздробленности. Именно этим левые и правые сегодня и занимаются. Соответственно, силы, не заинтересованные в подъёме русского самосознания, на данный момент могут по этому поводу не беспокоиться. Их задача – скрытая поддержка антагонистов и всевозможное укрепление в общественном сознании антитезы «красные – белые». И эта задача решается весьма просто: надо лишь поддерживать информ-каналы тех дурачков, для которых разжигание розни между левыми и правыми является личной, экзистенциальной задачей. А далее эти люди всё сделают сами. 

 

1176.  Сами названия соответствующих сайтов, в которых присутствуют именования «левое» и «правое», уже работают на раскол. Они являются инструментами ассоциативного воздействия, результатом которого оказывается «расколотая картина мира» в общественном сознании. Популяризация таких обозначений – это часть технологий, направленных на достижение культурной и идеологической гегемонии, в данном случае – анти-национальной.

 

1177.  Какой-нибудь «левый фронт» или «правый Петя Иванов» своими названиями сделали больше для разрушения страны, чем многие «грантоеды», пытающиеся вредить стране целенаправленно.

 

1178.  Механически совместить друг с другом левый и правый дискурсы невозможно, т.к. они «заточены» на борьбу друг с другом. Интересы объединения русской культурной элиты требуют создания принципиально нового дискурса, в рамках которого «левое» и «правое» являются ложными политическими и экзистенциальными самоидентификациями субъекта. Подлинное противостояние разных общественных сил в России проявляется в отношении к собственной стране. Эти силы либо опираются на приоритет национальных ценностей, либо отрицают их. Первые, в идеале, способны создать новую конфигурацию русского национального движения (синтетический патриотизм), вторые должны быть уничтожены.

 

1179.  К сожалению, создание новой русской национальной идеологии происходит крайне медленно. Различные идейные группы крайне неохотно идут на компромиссы друг с другом. Отсюда – онтологическая двойственность самой идеи синтетического патриотизма. На идеационном уровне он являет себя в качестве необходимости, а на практике оказывается сходным с множеством абстрактных, фентезийных переживаний, объединённых общим слоганом «Как нам обустроить Россию». Причина такой двойственности – в отсутствии реальных механизмов, способных осуществить новый патриотический синтез.

 

1180.  Сегодняшнее состояние русского патриотизма подсказывает, что к сфере Утопии могут относиться не только представления о должном устройстве мира, но и технологии. Социальная технология, способная объединить всех, на данный момент столь же утопична, ирреальна, как и представления о грядущем Русском Царстве.

 

1181.  Но если объединение всех сил на общей патриотической платформе оказывается невозможным, то единственный рациональный путь, ведущий к такому объединению, это путь консолидации отдельных патриотических групп, способных переступить через собственные предрассудки. Такой патриотический синтез окажется локальным, но есть шанс, что с течением времени новый патриотический блок будет расти, и вместе с ростом его численности будет возрастать и его влияние на общество, прежде всего, на ту его часть, что левые привыкли называть «широкими общественными массами».

 

1182.  Очевидной первичной задачей, которую необходимо решить для достижения поставленной цели, является создание идеологии, основанной на новом дискурсе. Прежние категориальные формы, во-первых, в значительной степени устарели, перестали работать, а, во-вторых, в большей мере работают на раскол общества, нежели на его консолидацию.

 

1183.  Новая идеология может быть основана только на идее целостности русской истории. В рамках такого подхода Гражданская война не может интерпретироваться как борьба добра со злом. Главная характеристика любой гражданской войны – в её трагическом характере. И если такое событие в жизни народа происходит, оно имеет объективные причины, не связанные исключительно с факторами случайности и конспирологии. Каждое движение, участвующее в этой войне, несёт «свою правду», и каждое интерпретирует смысл происходящего ущербно, искажённо. Гражданская война – это ситуация, когда единая истина дробится на осколки, и эти осколки впиваются друг в друга.

 

1184.  Новая русская идеология нуждается в единстве, консолидации общества, а не в том, чтобы зафиксировать победу одной части русского общества над другой его частью. Сама радость по поводу того, что в гражданской войне победили «правильные силы» (неважно, когда это случилось – сто лет назад или совсем недавно) – аморальна.

 

1185.  Новая русская идеология, по определению, должна быть национальной идеологией. Она должна отстаивать приоритет национальных ценностей, выступать не от имени какой-то отдельной социальной группы, а отражать интересы большинства общества. При этом стоит помнить, что русское общество – это не только те, кто пребывает в земной реальности сегодня. Универсальная соборность включает в себя голоса и тех, чей земной путь уже окончен. Что, порой, никак не мешает некоторым из этих голосов звучать сегодня громче, чем звучат голоса подавляющего большинства ныне живущих. И новая идеология должна это учитывать в обязательном порядке. Можно ли в связи с этим считать её консервативной? – Только в том случае, если будет переосмыслен феномен консерватизма. В момент глобальной трансформации консерватизм не может ограничиваться исключительно лозунгами возвращения общества к идеям, которые были ранее. Парадоксальным образом современный консерватизм должен быть футуристичным. Он должен быть внутренне готов к прыжку в будущее. И в процессе такого прыжка его задачей станет создание нового образа реальности, в рамках которого отношение между будущим и прошлым должно быть продумано заново. Незыблемой идейной основой консерватизма является тезис: прошлое имеет значение. Но на каждом новом этапе становления жизни прошлое открывает себя по-новому, обретает индивидуальную конфигурацию. В перспективе 2022 года события прошлого выглядят не так, как в перспективе двадцатилетней давности. И ещё через несколько лет образ прошлого вновь изменится. В этих условиях задачей консерватизма является не сохранение прошлого в застывшем, окостеневшем образе, выработка способности участвовать в процессе трансформации образа прошлого и влиять на эту трансформацию. Консерватизм не сохраняет прошлое, а создаёт его. Создание нового образа прошлого – это и есть главная задача.

 

1186.  Современный подлинный консерватизм не просто сохраняет традицию, а создаёт её. И если процесс изменений становится скачкообразным, а масштабы и количество изменений стремительно растут, то в этих условиях именно изобретение, а не сохранение становится основным направлением деятельности консерватизма.

 

1187.  Одной из главных установок новой идеологии должна быть установка на непрерывность развития. Помимо прочего, это предполагает серьёзное изменение методологии. В соответствии с идеей развития первичным образом реальности является не структура, а процесс. Всё, что создаётся сегодня, и всё, что будет создаваться завтра, в своих конкретных формах является временным и преходящим. Каждое явление – это условие для дальнейшего движения. Каждая существующая форма имеет право на существование лишь потому, что она не вечна. Завтра ей на смену придёт новая форма. И она, в свою очередь, так же будет преходящей.

 

1188.  В то же время новая русская идеология должна быть социальной идеологией. Она должна быть ориентирована на интересы широких слоёв общества. Приоритет интересов большинства – основа социальной справедливости. Истоки такого понимания неизбежно связаны с историей советского социализма, хотя отнюдь не советский социализм их породил. Они имеют значительно более раннее происхождение. Тем не менее, по своему содержанию эта идея – именно социалистическая. (Истоки русского социализма также уходят в досоветское время.) И новая русская идеология является – по своему социальному наполнению – именно социалистической. При этом нет жёсткой необходимости определять её в качестве таковой официально, формально. Термин «социализм» сегодня может вызвать серию очередных идейных расколов. И если есть возможность избежать этой перспективы, то ею надо воспользоваться. С другой стороны, если массовое сознание будет продолжать активно пользоваться этим термином, то и новая русская идеология будет обязана сделать его своим.

 

1189.  Новый патриотический дискурс должен быть дискурсом реалистическим. В данном случае реализм является антитезой идеализму. Такой подход предполагает серьёзную деконструкцию существующих догм и концептов, стремящихся к идеализации русского прошлого. Любое сложное явление порождает множество самых разных последствий, часто противоречивых. И такую, двойственную реальность, в рамках которой положительное и отрицательное часто сопутствуют друг другу, необходимо выявить и, главное, принять. Такое принятие не требует оценочных суждений. Для начала необходимо внутренне признать, что это было. И постараться объяснить случившееся, апеллируя не к абстрактным представлениям о добре и зле, а к историческому горизонту, раскрывающегося применительно к любому событию как граница возможностей и предопределённость векторов становления. Реалистичность оценок прошлого неизбежно повлияет на реалистичность целей, попутно избавляя идеологию от значительного количества противоречий.

 

1190.  Ярким примером концептуальных идеализаций, активно влияющих на формирование современного почвеннического мировоззрения, является образ русского крестьянства. Возможно, этот образ – главная фикция русской истории как интеллектуальной конструкции. Появление огромного количества противоречий как следствие такой идеализации неизбежно. Так, например, критики СССР ругают советский социализм за уравнительные тенденции, но, при этом, восхваляют социальную практику русской крестьянской общины, в рамках которой уравнительный принцип господствовал. При этом большевизм ещё и обвиняют в «антинародной политике», попытке привнести в жизнь русского народа чуждые социальные формы, но, опять-таки, такая критика не желает признать, что большевизм часто шёл на поводу у широких масс, оформляя в качестве политической и социальной нормы то, что соответствовало общественным желаниям. Крестьянство часто воспринимается как хранитель цивилизационного начала, но при этом полностью игнорируются действия «зелёных» во время Гражданской войны, когда многочисленные крестьянские банды ориентировались на достижение исключительно эгоистических целей, а представление о каких-либо национальных интересах в их мировоззрении отсутствовало в принципе. Один и тот же автор может хвалить русское крестьянство за его коллективизм и объявлять себя сторонником Столыпинских реформ, целью которых – на социально-психологическом уровне – было разрушение коллективистской психологии и развитие индивидуализма (опора на кулачество). Крестьянство объявляется хранителем православной веры, но, при этом, забывается, что русское народное христианство, присутствовавшее в сельских районах, было отнюдь не ортодоксальным. Оно, по сути, являлось христианским пантеизмом, «успешно» сочетавшим в себе элементы христианских и языческих верований. И перечисление подобных противоречий можно продолжать и дальше. А итогом подобного восприятия оказывается плакатность образа русской истории, полезная только для тех, кто использует подобные плакаты в целях спекулятивного повышения собственного символического капитала.

 

1191.  Реализм предполагает прекращение работы скорби. Недопустимо рассмотрение русской истории под знаком непрерывности утрат. Любое исчезновение какой-либо исторической формы сопровождается возникновением чего-то принципиального нового. Именно на новое необходимо обращать основное внимание. Но для этого такое новое надо выявить, концептуализировать. А плакальщики по «утраченной русской традиции» пусть плачут по себе, потому что они скоро умрут, а русская традиция в любом случае останется.

 

1192.  Принцип реализма должен быть распространён и на понимание современных российских процессов. Сегодня вполне уместны слова Ю.В. Андропова: «мы не знаем того общества, в котором живём». Прежде, чем призывать общество к демократии, желательно знать – нужна ли ему эта демократия и что оно понимает под демократией. Если мы говорим о коллективизме русского народа, то опять-таки полезно знать о том, в каких формах он сегодня проявляется, а в каких, соответственно, его ожидать не стоит. Точно также нуждаются в проработке и все остальные вопросы, включающие в себя отношение общества к государству, к образованию, к институту частной собственности, к прошлому страны. Те же правые в большинстве своём не захотели увидеть левый поворот, происшедший в настроениях общества в последнее десятилетие. Общество стремится к формированию обновлённой социалистической модели. При этом правые, активно отрицающие социализм, не испытывают какой-либо неловкости, когда пытаются говорить от имени русского народа.

 

1193.  Из всех социально-гуманитарных дисциплин современное почвенничество нуждается в первую очередь в развитии социологии, а не, например, философии истории. Социология старается устанавливать фактическое положение, в то время как философии продолжает развлекаться созданием очередных спекуляций. Но именно социологии современное почвенничество старается избегать. Психологические причины такого избегания понятны: социологические данные могут потребовать глобального пересмотра собственных концептов, а это неприятно и требует серьёзных внутренних усилий.

 

1194.  Новый патриотический дискурс должен стремиться к операционализму и технократизму – по крайней мере, если он заинтересован в том, чтобы стать понятным для государства. Язык государства не знаком с метафизическими конструкциями. Когда государство ссылается на нечто, что не может быть конкретизировано как комплекс чётких операциональных решений, оно делает это ради достижения каких-то дополнительных целей. Нефункциональное (метафизическое) для государства не цель, а повод. Поэтому когда представители гражданского общества начинают говорить о неких вневременных ценностях и смыслах, государство просто не знает, как на это реагировать. «Соборность», «цивилизация», «коллективизм» – для операционального дискурса это, в лучшем случае, поводы, а не сущности. Если гражданское общество хочет что-либо предложить государству, это «что-либо» должно быть конкретным, иметь форму проекта. Но любая проективность предполагает знание и учёт конкретных деталей, что требует наличия специальных профессиональных знаний.

 

1195.  Так, например, реформа государственного образования должна разрабатываться не идеологами, а профессионалами. Если эта реформа касается школы, то её разработчиками должны быть учителя, если она связана с высшей школой, то, соответственно, преподаватели вузов. Но она ни в коем случае не должна являться некой конкретизацией общих (метафизических) идей. Для того чтобы быть понятной государству, она должна – формально – реагировать на конкретные проблемы. Но если такая, на первый взгляд, частная реформа будет продумана, её реализация вызовет цепную реакцию: актуализация одной проблемы актуализирует и серию других.

 

1196.  Операционализм, как правило, отстаивает приоритет индуктивной логической модели над дедуктивной.

 

1197.  Время чистой («спекулятивной») идеологии заканчивается. Подобного рода спекуляции уместны в пространстве интеллектуальных салонов. Но салон не может быть интегрирован в структуру государственного управления.

 

1198.  Операционализм ставит перед почвеннической традицией парадоксальную задачу. Ради сохранения самой себя традиция должна преодолеть те формы, в которых она сложилась в XIX веке и которые продолжают оказывать на неё влияние до сих пор. XIX век в русской интеллектуальной традиции был временем господства спекулятивной философии. Эта традиция, по сути, закончилась в 1917 году. И закончилась она не потому, что в этот год в России началась революция, а потому, что она не смогла осмыслить революцию как эмпирическое и – что особенно печально – как метафизическое явление. На первый взгляд, ей не хватило глубины исторического горизонта, что можно считать вполне объективным препятствием, но, в то же время, она продемонстрировала и ограниченность собственной концептуальной базы, а это препятствие к числу объективных отнесено быть не может. И если для поколения Серебряного века такая традиция обладала внутренней наполненностью, пусть и ущербной, и после того, как этот век закончился, то в дальнейшем её существование превратилось в безусловно инерционное.

 

199.  В этом контексте интеллектуальное движение к «религиозно-философскому возрождению» обладало дурной архаичностью уже в 80-е годы, и тем более оно обладает подобным характером сегодня. Задача, которую не решили 80-е годы, была связана не с восстановлением «целостности русской истории», что само по себе является спекулятивным тезисом, а с созданием ультрасовременной концептуальной матрицы, позволяющей проектировать будущее. Вместо этого русское почвенничество погрузилось в состояние глобальной дезориентации, когда реалии стремительно наступающего ХХI века предлагалось осмысливать сквозь концептуальный трафарет XIX столетия.

 

1200.  Проблема преодоления этого русского обольщения XIX веком разрешится, во многом, сама собой. В своё время Томаса Куна спросили: каковы условия, при которых старые парадигмы уступают место новым? Кун ответил: «Это происходит тогда, когда сторонники старых парадигм умирают». Этот тезис вполне применим и к российским философским процессам. Поколение, навязавшее современной России культ Серебряного века, сегодня уходит с исторической сцены.

 

1201.  Преодоление метафизических форм XIX века не означает преодоления метафизики как таковой. В полной мере это невозможно и, следовательно, не нужно. Метафизическое как комплекс концептов нуждается не в преодолении, а в обновлении.

 

1202.  Новый почвеннический дискурс не тождественен почвеннической идеологии. Границы дискурса всегда шире границ идеологии. Дискурс порождает множество разных идеологий, которые, несмотря на все различия, оказываются родственными друг другу. Их родство связано со структурным единством происхождения. Ситуация, при которой в социально дифференцированном обществе существует только одна идеология, невозможна в принципе. Примером, подтверждающим этот тезис, является СССР. В Советском Союзе не существовало только одной идеологии. Реальное советское идеологическое пространство – это территория взаимодействия и конфликта разных идеологических тенденций, т.е. скрытых идеологий. Так, например, сталинизм и троцкизм – это не одна, а две идеологии, пусть и родственных друг другу.

(Окончание следует)