Ювеналий Тимофеевич Артемьев
WWW: http://teleport.al.ru
E-mail: nikarooi@bancorp.ruВВЕДЕНИЕ В ВЫСШУЮ ЛОГИКУ
Глава II. О логике бытового общенияГлава III. Логическое наполнение психологического этапа мыслительного процесса
Глава IV. Третий важный источник субъективности
Глава V. В мире случайной объективности
Наука современности, в отличие от науки XVII-XIX веков, превратилась в производительную
силу. В прошлом она была, главным образом, элитарной областью интеллектуальной
деятельности общества. Ее теоретическое содержание преобладало над прагматическим.
Примерами тому служат законы механики И.Ньютона, эволюционные концепции Ж.Ламарка
и Ч.Дарвина в биологии, периодический закон химических элементов Д.И.Менделеева,
теория относительности А.Эйнштейна в физике. В результате стремительной промышленной
революции XIX-XX столетий, наука быстро стала сливаться с экономикой. Прагматизм
все более начал выдвигаться на первый план и вытеснять теоретическую долю.
Такая тенденция хорошо прослеживается за последние 50 лет в экологии, которая
представляет собой достаточно молодую науку, возникшую в конце XIX века. Хотя
она зародилась в связи с практическими потребностями изучения обитателей устричных
банок, но развивалась в первые десятилетия своего существования на теоретических
основах – в соответствии с духом того времени, который господствовал в науке
вообще. В начале 1950-х годов о существовании экологии знали только специалисты-биологи.
Всем прочим эколог вынужден был объяснять, что это такое. Ему приходилось
доказывать полезность своей специальности, так как многим такая область знаний
казалась совершенно бесполезной и ненужной. Теперь про экологию знают даже
школьники младших классов, но больше не как про науку, а как про область чисто
практической деятельности. Экология как наука в значительной мере растворилась
в практике и превратилась в технологию. В этом нетрудно убедиться путем сравнения
содержания руководств по экологии, изданных в середине и в конце XX столетия.
В соответствии с растущим разнообразием практических задач она дифференцировалась
на множество самостоятельных направлений, представители которых зачастую не
в состоянии понять друг друга. Так специалист по экологии почвенных микроорганизмов
ничего не понимает в экологии рыб и высших растений и наоборот. Невообразимая
дифференциация наук в XX столетии явилось вторым важным следствием прагматизма.
рис. 1. Соотношения объективности, субъективности
и лжи (пояснения в тексте).
Слияние теоретической науки с практикой привело и к господству в научной
среде материальных житейских интересов. Если в давние времена ученые считали
своим первейшим долгом познание объективной истины природы, то теперь субъективные
интересы отдельных групп общества оказались важнее объективной реальности.
Они привели в XX веке к мировым войнам, сверхчудовищному бессмысленному репрессивному
уничтожению десятков миллионов людей (даже немыслимому в прошлые века), глобальному
терроризму, созданию невероятных запасов ядерного, химического и бактериологического
оружия. С помощью таких запасов каждого человека нашей планеты можно было
убить несколько раз. Такие устремления были чужды даже дикарям доисторической
эпохи.
С другой стороны важно, что субъективизм, вопреки негативному отношению к
нему в прошлом, в ряде случае оказался крайне полезным человечеству. Пожалуй,
лучшим примером тому служит появление «субъективной реальности-виртуальности»,
связанной с развитием информатики во всем мире.
Четвертой особенностью, которую нам здесь необходимо отметить, является замена
стратегических принципов науки прошлого на тактические тенденции науки настоящего.
Она связана со стремлением к скорейшему удовлетворению потребностей сегодняшнего
дня, к быстрому обороту денег (время – деньги) – одному из основных принципов
рыночной экономики.
Все эти четыре особенности современной науки (технологичность, дифференцированность,
прагматический субъективизм, тактические тенденции) представляют собой следствия
внешних экономических условий.
Конечно, они способствовали грандиозному изменению содержания науки. Но помимо
внешних, существовали внутренние причины ее глубоких преобразований, вызванные
потребностью экономики в конкретных и быстрых решениях.
Среди них самой характерной особенностью современной науки, в отличие от
науки XIX века, стала ее экспериментальность. Эксперимент сделался не только
главной чертой одних естественных наук. Вместе с ними он проник в экономику,
педагогику, психологию. Экспериментальный подход стал одним из основных принципов
научного мышления. В основе логики современной науки лежит логика эксперимента.
Мысли, они не только наши, но и мысли предметов, с которыми мы имеем дело.
Как было отмечено ранее, восприятие объективно-субъективно. Ощущая объект
наблюдения, мы сравниваем его с аналогичным эталоном нашей памяти. Сравнение
происходит в голове. Она-то и служит неизбежным источником субъективности.
Эксперимент внес революционные изменения в мыслительный механизм. Сравнение
на первом этапе как бы вышло за пределы головы – во вне. Сравниваться стали
опытный и контрольный варианты. Мышление вышло за пределы себя самого, стало
внешним. Доля объективности восприятия возросла вдвое. Создается впечатление,
что невиданный ранее научно-технический прогресс XX века определялся именно
этой особенностью – удвоением объективности в восприятии.
Однако такой способ мышления не был изобретением экспериментальной науки.
Он, видимо, пришел в нее из живописи, изобретателями которой были первобытные
люди. Именно они, изображая животных на стенах пещер, оказались первыми «экспериментаторами»,
когда сравнивали свое «опытное» изображение животного с его контрольным живым
оригиналом.
Исходя из затронутой особенности, экспериментальные науки выглядят «вдвое»
объективнее описательных наук прошлого и настоящего.
Вместе с неоспоримыми преимуществами экспериментализм содержал и важный недостаток.
Объект, подвергаемый изучению, представляет собой единичное и случайное событие.
Экспериментатор оперирует случайностью, а задача науки состоит во вскрытии
закономерностей. Ведь именно их, а не случайность, можно использовать в дальнейшем
для практических целей. Принято считать, что установление закономерного характера
наблюдаемого явления достигается путем повторной воспроизводимости результатов.
Как известно, она возможна при строгом соблюдении условий, в которых выполняется
опыт. Если условия изменяются (нарушаются), то воспроизводимость часто отсутствует.
Здесь руководящим служит тот принцип, что законы природы действуют только
при определенных условиях. Однако такое совпадение формально и представляет
собой чисто внешнюю аналогию. Речь идет о совершенно разнородных понятиях.
Данные эксперимента относятся к категории единичного и случайного, а законы
природы – к области общего и закономерного. Единичное и общее далеко не одно
и то же. Общее проявляет себя при самых различных условиях. Например, молекулярное
строение материальных объектов обнаруживается в разнообразных явлениях, изучаемых
в разных областях знания – в физике, в химии, в кристаллографии. Напротив,
«единичное» воспроизводится лишь в однотипных условиях. Если в различных условиях
единичное ведет себя случайно, то в однотипных – может выглядеть закономерно.
Экспериментальная воспроизводимость – не доказательство всеобщности.
Теперь попытаемся проиллюстрировать сказанное с помощью примеров из области
теории вероятностей. Представим себе, что стрелок производит серию выстрелов
из винтовки без оптического прицела на расстояние 50 м. Стрельба при этом
ведется с руки, что создает колебания ствола. По завершению стрельбы оказалось,
что большинство попаданий пришлось на центр, но часть пулевых отверстий расположилась
по краям мишени. Следовательно, каждое попадание представляет собой элемент
случайности.
Затем повторяем серию выстрелов, но уже с помощью оптического прицела. В
этом случае все пули сгруппировались около центра мишени. Теперь закрепляем
винтовку в неподвижном станке. Отстреливаем третью серию выстрелов. В итоге
все пули прошли практически в одно пулевое отверстие без отклонений.
Этот «эксперимент» можно «воспроизвести» во всех «лабораториях» мира с тем
же блистательным результатом. На основании полученных данных можно сделать
теоретические расчеты. Если на дистанции 50 м максимальное отклонение пули
не превышает 1 мм, то на 500 м отклонение не должно превысить 10 мм. Начнем
проверку в реальных полевых условиях. Практическое отклонение от центра мишени
оказалось в 12 раз больше предполагаемого. Причиной был сильный боковой ветер.
Следовательно, стоило изменить условия «эксперимента», как первичная закономерная
воспроизводимость исчезла и вновь вскрылся случайный характер стрелкового
процесса.
От отвлеченного примера попытаемся обратиться к истории недавней борьбы с
сердечно-сосудистыми заболеваниями в США. Вначале было выяснено накопление
холестерина при патологических изменениях кровеносных сосудов. На уровне «восприятия»
была замечена связь патологий с накоплением холестерина. Затем последовала
мыслительная работа с обращением к существующему житейскому опыту – поиск
вероятных связей, возможных причин. Необходимо подчеркнуть, что поиск связей
не закономерных и необходимых, а вероятных, то есть достаточно случайных.
Известно, что холестерин содержится в жирах животного происхождения. Следовательно,
его накопление в организме связано с потреблением животных жиров. Кто ест
много жиров, у того и возникает патология сосудов. Сверяем такую гипотезу
с практикой. Обнаруживаем совпадение: у людей, избегающих жирной пищи, содержание
холестерина в крови ниже и наоборот. Здесь практика оказалась основным критерием
истины. Если же мы не находим ответа на вопрос в житейской или научной практике,
то в соответствии с вероятной рабочей гипотезой стремимся получить недостающие
данные с помощью дополнительных научных наблюдений. Если результат совпадает
с предположением, то зачастую принято говорить, что «факты подтверждают» наше
предположение. На самом деле факты всего лишь не противоречат гипотезе, по
вероятному принципу совпадают с ней. Подтверждают не факты, а мы с помощью
фактов. В основе «подтверждения» не объективизм, а наша субъективность – наша
цель, стремление доказать.
Что касается холестерина, то вокруг меня была и другая «практика» – российская
сельская глубинка, оторванная от городов значительным расстоянием и бездорожьем.
Люди здесь десятилетиями жили натуральным хозяйством, в условиях которого
прошло их детство, молодость, зрелость и старость. Питание с огородов, засаженных
преимущественно картофелем и составляющим основу постоянного меню. Картофель
служит пищей для свиней, которых ежегодно выращивают в каждой семье. Приготовление
пищи шло преимущественно на свином сале. Правда, в последние десятилетия довольно
широко наряду с салом стали употреблять и растительные жиры. В общем итоге
потребление холестерина велико. При этом сердечно-сосудистые заболевания довольно
редки, по сравнению с городами. Продолжительность жизни достигает здесь 104
лет.
По моим представлениям, обусловленным разносторонними наблюдениями, это результат
подвижного образа жизни. Поэтому у меня обычно вызывали ироническую улыбку
сообщения о том, как американцы пристально следят за содержанием холестерина
в крови, исключают из бисквитных тортов кремы со сливочным маслом, отказываются
от традиционного завтрака с беконом. Наконец, однажды услышал сообщение по
радио о том, что в одном племени американских индейцев нормальное содержание
холестерина в крови сочетается с потреблением большого количества жирной пищи.
Такое противоречие исследователи объясняли повышенной подвижностью представителей
этого племени. Она была вызвана постоянной необходимостью перегонять скот
с места на место.
Эти дополнительные факты совпадали с моей более широкой гипотезой
о том, что холестерин успешно выводится из организма при подвижном образе
жизни. Малоподвижный образ жизни приводит к общему нарушению нормального функционирования
организма и, в том числе, к накоплению холестерина. С потреблением жирной
пищи процесс его накопления просто усиливается. Следовательно, первопричина
заключена в комфортном образе жизни, в телевизоре и автомобиле.
Возможность второго решения «холестериновой проблемы» показывает на случайный
характер первого решения – причина в жирной диете. Типичная схема эмпирического
мышления: от живого созерцания к абстрактному мышлению и через него к практике.
Основным критерием истины объявляется практика. Делается упор на ее объективность,
но совершенно упускается из вида ее вероятность и даже случайность. Критерий,
как видно, весьма ненадежный.
Глава VI. В мире закономерной случайности
За выяснением сути дела вновь обратимся к теории вероятностей
и коснемся некоторых особенностей, связанных с законом нормального распределения.
Для этого представим себе, что мы находимся на арене цирка, покрытой идеально
ровным, горизонтально расположенным стеклом и имеющим толщину в несколько
сантиметров. С высоты нескольких метров из одной точки на центр арены начинаем
высыпать 1000 стальных шариков, диаметром 7 мм. Окончив высыпание, находим
шарик, наиболее удаленный от центра арены. Длину радиуса от центра до крайнего
шарика делим на три равных отрезка. Затем очерчиваем три концентрических окружности
(рис.1). Далее подсчитываем количество шариков на плоскости внутреннего круга.
Выразив это количество в процентах, получим величину 68,3%. Потом сделаем
то же самое для площади круга, очерченного двумя третями общего радиуса. В
этом внутреннем круге окажется уже 95,4% шариков от общего количества в 1000
штук. Следовательно, на площади внутреннего кольца расположится лишь 27,1%
всех шариков, а с внешней стороны от него только 4,6%.
И сколько бы раз мы ни повторяли этот опыт, мы постоянно получали бы одни
и те же процентные характеристики: 68,3%, 27,1% и 4,6%. Тем самым перед нами
вырисовывается достаточно строгий закон. Расположение каждого отдельного единичного
шарика на площади рассеивания является чисто случайным событием, а общая картина
их распределения содержит в себе строгие закономерности. Следовательно, положение
каждого шарика, с одной стороны – случайно, а с другой стороны – закономерно.
Случайность и закономерность оказываются взаимосвязанными, как бы взаимно
проникающими одна в другую. Поэтому между случайностью и необходимостью не
существует четких границ. Каждая случайность оказывается проявлением закономерности,
а любая закономерность в какой-то мере скрывает в себе случайность. В этом
заключается одна из содержательных сторон объективной логики природы.
В разговорах окружающих нас людей приходится порой слышать:
«Ты ошибаешься. Этого быть не может, это просто невероятно… С другой стороны,
может быть ты и прав. В твоих обстоятельствах такое, пожалуй, возможно». Таким
образом, вероятность достаточно обыкновенно используется нами в качестве критерия
объективности получаемой информации. Вопреки житейской практике, в руководствах
по логике эта тема почти не находит отражение. Пожалуй, она затрагивается
только при рассмотрении метода Бэкона-Милля для установления объективной причинности.
Во «Введении» логика была определена нами как связь между понятиями.
Попытаемся ее проследить на рис.1. На нем, за пределами площади рассеивания
выделена зона отсутствия случайных событий – «зона невероятного», зона «абсолютной
лжи». В следующем кольце, включающем 4,6% событий, появляется возможность
обмана – «возможное» мы можем принять за реальность. В очередном кольце реальность
не превышает 27,1%, а вероятность ошибки оказывается вдвое больше реальности
(реальная вероятность около 1/3, вероятность отсутствия событий, т.е. «ошибки»,
– около 2/3). Наконец в центральном малом круге преобладает реальность, то
есть «объективность». Исходя из особенностей распределения событий по площади
круга рассеивания, можно выделить разные варианты «связей» между понятиями,
разный характер «логики». Отсутствие реальной связи понятий определим как
«ложь». Случайную связь – как «субъективность», закономерную связь – как «объективность».
В формальной логике существует понятие истинного силлогизма и имеются способы
доказательства истинности умозаключений, то есть истины. Г.Гегель считал такой
односторонний подход к понятию недопустимым, ведущим к софистике. Но наша
органическая привычка к односторонним подходам настолько прочна, что даже
гениальный Гегель не всегда ее преодолевал. Пожалуй, это касается и его отношения
к истине, которую он определил как «ничто», лишив тем самым истины традиционную
«логику действительного». Истина оказалась каким-то мистическим объектом на
пути от действительного к возможному. Тем не менее из его изложения оказывается,
что истина обладает всеобщей содержательной универсальностью. Видимо, верно
принято говорить, что истина одна. Двух истин не бывает.
В нашей модели с рассеиванием шариков «истиной» была бы единственная точка
на стекле, в которой оказались бы все шарики, превратившись в единственный
шарик. Это невозможно. Такую точку мы можем только мыслить. Опять оказывается,
что истина это «ничто», то есть нечто реально несуществующее. Теория вероятностей
рассматривает лишь конечные результаты – следствия. Она не интересуется происхождением
вероятностей. В ее моделях отсутствует временная составляющая. Нам же необходимо
коснуться происхождения модели. Она возникла в результате постепенного высыпания
тысячи стальных шариков через одно отверстие, диаметр которого едва превышал
диаметр шариков. Поэтому все шарики падали по совпадающим траекториям в одну
общую точку на стекле. Эта общая, единая для всех шариков траектория, видимо,
и есть их «истина».
Когда шарики ударяются о стекляное покрытие арены, заканчивается
фаза их закономерного «истинного» существования в пределах единой траектории.
Начинается фаза случайного рассеивания. «Необходимость» сменяется «случайностью»
под внешним воздействием стекла. Но, как было отмечено, «случайное» рассеивание
подчиняется строгому закону. Следовательно, оно и случайное, и необходимое.
Касаясь стекла, единый поток шариков как бы расщепляется на две составляющие
(подобно тому, как луч солнечного света, проходя через трехгранную стекляную
призму, разлагается на разноцветный радужный спектр из семи простых цветов),
на «случайность» и «закономерность». В итоге можно сказать, что «истина» состоит
из двух составляющих ее противоположностей – закономерности и случайности,
из объективности и субъективности. Как бы раздваиваясь, она содержится в двух
противоположностях, соединяя их. Такие органически связанные противоположности
можно называть «истинными» – содержащими истину, «связанными» истиной.
Здесь очень важно отметить методические следствия, вытекающие
из рассмотренной модели. Ее заключительная «случайная фаза» создает сложную
картину многообразия. Напротив, первая «истинная фаза» отличается единообразной
простотой. Оказывается, что «истина» предельно проста. Поэтому исследование
системы в ее «истине» представляет удивительное упрощение задачи – переход
от большого количества второстепенных следствий к двум основополагающим противоположностям,
составляющим истину. Создается возможность упрощения, которая обычно достигается
с помощью анализа. Вот как относительно этой темы высказывался Г.Гегель ("Наука
логики", §119. Прибавление 1-е.): "Мы вообще делаем очень важный шаг вперед,
когда в области мышления перестаем говорить, что возможно еще и другое. Говоря
таким образом, занимаются случайным, истинное же мышление, как было замечено
выше, есть мышление о необходимом".
Теперь коснемся характера «истинной связи». В модели с шариками,
закономерно размещенными на площади рассеивания, мы имеем «взаимосвязь» случайности
и закономерности. Последняя выглядит следствием первой. Возникает видимость
причинно-следственной связи. Если же мы попытаемся внимательно поразмыслить
над ее сутью, то почувствуем себя в затруднительном положении. Поймем, что
осознать ее мы не в состоянии. Нам невозможно представить, каким образом случайное
положение отдельного шарика при массовом количестве шариков порождает строгую
закономерность. Наверное, было бы проще понять их равномерное распределение
по поверхности. В итоге она представляется скорее мистической, чем реальной.
Видимо, поэтому Г.Гегель предпочитает говорить не о связях, а об «отношениях»
противоположностей.
В другой нашей модели со стрельбой по мишени, «истину» пули
представляет ствол винтовки. Он является не только общим для всех выпущенных
из него пуль, но и представляет собой необходимую универсальную всеобщность
для многих миллионов пистолетов, винтовок, автоматов, пулеметов, артиллерийских
орудий, охотничьих ружей. «Истину» ствола составит пуля. Каждый из них в отдельности
от другого утрачивает свое значение и превращается в «ничто». Вместе они представляют
единую функциональную систему. Если пуля в стволе двигается вперед, то ствол
от «отдачи» двигается назад. Движение пули в стволе закономерно, детерминировано.
Она не может отклониться в сторону случайным образом. Случайные отклонения
под влиянием внешних воздействий делаются возможными за пределами канала ствола.
Следовательно, как и в другой, «шариковой» модели мы имеем здесь детерминистическую
фазу, когда пуля в стволе, и случайно-закономерную – при ее полете в воздушном
пространстве. В этом случае истина подразделена между двумя материальными
предметами (имеет двойственный характер), вполне ощущаемыми, то есть представляет
собой «нечто». Хотя истина в данном случае вполне осязаема, она из-за ее двойственного
содержания оказывается мало пригодным объектом для практического применения
в традиционной логике. В силу прочной традиции, наше мышление имеет односторонний
характер. Поэтому мы обычно пользуемся половинчатыми, неистинными понятиями.
Они могут претендовать лишь на ту или иную степень объективности.
Попытаемся рассмотреть это на примере с автомобилем. Представим
себе легковую машину, сходящую с заводского конвейера. В «действительном»
состоянии она еще не имеет на себе признаков износа, но в перспективе, в «возможном»,
представляет собой металлический хлам. «Истина» автомобиля содержит в себе
противоположности. Поэтому «истинная» оценка новенькой машины должна включать
ее мрачную перспективу, которая при выходе с завода практически равна нулю.
Однако, разные фирмы производят машины, обладающие разной долговечностью.
Поэтому низкокачественный новый автомобиль, по сравнению с высококачественной
машиной, изначально наполовину может составлять хлам – иметь моральный износ.
В дальнейшем в ходе эксплуатации машины ее износ возрастает. Если мы говорим,
например, об износе автомобиля на 30%, то фактически даем ему двустороннюю
– «истинную» оценку. Следовательно, понятие истины применимо и в традиционной
логике конечных понятий, если мы им даем двустороннюю, положительно-отрицательную
оценку с позиции «действительного» и «возможного».
В заключение сказанного, истину приходится определить как необходимую
связь между понятиями. Такие необходимо противоположные понятия можно называть
«истинными» или «необходимыми противоположностями». Они не могут существовать
одна без другой, подобно южному и северному полюсам магнита. Противоположности,
не обладающие отношениями необходимости, будем называть «вероятными противоположностями».
Выше отмечалось, что на площади круга, очерченного 2/3 радиуса рассеивания,
размещается 95,4% всех шариков. Эту величину математики склонны называть доверительной
вероятностью. Биологи, менее требовательные к математической терминологии,
называют ее «достоверностью». Это значит, что из 100 исследованных вариантов
95 оказываются положительными и только 5 отрицательными. Отрицательную характеристику
в 5% называют «уровнем значимости». В технике требования повышаются и допускаемая
доверительная вероятность принимается уже на уровне 99%, при уровне значимости
в 1%. Напротив, в биологической систематике, занятой классификацией организмов,
мы сталкиваемся с самыми низкими требованиями: «достоверность» считается достаточной
на уровне 75%, при уровне значимости 25%. Приведенные цифры отражают практическую
неизменность объектов одного класса в технике и невероятное индивидуальное
многообразие представителей одного вида в биологической систематике. Поэтому
биологи за два с половиной века официального существования систематики по
сей день не смогли дать объективное определение биологического вида и реализовать
свою изначальную мечту – создать естественную систему организмов. И это при
всех шумных успехах современной биологии. Поэтому, если в технике зачастую
для того, чтобы отличить машину одной конструкции от машины другой конструкции
достаточно бывает всего одного определяющего признака, то систематики вынуждены
использовать множество признаков, количество которых неуклонно продолжает
расти с развитием биологии.
Традиционная логика конечных понятий строилась на основе житейской
практики и механики. Но вот появились новые науки, оперирующие сложными «системными»
объектами. К ним можно отнести медицину, психологию, биологию, физику элементарных
частиц. Традиционная «механическая» логика была распространена и на них. Научная
мысль как-то не придала большого значения тому, что сложные объекты обладают
и более сложными внутренними связями. Следовательно, им свойственна совершенно
иная логика. Экспериментаторы, уверенные во всемогуществе своего метода, и
по сей день не видят в том большой беды. Чтобы понять недопустимость такого
переноса, прибегнем к методу, подобному доказательству от противного в математике.
Попытаемся наоборот перенести логику биологической систематики на механику,
точнее на технику. Представим себе, что фирма выпускает автомобили какой-то
одной модели. Около 75% четырехместных машин внешне похожи одна на другую,
но каждая машина имеет индивидуальные размеры деталей. Среди остальных 25%
половина машин имеет уменьшенные размеры вплоть до того, что некоторые автомобили
вмещают не более двух человек. Зато другая группа, составляющая 12,5%, имеет
увеличенные размеры и вместимость до шести человек. Такая ситуация сравнима
с кошмарным сном. Она делает невозможным серийное производство. Каждая машина
индивидуальность, каждая крупная деталь тоже индивидуальность. При ремонте
вышедшие из строя детали необходимо изготавливать заново индивидуально. Видимо,
совершенно понятно, что перенос логики биологической систематики на технику
недопустим. Но тогда, пожалуй, следует говорить о недопустимости переноса
механической логики на психологию, биологию и им подобные науки.
Перенос механической логики на сложные объекты нежелателен не только из-за их сложности. Необходимо еще учитывать то, что механические системы созданы человеком и их устройство обычно нам известно. Если этого нет, то даже не очень сложная конструкция порождает неразрешимую загадку. Например, немецкие специалисты в период Второй мировой войны не сумели разгадать секреты снаряда русской ракетной установки «Катюша». Снаряд взрывался даже при попытке заглянуть в него с помощью рентгеновской установки. В живых системах, благодаря их невероятной сложности, мы сталкиваемся почти с полной неизвестностью конструкции. В итоге, нам неизвестна та «практика», которая могла бы послужить критерием истины. Традиционная логика создавалась на базе уже известной ранее простоты, на основе прошлого опыта. Теперь же, при соприкосновении со сложными объектами, мы вынуждены обращать свой взгляд не назад в прошлый опыт, а вперед. Необходима такая логика, которая позволяла бы проникать в неизведанное, не прибегая к прошлому опыту. Парадокс состоит в том, что основы такой логики почти два века назад были разработаны Г.В.Ф.Гегелем, но удивительным образом они оказались забытыми человечеством, пожалуй, благодаря почти всеобщему увлечению психологией.