Проза

- Алё.. Слушаю вас..

- Почему ты мне никогда не звонишь?

- Что?..

- Почему ты никогда не звонишь?

- Но.. у меня нет твоего номера..

- Посмотри – он высветился у тебя на дисплее..

- Точно..

- Позвони мне…

 

Вселенная волею Создателя или же согласно физическим законам мироздания занимала отведенное ей пространство, и пространство это было бескрайним. Часть ее с характерным набором небесных тел, для простоты именуемых звездами, привычно созерцалась сквозь прозрачную атмосферу с поверхности планета Земля. Различные по яркости светила составляли разнообразные по форме и численности скопленья, устилая собою весь небосвод. Но в этот раз небо вдобавок ко всему бушевало грандиозными зелеными всполохами, вызванными некими магнитными возмущениями и известными как «северное сияние». Явление это, обычно наблюдаемое в полярных районах в ясную морозную ночь, случалось здесь регулярно. Белые, зеленые, а иногда и фиолетовые «небесные пожары» вспыхивали и гасли десятки раз за ночь, что мало кого удивляло, хотя бы потому, что здесь вообще было немного разумных существ. К тому же и ночи здесь длились по несколько месяцев.

Простиравшаяся внизу бело-серая пустыня, отражавшая своей снежно-ледяной бугристой поверхностью буйное цветение небосвода, на первый взгляд казалась незыблемой и застывшей. На деле же даже при полном безветрии пребывала она в постоянном движении и непрестанной трансформации. И оглядев ее с достаточной высоты, можно было увидеть, как крупные и мелкие льдины, слагавшие этот псевдомонолитный ландшафт, где-то сходятся, налезают друг на друга, крошась и образуя подобные швам гряды торосов, а где-то расходятся, открывая через трещины и разводья черные участки несущей их океанской бездны.

 

Здесь была Арктика, полная пустоты, безразличия и тайны.

 

Продолжая созерцать в процессе ночного полета десятки обширных ледовых полей, сотни крупных льдин и тысячи льдин поменьше, каково было бы вдруг обнаружить, что на одной из них, вовлеченной среди прочих в эту сложную северно-ледовитую круговерть, навстречу звездам испускают нездешний электрический свет фонари научной дрейфующей станции? Но ведь так все и было! Около полутора десятков жилых и служебных строений, слагавших лагерь русской полярной станции «Северный Полюс - 41», возвышались посреди снежных застругов и ледяных хребтов, на год привнеся в этот край новые формы, краски и звуки. Домик, снабженный флагштоком с государственным флагом, совмещал в себе функции камбуза и кают-компании, оправдывая таким образом наиболее крупные размеры и центральное положение в лагере. Вход в кают-компанию освещал самый мощный станционный фонарь, а из окон ее лился яркий многообещающий свет. Внутри сидели лохматые и большей частью бородатые мужики. Ели, пили, звенели посудой, да почесывали языки. Был ужин, и за столом был почти весь станционный состав. До полного комплекта не хватало только дежурного механика да вечно опаздывающего гидрохимика. Из-за постоянных опозданий к приему пищи двадцатиоднолетнего гидрохимика Галкина на станции звали Герман (в миру его имя было Андрей). «Уж полночь близится…» - традиционно начиналось обсуждение его отсутствия за обеденным столом. Вот и теперь ужин уверенно клонился к чаепитию, когда за дверью послышался громкий топот отряхиваемых унтов. Через секунду-другую дверь распахнулась - на красном с мороза, поросшем щетиной широком лице возникшего в дверном проеме детины значилась довольная ухмылка. Он обвел жизнерадостным взглядом сидевших за столом бывалых полярников и, отдавшись клокотавшему в груди радостному возбуждению, не то спросил, не то констатировал:

- Жрёте, мать вашу!

Один из сидевших за столом сухой мужичок с острой татарской бородкой резко выпрямил спину, выгнул бровь и, метнув из глаз пару молний в направлении Германа, уже успел открыть рот, чтоб сказать пару ласковых, как рядом с ним вдруг кто-то хмыкнул, напротив, переглянувшись, прыснули еще два бородача, и вот уже вся трапезная комната огласилась заразительным хохотом.  

 

Дежуривший по лагерю механик Володя Меньжуев сидел в дизельной и наблюдал сквозь окно за первыми признаками зачинающейся пурги – по улице во всю мел поземок. Бродить по лагерю в такую погоду совсем не хотелось. Здесь же, в тепле, из окон открывался неплохой вид на кают-компанию, домик радио-метео, палатку океанологов, стоящий на постаменте деревянный туалет и домик начальника; на дальнем плане сквозь снежную пелену виднелось еще несколько палаток и эстакад с бочками.

Дверь сортира отворилась и красная лампа над ним, оповещавшая всех о присутствии внутри посетителя, погасла. Менжуев видел, как покинувший туалет начальник станции Владимир Кошелотов спустился по ступенькам с постамента, совершил несколько бодрых шагов в направлении своего домика, затем пару-тройку шагов не столь бодрых, потом остановился, развернулся, и опять в бодром темпе проделал тот же путь в обратном направлении, вновь оказавшись за дверью уборной.

Механик Меньжуев, потратив несколько секунд на осмысление ситуации, встал, надел шапку и куртку и вышел из дизельной. Но через несколько секунд вернулся, снял со стены карабин и вышел опять.     

 

Одна пара рук окунала грязную тарелку поочередно в один за другим три таза с различной по температуре и мутности жидкостью, рожденной растопленным снегом с добавлением горчичного порошка. А вторая пара рук принимала у первой уже вымытую таким образом тарелку и обтирала ее большим полотенцем. Первая пара рук служила бывалому полярнику океанологу Лехе. Сегодня он нес дежурство по камбузу. Помогал припозднившийся Герман.

- Ну, ты, старик, молодец!.. Как, ты сказал там? Что, етит вашу, жрете?! – зашелся в гомерическом уханье Леха, едва не выронив только что вымытую тарелку.

- Да ладно, - подхватывая посуду улыбался смущенно Герман, - Ты понимаешь, я пробы свежие проверил – глазам не поверил, таких вод здесь быть просто не может. А если может, тогда я не знаю.. Написал академику нашему Кузьмину. Чуть ужин в итоге не проморгал. Захожу – все сидят, уплетают, и никому никакого дела, что там, может быть.. В общем, как-то вырвалось само. Ну ты ж не в обиде?

- О-хо-хо, я-то нет, но смотрю – начальник как будто подавился. А Катараев так взвился уже.. Хорошо Петрович заржал, и другие потом.. Так что Петровичу спасибо скажи. А то бы Юра.. у него и так, похоже, зуб на тебя.

В камбузном отсеке зазвонил телефон внутристанционной связи.

- Ответь, - попросил Леха, Герман пошел снимать трубку.

- Галкин слушает, - отрапортовал он. – Да, Валерий Петрович. Ого! Понял. Хорошо. Да, он здесь. Передам.

- Ну что там? – Леха сразу отметил появившуюся после звонка серьезность на детском лице гидрохимика, - Льдина треснула где-то?

- Медведь на станции.

- Где конкретно? - подобрался Леха.

- Был у туалета, сейчас у продуктового склада, вроде бы. Петрович сказал – никуда не выходить.

- А в дизельной в курсе?

- Да, Меньжуев его и увидел.

- Тогда ладно. Ты чего так напрягся? – усмехнулся Леха, оглядев все еще пребывающего в некотором оцепенении Германа, - Медведей что ли не видел?

-  С борта видел. А так – нет, - признался тот. – А что же Арчи? Дик? Хоть бы гавкнули что ль…

- Зассали, видать. Но вообще это дело такое, - снова посерьезнел Леха, - Я бы с ним не шутил. Хозяин Арктики. Мы у него здесь в гостях. Убивать нельзя – в красной книге, геморра потом не оберешься, до семи годков могут дать. А тут уж как карта ляжет, - заключил философски он, всматриваясь сквозь окно в причудливые уличные тени.

Серьезная вдумчивая тишина растеклась по кают-компании в почтительном ожидании звука. И тут за окном грянул выстрел.

 

- Ну, где он? – сквозь одышку спросил подбежавший Петрович.

Меньжуев молча ткнул дулом карабина в направлении стоящей метрах в пятидесяти продуктовой палатки. Медвежья морда смотрела на них прямо из свежепродранной прорехи с выражением явного неудовольствия появлением здесь двуногих в этот самый момент.

- Не боится гад, - с обидой поделился Меньжуев.

- А где начальник?

- Там все еще, - кивнул вправо Меньжуев в направлении сортира.

Дверь туалета слегка приоткрылась, явив голову начальника станции.

- Давай, Петрович, гони его на хрен, - приглушенно приказал Кошелотов, - Попортит же все..

Дверь туалета опять затворилась, не сумев, тем не менее, заглушить характерные звуки.

- Скрутило, - с сочувствием в полголоса заметил Петрович, - Бывает.

Меньжуев криво улыбнулся.

- Давай-ка, - продолжил Петрович, - Заводи-ка «буран». Погоним «бураном» его.

- Да что ты, погоним! – отмахнулся Меньжуев, - Не видишь - не боится он ничего. Мочить его надо..

- Сказано – заводи, значит – заводи, - так же спокойно повторил Петрович, - Ты слышал, что начальник сказал?

- Не поеду я, Петрович, - твердо ответил механик, - Порвет же. Видишь - похеру ему все..

- Послушай, Володька, - взялся за карабин Петрович и, резко рванув на себя, вырвал его из рук Меньжуева, - Я как зам начальника приказываю тебе: иди - заводи «буран». Вместе поедем, ты не боись..

- Не боись, - с горькой иронией повторил Меньжуев.

- Иди и не тренди. И давай только быстро.

Меньжуев, часто оглядываясь и тихо ругаясь, посеменил к стоявшему у дизельной снегоходу. Медведь, чуя тревогу, вылез целиком из палатки и шагнул в направлении застывшего на месте Петровича. Петрович щелкнул затвором. Сортир отозвался тревожной дробью. Ветер беспечно присвистнул.

 

Послышался шум мотора, и вдруг опять грянул выстрел.

- Вон он, - показал Леха в окно и рванул прямо без куртки на улицу.

Следом выбежал Герман. Медведь, развернувшись к полярникам задом, большими скачками удалялся от лагеря. Из-за угла показался «буран» и устремился в погоню. За рулем был Меньжуев, он что-то пел (а скорее, орал) про нелегкую жизнь комбайнеров. Позади него, левой рукой ухватившись за сиденье, а правой - за карабин, восседал Петрович. Воинственно рыча, снегоход нес их прочь, в снежную мглу.

- Отогнать его подальше хотят, - пояснил увиденное молодому коллеге Алексей, когда «буран» скрылся из видимости. – Давай, завари-ка чайку…

- Вот так вот, Герман. Вот так, - усталым тоном наставника, преподавшего только что наглядный урок, приговаривал Алексей, в ожидании чая выискивая в вазочке среди цветного разнообразия любимые конфеты «Веселый мишка». – А ты вот думал, скажи, - наконец обнаружил он «мишку с орехом», - Думал ли ты, - повеселевшим голосом повторил он вопрос, - Почему Кобылин у нас хмурый такой всегда ходит?

- Не знаю, - пожал плечами Герман, - Характер такой. Все ведь разные же.

- Ах, так ты ж его до зимовки не знал! – махнул Леха рукой, - Видел бы ты, какой веселый мужик раньше был. Заводила! Все время с шутками-прибаутками, анекдотами, подкалывал всех…

- Да ладно, - с сомнением посмотрел на старшего товарища Герман, - Кобылин - с прибаутками? Дима?

Угрюмый нелюдимый ледоисследователь Кобылин, который даже на приветствие в лучшем случае – молча кивал, а чаще, погруженный в глубокие думы, вообще не удостаивал ответом, встал перед мысленным взором Германа:

– Да из него же и слова не вытянешь…

- Так то - сейчас. А раньше, знаешь, какой был балагур? Весельчак, каких мало!.. Полгода назад еще, - Леха вдруг нахмурился и вместе с дымящейся кружкой отвернулся к окну. – Немногие знают.. Он мало кому и рассказывал.

- Лично я – никому, будь уверен, клянусь, - поспешил заверить товарища обомлевший Галкин.

- Ладно, не подведи уж, - метнул строгий оценивающий взгляд в направлении взволнованного Германа Леха и, видно, удовлетворившись увиденным, бесстрастным голосом продолжил:

- Весной этой Дима был в экспедиции. В Карском море на атомном ледоколе «Ямал». «Росойл» заказала исследования льда в районе своей будущей добычи, и ребята целый месяц ползали по нему, буря, давя, выпиливая все, что для этих исследований нужно. Их было там 26 человек поначалу.. Дима в той экспедиции давил образцы, изучал прочность льда. А друг его, старый товарищ со школьной, можно сказать, скамьи Серега Сундуков бурил горячей водой лед в торосах, изучая их толщину и структуру. Да. Так вот. Утром выходят мужики с ледокола на лед, вечером – обратно, весь день на льду. Брали с собой пожрать немного и термосы с чаем. Термосы наполняли на камбузе ледокола. Вот Дима с Серегой как раз эти термосы на всех оттуда с утра забирали, а вечером пустые обратно приносили. Дело не хитрое, в общем-то. Работалось ребятам нормально, сильных морозов не было. Все бы хорошо, но в мае в Карском море медведей полно. Поэтому, пока на льду работы идут, штурмана на мостике за медведями наблюдают. Медвежью вахту несут. И если что – дают три гудка, чтоб народ понимал - пора съябывать на борт. А кроме гудка, против мишек и не было ничего. Были цветные ракеты, конечно, знаешь такие?.. У нас их полно.. Ну а что с них ему? Как слону дробина, только интерес будят.. Их и не брал на лед никто – бесполезно потому что. Оружие на борт атомного ледокола брать нельзя. Вообще никакого. Раньше у капитана всегда пистолет был. Теперь и его запретили.. Работали месяц, и где-то из них дней пятнадцать, наверное, приходили медведи. Любопытные твари. Несколько раз ошивались в дали. Несколько раз приходили до или после работы, когда на льду людей не было. А раза три приходилось спасаться:  пароход гудит, народ оставляет на льду все оборудование и ломится на борт, ждет пока медведь подальше не сдристнет. Медведи обычно боялись – тифон громко гудит. Ну а пару раз прозевали. Поздно заметили на мосту. Понятно, пока стоит ледокол – что на мосту делать-то?.. вокруг лед да снег, только ученые что-то там ковыряют, смотреть на одно и то же целый день скучно.. Ну и, сам понимаешь, чайку погонять, потрендеть, байки потравить.. А тут вдруг раз! И вроде бы только что не было по близости никого.. У медведя ж прыжки по семь метров.. От него хрен уйдешь.. Когда увидели, загудели, он - раз-раз, и у трапа уже. А народ на торосе отрезан! Ну, загудели, конечно, на полную. Напугали его. Хорошо, он от трапа к торосу не дернул, в другую сторону поскакал – народ успел на борт забраться. А в другой раз, когда проморгали, не повезло. Торос был высокий, тот и скрылся за ним. Да и видимость – хероватая, туман наползал.. Серега Сундуков как бурильщик оказался всех ближе. Он-то увидел, когда медведь в метрах двадцати уже был. А до ледокола бежать метров двести. Бесполезно - догонит тебя как два пальца. Серега крикнул, чтоб народ предупредить. Успел достать из штанов фальшфейер, рванул за веревку, зажег. Над головою поднял его, заорал: «Зенит – чемпион!». Тут и на мосту, конечно, заметили, загудели.. Но медведь уже в режиме охоты был. А если он начал охоту – его уже ничем не собьешь.. Несколько прыжков, и на глазах коллег и товарищей..

- Так что же - все просто стояли?..

- «Стояли».. так быстро же все: лапой в голову раз – и привет. Дима неподалеку был, а что сделаешь? Схватил пешню, кинул.. Да там труп уже был – секундное дело. Да и пешня не долетела.. Люди видят: медведь тело зубами схватил, оттащил чуть подальше в торос и там треплет.. Дима, а с ним еще два смельчака подобрались поближе – нужно же тело хотя бы отбить. Один с пешней, другой с бензопилой, Дима с лопатой. Шумят, наступают. Медведь на время Серегу бросил, повернулся к ним.. Те смотрят: на месте живота у Сереги - сплошная кровавая дырка, и ляжки одной уже нет.. Медведь повернулся-то к ним, и ка-а-ак встанет на задние лапы!.. «Ладно, - кричат мужики, - доедай, хер с тобой!.. Чтобы ты подавился, скотина». Отступили.. Вдруг видят: к ним от парохода бежит человек в черных брюках и белой рубашке. А с трапа тетка, буфетчица, орет ему вслед: «Стас! Стас! Ты куда?..». По снегу бежит в обычных ботинках, ноги вязнут, падает, снова встает.. А в руках – не то ракетница, не то пистолет. Бежит, матерится.. Глядят: так это же капитан! Поравнялся с мужиками, красный как рак, прицелился в медведя и выстрелил. Настоящий боевой пистолет оказался! Хотя и нельзя официально, а все равно нужен ведь – вдруг бунт, или, там, паникера прижучить.. Выстрелил он - не попал. И опять побежал. Дальше к медведю! Бежит, орет, руку с пистолетом вперед выставил и палит на бегу.. Попал, не попал - не известно, но медведь только вдруг пересрался, бросил Серегу (хотя там мало уж, что на него похожего осталось) и давай удирать.. А капитан все равно - так за ним и бежит!.. Остановился, когда только пули закончились.. Мужики Серегины останки в волокушу сложили и на пароход отвезли. В тот же вечер вызвали с Диксона вертолет, чтобы тело к родным в Питер доставить, а пока положили его в рефрижератор на камбузе. А на Диксоне задуло. Погода не летная. Так и лежит в холодильнике день, второй, третий.. А работать же надо. Дима теперь один по утрам на камбуз за термосами приходит, а там за дверью Серега.. Смотрю, говорит, на рефкамеру каждое утро и думаю: «Ну как ты там, друг?».. Вот так. На пятый день прилетел вертолет, вывез Серегу. Ну а Дима с тех пор.. ну сам видишь.

Дверь отворилась, и в кают-компанию вошел Петрович.

- Дааа, - протянул впечатленный Галкин. - А Сундуков, он тоже у нас в институте.. работал?

Алексей промолчал. Герман, увидев Петровича, сразу осекся. Тот сел за стол, усмехнулся и покачал головой.

- Прогнали медведя, Петрович? – обратился к вошедшему Алексей.

- Прогнали, - махнул рукой тот, - А тебе вот не стыдно, Геннадьич? Опять про Кобылина песдунца заправлял?..

- А у тебя вот, Петрович, язык прямо чешется это.. покровы срывать! – оскалился в улыбке Леха.

- Ладно, Андрюха, - обратился Петрович к ошарашенному Герману, - Зато теперь знаешь: Геннадьич – свистун еще тот. И не было никогда полярника Сундукова. Уж я б его знал.

 

Меньжуев опять сидел в дизельной. Его четырехчасовая вахта едва перешла свой экватор, а уж столько, казалось, вместила. Он сжимал обеими руками кружку с горячим кипятком, стремительно вбиравшим в себя содержимое чайного пакетика, и думал над тем, что вот как ни крути, а жизнь-то для подвига всегда найдет место…

В окне показался начальник, и вот он уже стоял здесь, в ДЭС, в механическом сердце, разгоняющем энергию по всем станционным объектам.  

- Ну, замерз? Далеко отогнали? Молодцы, мужики, - как пулемет застрочил Кошелотов, словно и не нуждавшийся в ответах. – Кружка есть пустая? Бутылка? Куда налить можно, - он вынул из кармана 250-граммовую металлическую флягу, обтянутую крокодиловой кожей.

- Сейчас, я это, - схватил кружку с чаем Меньжуев и сделал шаг к умывальнику.

- Не надо, - прочитал его намерения Кошелотов, поставив флягу на стол. – Занесешь после вахты. Аккуратней только, на вкус-то он мягкий, но градусов семьдесят есть. На травах..

- И это.. на вот, домой позвони, - извлек он из-за пазухи спутниковый телефон. – Петровичу тоже скажу, чтоб к тебе заглянул через час – телефон ему передашь.  

- Спасибо, Семеныч.

- Спокойной вахты.

 

- Але! – Меньжуев держал одной рукой телефон, а ногтем большого пальца второй продавливал новый узор в крокодильем декоре начальничьей фляги. – Але! Ночь Любви? Надю можно мне?.. Плохо слышно вас.. Надя? Здравствуй, Наденька! Это Володя с Северного полюса. Да! Правда? Да, я! Да, хорошо, спасибо, как ты? Ну ладно. Да не, все нормально! Только времени вот мало у меня.. Ага, как обычно. Давай, давай, радость моя, -  пустая фляжка, на миг оставленная без внимания, качнулась и звучно плюхнулась на пол…

- Ты скажи мне, родной, что сейчас на тебе?.. Поняла.. Я расстегиваю твои меховые штаны.. И быстро снимаю..

 Меньжуев зажал трубку плечом.. Ах ты ж, ёрш, опять молнию заело!..

- Зу-убками сжимаю резинку трусов, и тяну вниз.. О-ох! Вот он, красавец какой!.. Я беру твои яички в теплую ладошку…

Да, погоди, погоди!.. Так, ладно, со штанами готово.. «трусы».. там ж еще шторм-кальсоны.. А как же? Дульник с утра – метров 20, не меньше…