Проза

 

 

 

      Сегодня мы с моим дружком Димасом вечером идём на дискотеку. А какая дискотека без выпивки? В клубе алкоголь дорогой, вот мы и решили заправиться заранее. Взяли пузырь, запивона. Расположились в роще, на мостике через речку-говнотечку. Стоим, пьём. Хоть и зима, но на улице не холодно. Падает мелкий снежок. Хорошо вокруг, умиротворённо.

      - Ну чё, давай за нас короче – говорит Димон, и делает приличный глоток. – Вроде нормально так, хорошо идёт.

Передаёт мне бутылку, я тоже отхлёбываю. Какой-то парень, завидя нас на мостике, боится пройти. Мы сделали вид, что увлеклись разговором и не замечаем его. Он переминается с ноги на ногу, чего-то ждёт, но в конечном итоге быстро проскальзывает мимо нас. Вдруг появляется мужик, вроде нерусский – хач.

      - Ребят, есть прикурить?
Я достаю зажигалку, зажигаю ему сигарету. 
      - Чё как сам? – интересуется у него Димон.
      - Да вот, бритоголовые налегают.

      - Да ладно – говорю я. – Чё ты, всё нормально. И среди русских уродов полно. А вообще, вот я интернационалист допустим, так что расслабься.

Но мужик всё равно чем-то напуган, оглядывается по сторонам.
      - Может водки выпьешь? – сделал ему предложение Димон.
      - Нет ребят спасибо, мне пора.
      - Удачи – говорю я ему уже вслед.

      Через некоторое время предлагаю тоже двинуть к клубу, и там где-нибудь поблизости ещё взять пивка. Димас соглашается. Минуем несколько кварталов, и вот мы на месте. Заходим уже такие пьяные в павильон на остановке, заказываем два пива, но продавщица азиатской внешности почему-то отказывается нам его продавать.

      - Я не понял, э…, чё такое? – возмущается Димон.

Продавщица никак не реагирует, а только самодовольно морщится и продолжает заниматься своими делами. Я замечаю рядом сидевшего на стуле такого же нерусского охранника, и начинаю тоже возмущаться, что мол почему тут охранники нерусские, почему русских не нанимают? Она кивком делает ему знак, он резко подрывается и наносит мне кулаком удар в лицо. Я попытался увернуться, но удар всё равно пришёлся в шею. Выбегаем с Димоном из павильона, матерясь на всю улицу.   

      - Ладно, хрен с этим пивом – говорю я. – Обойдёмся.

      В клубе полно народу. Встречаем там ещё одного своего знакомого. Сначала тусуемся на танцплощадке, а потом идём в бар. Садимся за столик, курим, базарим о том о сём. Вокруг движение вовсю – тёлки пьют дорогие коктейли, музыка долбит по ушам. Димас кажется уже совсем забыл о недавнем случае в павильоне, а я никак не могу успокоиться. Чувствую как шея затекла, с трудом ворочается.

      - Чё, пойдём плясать? – говорит он мне.
      - Вы идите, а я сейчас подойду… через минут десять.

      Дружки мои уходят колбаситься, а я направляюсь на улицу. Решаю пойти и набить этому охраннику морду. Иду и думаю, как он вообще посмел ударить меня в моей стране, кто ему дал на это право? Подхожу к павильону, пытаюсь открыть тяжёлую железную дверь. Но уже всё закрыто, поздно.

      - Э-э мля, набил называется...

С досады плюю на дверь, громко ругаюсь, и уже собираюсь уходить. Но в последний момент, убедившись что вокруг никого нет, поднимаю с земли камень и бросаю его в витрину. Раздаётся громкий звук бьющегося стекла, витрина разлетается вдребезги. Быстро убегаю. Отбежав несколько десятков метров, останавливаюсь и смотрю на павильон. Его разгромленный вид приводит меня в восторг. Я злюсь ещё больше, выкрикиваю разные угрозы в адрес обидчиков. А потом возвращаюсь в клуб, колбаситься дальше.

 

 

      Я лежу в больнице от военкомата для подтверждения диагноза. Скукотища. Со мной в палате ещё лежит дедок лет шестидесяти-шестидесяти пяти. С ним разговаривать неохота, я у него ничего не спрашиваю. Поэтому как он тут, что у него за болезнь – мне неизвестно. Врачи, после того как я прошёл обследование, сразу же определили, что я не кошу от армии, что у меня действительно есть болячки, и меня решили немного подлечить. Прописали делать ряд уколов и капельниц. Каждый день я ходил на процедуры, а после лежал на кровати и смотрел в стену, ни о чём не думал. Кормят в больнице отвратительно. По утрам каша, по внешнему виду напоминающая клейстер. В обед подобие супа, компот. А на ужине я даже не появлялся.

      И так шли за днями дни – ленивые, однообразные. Но сегодня вдруг осознаю, что если и дальше ничего не делать, то всё это плохо кончится. Умрёшь не от своей болезни, так от скуки точно. Выхожу в коридор, и начинаю ходить с одного конца в другой. Долго смотрю в окно, сидя на подоконнике. Захожу в туалет покурить. Тут мужики больные курят.

      - Ты с чем? – спрашивает меня один из них.
      - С почками.

      - О, серьёзно. А у меня подозрение на рак лёгких, врач вот совсем курить запретил. Курю одну сигарету в день. Если умирать буду, есть что вспомнить. Сколько же я за свою жизнь баб перетрахал…

Стою и думаю, нашёл чем гордиться. Другой рассказывает историю, как одному мужику почку пересадили. Начал он с новой почкой бухать от радости. Бухал, бухал, и вдруг помер. Его рассказ мне показался смешным, и я засмеялся. Рассказчик странно на меня посмотрел. Курим дальше. Мне нечего рассказывать, да и не хочется о смерти говорить. Плевал я на болезни, и на смерть тоже. Я ещё жить хочу.

      Поздно вечером на «скорой» привезли какую-то старушку. Самостоятельно она передвигаться не могла, поэтому меня и ещё одного больного, как самых дееспособных из всей больницы – врачи попросили перенести её в палату. Прямо сидящую на стуле мы понесли старую по тёмным коридорам больницы. Старуха была совсем лёгкая – улыбалась, и даже пыталась что-то говорить. На следующий день, из разговора больных, я узнал что она умерла. Под утро, ещё лёжа в кровати, через дверь из палаты в коридор я слышал несвойственную для столь раннего времени суматоху. Что-то там происходило. Видимо медперсонал пытался или спасти её, или уже вывозил бездыханное тело из стационара. 

      Больные в больнице самые разные. Вот неимоверно худой человек, который очень медленно передвигался по коридору, и то всегда облокотившись на стену. Вот судовой повар, лечащий больное сердце, и постоянно рассказывающий о своей жене. А вот лежит настоящий художник. Вернее не лежит, а живёт. Говорят, что жить ему было негде, и он притворялся больным, чтобы жить здесь в больнице. Как ему удавалось это делать – не знаю? Как-то он пригласил меня к себе показать свои картины. Его палата напоминала настоящую мастерскую. Но руководство больницы всё равно от него избавилось, и он съехал. Как он сам мне сказал перед выселением – поедет жить в другую больницу.

      На процедурах мне начинают колоть гормональные. Даже не знаю, плохо это или хорошо. Врач говорит, что для поддержания тонуса. А ещё гепарин в живот через каждые четыре часа, чтобы от уколов тромбы не образовывались. Дедок мой что-то совсем приуныл. Всё реже и реже с кровати встаёт. Лежим с ним в ожидании очередного обхода. Заходит врач.

      - Ну, как себя чувствуем товарищи больные?
      - Хорошо – отвечаю я за двоих.

Она садится ко мне на кровать. Измеряет давление и выписывает направления на повторную сдачу мочи и крови. Говорит, что если анализы будут нормальные, то будут готовить на выписку. Потом подходит к дедку. Дедок жалуется ей, что опухли ноги, чешутся. Ходить тяжело. Она объясняет, что его почки больше не очищают кровь. Жидкость попадает в нижние конечности, а зуд возникает от мочевины. Так я узнаю, что и он здесь с почками. Дедок интересуется, что ему теперь делать. Она отвечает, что ничего делать не надо, что он уже своё отжил.

      Врач уходит дальше осматривать больных. Я продолжаю лежать. Тишина. Дедок встал с кровати, нервно прошёлся взад и вперёд.

 

 

 

      - Сань, а ты хоть книжку читал какую-нибудь?

      - Да читал, эта… Мёртвые души называется.

      - Ну и как тебе?

      - Звиздец как устал читать.

      Мы смеёмся над Саней, шагая по пустынной улице. Нас человек семь, всем нам по четырнадцать-шестнадцать лет. А Сане двадцать восемь. Конечно мы не хотели, чтобы с нами тусовался умственно отсталый. И поэтому всегда его кидали – хитростью, или откровенно посылали. Но порой из жалости брали гулять с собой. 

      Когда-то мать-алкоголичка выгнала его из дома. Ночевал он в подъездах. Простыл, заболел менингитом, ну и после всего этого перестал дружить с умом. Родители его потом опомнились, вернули обратно домой. Но болезнь оставила на нём неизгладимый след – мышление было как у восьмилетнего. Учился в специальной школе для придурков. После того, как с учёбой было покончено, ничем серьёзным не занимался. Шатался по улицам с безумным взглядом.

      Когда нам нечем было заняться – мы издевались и прикалывались над Саней. Стоило его только обозвать какими-нибудь плохими словами, как он начинал бегать за нами и бросаться камнями. Доводить слабоумного было для нас подростков экстремальным развлечением. Говорили, что из-за болезни у Сани имелась какая-то специальная карточка, освобождающая его от уголовной ответственности. Поэтому мысль, что тебя могут убить, и за это никому ничего не будет – холодила нервы и заставляла лучше ориентироваться в опасной ситуации. Силы у него было много, далеко камни бросал. А вот с мозгами да, как-то раз он удосужился несколько раз подтянуться на козырьке крыши нашего пятиэтажного дома. Но если к нему относиться хорошо, то и он ничего – казался добрым малым.

      Часто мы тусовались в одном заброшенном здании. Писали и рисовали на стенах. Сане такая форма самовыражения тоже пришлась по душе. Писать он конечно же не умел, но фломастером пробовал выводить разные слова и выражения.

 

 

Мы разгадывали непонятные сочетания букв, посмеивались над всем этим. Но понимали, что каждый человек имеет право на творчество, даже в таком виде.

      Помимо нашей компании заходили сюда и другие молодые люди. В основном это были малолетние шлюхи и наркоманы. В одну такую шлюху по прозвищу Крыса Саня и влюбился. Он просто куда-то пропал, не появлялся во дворе дома. Мы спрашивали друг у друга, не видел ли кто Саню. Пока однажды не встретили его одного гуляющего по длинным коридорам этого здания.

      - Сань, ты куда исчез-то?

      - Я ждал Крысу, она должна прийти сегодня.

      - Да она же шлюха.

      - Ну и что, она красивая.

      - И что ты будешь делать, когда она появится?

      - Скажу, что люблю её.

Мы звали его гулять, но он не обращал на нас внимание. Был каким-то грустным и вялым. Тогда мы сказали ему, чтобы он вообще больше к нам не подходил. А ещё через некоторое время совсем о нём забыли.

      Стоял поздний дождливый вечер, было скучно. Казалось, что сегодняшний день нас уже больше не порадует приключениями. Мы зашли под крышу заброшенного здания укрыться от осадков и холодного ветра. Покурили, прошлись из одного конца коридора в другой. И тут на одной из стен увидели надпись. 

 

 

      - Пацаны смотрите, этот дебил признаётся девочке в любви – сказал один из нас.

      - Как ты думаешь, она ему дала? – спросил другой.

Раздался смех.

      - Тише! Слышите там кто-то ходит?

Поднялись на этаж выше, откуда доносились шаги, и увидели одиноко шагающего по этажу Саню.

      - Эй ты урод, иди сюда, мы тебе сейчас хлебало бить будем.

Саня настороженно остановился и начал вглядываться. Потом быстро вооружившись камнями, побежал в нашу сторону. От удара брошенного камня раздался сильный грохот и поднялась пыль. А через мгновение рядом с нашими головами пролетел ещё один брошенный им камень. Ну что ж, сегодня вечер не пройдёт зря, повеселимся от души.