Проза

...решили жрецы призвать Всевышнего во Храм, возведенный для Него, собрались они на самом высоком ярусе и стали возносить молитвы. Но не смогли они призвать Всевышнего, потому что тайну Имени Его забыли. Тогда вместо Всевышнего поселились в Храме бесы, которые развратили все народы земли богатствами Храма. И тогда увидел один праведный каменотес разврат, который кругом творится, и спросил у Всевышнего, почему Он во Храм не вошел и отчего поселились в Храме бесы?

Ёлка мерцает разными огнями. Пламя свечей ложится набок. Тени ложатся на стены и потолок. Всё вокруг живое, я живой. Мне это нравится. Я смотрю на родителей за столом, на бабушек и дедушек – в компьютерах...

Сходство своей головы с храмом Урхо воспринимал в буквальном смысле и предполагал, что в ней должен жить бог. Однако на этот счет он мог только строить догадки: других свидетельств наличия бога, кроме смутного ощущения, не было, и отсутствие определенности не давало Яккола покоя.

«Привычный мир – это только начало, – понял Андроников. – Это нечто вроде стартовой позиции на шахматной доске».

Это всё женщины, – сказали мне. И я увидел, как весь массив леса поднимают на вытянутые руки и опускают (видимо демонстрируя свою силу) четыре женщины.

К 60 годам, когда Михаил Михайлович вышел на пенсию, ему стало от людей тошно.

Какие-то знакомые очертания почудились Оле в дальних глубинах волны. Как будто остовы старых машин… клубы одичалой малины, прогнившие сараюшки, отлоги и балки пустыря… бледное небо, покосившиеся столбы электропередач и, наконец – провал оврага – самое страшное место, когда-либо виденное ею!

Всегда хотелось быть сильным и независимым. Что он в общем-то и получил, променяв привязанности на свободу и одиночество.

Мыслительный водораздел истины и лжи, божественного и демонического, к которому подошел в своих трудах Павел Александрович Флоренский — это своеобразный порог, за которым разум вступает в тонкий мир архетипов сознания. Там, за этим порогом, находится решение всех антиномий — ведических, античных, апокалипсических, антиномий чистого разума Иммануила Канта и философско-математических антиномий, и этот порог предстоит перешагнуть каждому искателю истины.

Оля поняла, что самое грустное не то, как её будут ругать родители! Самое грустное, что она осталась совсем одна. Не так уж братик и мешал, если честно! И не такие уж глупые эти малышовые игры! Ах, как бы она играла сейчас с Колей! И в самолёт! И в поезд! И в прятки! Ой, нет, только не в прятки…

Ближний, чтоб мы его хоть немного любили, как заповедано, должен быть хоть немного укушен жизнью... Как бы это лучше сказать?.. Подранен что ли... (Так уж стали мы жескосердечны и подловаты.)