Комментарий | 0

Наталья, Наталия и Натали

 

 

VII

Подруги устроились на высоких ступеньках, под запыленным, затянутым паутиной окном, тускло освещавшим лестницу. В паутине висели высосанные пауком мухи и высохшие слепни (окно никогда не открывали).

Натали уселась на  самую верхнюю ступеньку, а подруги чуть ниже. Натали вдруг почувствовала, что ей не хочется над всеми возвышаться, и пересела на самую нижнюю ступеньку, но ногам было неудобно, и она встала, прислонясь к перилам лестницы.

Встала, слегка позируя, чтобы подруги наконец заметили, какая на ней миленькая матроска и, главное, как она ей чертовски идет (Наталия ей беззвучно поаплодировала и одобрительно кивнула). Наушники она так и не вынула из ушей, хотя музыка в них иссякла и слышалось лишь шипение.

Наталья достала припрятанный за обшивкой стены пятизвездочный и наполнила всем по рюмке. Наполнила доверху, стараясь не расплескать, и каждому вручила ломтик лимона на шпажке.
Наталия натянула на коленях юбку и сказала:
- Ну, теперь ты рассказывай. Зачем пригласила?
- Пригласила всех затем, что я вас сегодня съем. Проглочу с потрохами. – Наталья рассмеялась, счастливая оттого, что все так отчаянно плохо.
- Ну, ешь. Глотай… Начни с меня. Правда, я горькая, как великий пролетарский писатель. – Наталия сама поморщилась от своей сомнительной остроты. – Ну, что там  у тебя случилось?
- Яма девочки, глубокая яма, и я в ней сижу по самое горлышко.
- Выражайся яснее. – Наталия выпила свой коньяк и закурила, словно этим восполняя отсутствие ясности.
Наталья разглядывала на свет рюмку.
- Дача ушла с молотка за долги. Вещи продаю, предлагаю соседям. Объявлениями обклеила весь поселок. А вы, подруженьки, берите даром. Все отдаю. Дедово кресло, Орангутанга – все.
- И кто же ее приобрел, дачу-то? Кто покупатель? – Наталия уронила пепел на юбку и поспешно смахнула, словно это была оса, которая могла ужалить.
- Какая разница. Главное, что с завтрашнего дня дача мне не принадлежит. Я здесь больше не хозяйка.
- Зато твой муж будет здесь хозяином, - неожиданно возвестила Натали с веселеньким легкомыслием.
Подруги слегка озаботились сказанным, но не настолько, чтобы придать ему серьезное значение.
- Ты это о чем? – спросили они в один голос, разом повернувшись к Натали.
- О том самом… - Та позволила себе этакий шаловливый жест – прищелкнула пальцами.
- Ну, и как это прикажешь понимать? Или ты на понимание не рассчитываешь? – Наталия повела осторожный допрос.
- Я в жизни все  рассчитываю.
- Как это так? – Наталье стало жарко в ее балахоне, и она провела ладонью под тугим воротником.
- А вот так, дорогая. Дачу купила я. Купила и подарила ему. Пусть он здесь живет и постигает свой Божественный План.
- Как это ты купила? Ты, прости меня, нищая.
- А вот здесь ты ошибаешься, подруга. Твои данные безнадежно устарели. Я давно уже не нищая и все пытаюсь тебе это внушить. На это намекнуть. – Натали изобразила намек тем, что приставила к вискам пальцы, как козьи рожки. - Но ты у нас невнушаемая и суть намеков не улавливаешь. Ты слышишь только себя.
- Купила! Боже мой, купила! Это невероятно! Натали купила мою дачу! – Наталья должна была высказать это себе, чтобы затем обратиться к подруге: - Неужели ты разбогатела? На чем же, если не секрет? Или, как там это называется, коммерческая тайна?
- У меня заведение. – Натали придирчиво рассматривала выкрашенные в ядовито-зеленый цвет ногти. - Заведение по уборке квартир. С дополнительными услугами. Массаж и все такое. Ну, и помимо заведения еще кое-что посерьезнее. Не буду распространяться.
- Сидения для унитазов изготовляешь?
- Почти угадала. Только унитазы хрустальные, а сидения к ним золотые.
- Нет, я не верю. Это решительно невозможно. Тусенька, дай я на тебя посмотрю! – Наталья протянула руки к подруге, словно собираясь принять ее в свои материнские объятья. - Сознайся, что ты все придумала. Нафантазировала.
Натали изобразила из себя глупенькую.
- Я все придумала. Сознаюсь. Тебе от этого легче?
- Легче. Впрочем, не знаю. А если ты подарила ему, то как же я? Он меня теперь выгонит? И будет слоняться здесь один? Неприкаянный?
- Пусть он решает. Вообще присутствие женщин отныне здесь нежелательно. Но уж это пусть он… Если с Израилем все кончится успешно, то лет пять, а то и больше он еще проживет. За это время он должен успеть кое-что важное сделать.
- Но почему План? Почему непременно План? Пусть он пишет картины. Ведь он оставил на чистой палитре тюбик с краской. Он всегда так делает вечером, чтобы утром эту краску выдавить на палитру и с нее начать работать. Вот и на этот раз он оставил. Оставил! Это кое-что значит. Он вернется к живописи, и я не буду ему мешать.
- А мне он признался, что не хочет больше вырезывать жучков. – После козьих рожек Натали теми же пальцами изобразила усики.
Наталье это ничего не объяснило, и она спросила:
- Каких это жучков?
- Ну, заниматься мелочами – бесконечной отделкой при отсутствии подлинной сути. Андрей вычитал это выражение у одного китайского поэта.
- Да ведь его живопись – это сама суть. Зимние пейзажи, дачные натюрморты, женские портреты…
- Вот именно. Андрей так и говорил: снова пейзаж, еще один натюрморт или женский портрет. И так без конца.
- А как же иначе? На то и живопись – она… - Наталья припомнила когда-то услышанную от мужа фразу, - не выдерживает непосильную духовную нагрузку.
- Вот он и хочет ее бросить.
- Ради чего?
- Сколько можно повторять! Ради постижения Божественного Плана. Ради спасения души. Раз ему это явилось, то картины… Впрочем, не знаю. Я свою душу уже благополучно погубила, хотя Андрей меня успокаивает тем, что Иисус никому не отказывал в спасении, даже проституткам. Словом, все так сложно. До меня многое не доходит. Я ведь в школе совсем не училась – не то, что вы, отличницы.
- Вся наша учеба – вырезывание жучков, - сказала Наталия, все это время сама наливавшая себе коньяк.
Натали что-то покрутила, и в наушниках снова зазвучала музыка.

 

VIII

- Ну, а теперь послушайте меня, девы. – Наталия встала, пошатнулась (даже подломился каблук) и, восстанавливая равновесие, облокотилась о перила лестницы. – Все ваши планы и расчеты – мыльные пузыри. Забудьте о них. Андрей отбывает со мной в стольный град Киев. Адьё!
- Ты шутишь? – с безнадежностью в голосе спросила Наталья, прекрасно помнившая, что подруга шутит крайне редко или вообще не шутит.
- У нас с ним все решено. Летим послезавтра. Могу назвать номер авиарейса.
- Час от часу не легче. А Израиль? Лечение? Натали же все устроила!
- Натали? Это ты у нас все устраиваешь, малышка? Давай чокнемся и поцелуемся. – Наталия нагнулась за рюмкой, при этом чуть не упала, но все же выпрямилась, хотя и без рюмки. – Нет, никакого Израиля. Он будет жить в той гостинице. В той самой – для него это крайне важно. Никакая дача, никакие щедрые благодеяния и пожертвования ему не нужны. Зря старалась, милая Натали. Не нужны, потому что для него весь мир – гостиница.
Натали взяла в одну руку свою рюмку, а в другую – рюмку подруги, соединила их с мелодичным звоном и из обеих выпила.
- Ага! Значит, он будет там жить и при этом лечиться днепровской водой? Набирать в бутылочку, пить и делать компрессы? – Натали в изнеможении закатила глаза, изображая, какое блаженство приносят компрессы на днепровской воде.
- Компрессы, компрессы… Компрессы любят бесы, - продекламировала Наталия с намеком на недавнее сочинительство Натальи. - Нет, он будет молиться, девы. Коленопреклоненно. В пещерах Лавры. У могил святых старцев. Это его, надеюсь, излечит.
- Бред! Ему нужна операция. – Резким протестующим движением Наталья всколыхнула свой балахон.
Наталия в ответ педантично заинтересовалась, не помялся ли ее собственный тщательно выглаженный галстук.
- Все решено и за все заплачено, - произнесла она слегка в нос оттого, что подбородок пришлось прижать к груди.
- Поздравляю. Ты его наконец-то заполучила, хоть и ненадолго. Дождалась выгодного момента. Впрочем, какой там выгодный момент – звездный час! Триумф! Апофеоз! – Наталья раскинула руки, но при этом ушиблась о стену и стала дуть себе на локоть.
- Я? Разве не ты первая? Еще тогда, когда мы трое поклонялись ему, словно божеству, бегали за ним как собачонки и были готовы носить в зубах его сандалии…
- Я в зубах сандалий не носила. В отличие от тебя. – Наталья вывернула локоть так, чтобы можно было разглядеть, есть ли кровь.
- Нет, ты первая. Ты во всем была первая.
- А ты вечно опаздывала. Боюсь, что и сейчас опоздала.
- Не беспокойся. Успею. До вылета еще двое суток.
- Извини, а Ефимушка с вами едет? – прервала их перепалку Натали – прервала так, что они разом замолчали, а затем в один голос спросили:
- Какой Ефимушка?
- Ну, Ефимушка-книгоноша. Тот, что достает для него богословские книги и дерет за них втридорога.
- А… этот его дружок. Нет, не едет. Зачем ему туда ехать!
- Так не от него ли он бежит? Не от этой ли дружбы? Вернее, этой кабалы? – Наталья снова подула на ушибленный локоть.
- Зачем ему бежать? – Наталия достала из рукава блузки платочек и протянула подруге, чтобы та – вместо того чтобы дуть - вытерла на локте кровь.
- А затем, что я вас сегодня съем. Я же обещала. Я все у вас выпытаю. – Наталья платок не взяла, и подруга спрятала его в другой рукав.
- Да, Андрей стал им тяготиться. Ефимушка взял над ним слишком большую власть. К тому же Ефимушка как хохол проповедует святую Украину, а сам потихоньку крадет и продает его картины.
- И Андрей от хохла бежит в Киев?
- Вот именно. Здесь он бросает лжесвятую Украину, а там ищет истинную святую Русь.
- Очень сложно. Не по моим куриным мозгам. Мне не понять.
- А здесь и понимать нечего, девы. Ведь святая Русь от Киева, а у нас тут со времен Петра и Феофана Прокоповича все заполонила Украина. Во всяком случае, так говорит Андрей.
- Так говорит Заратуштра. Андрей – это наш Заратуштра и Ницше одновременно.
- Ницше, но только с русскою душой. – Наталия почувствовала, что устала стоять и снова села на ступеньку лестницы.
- Ну вот, еще одна фраза, - сказала Наталья без всякого выражения, словно в ее обязанности лишь входило подсчитывать фразы, произнесенные подругой.

 

IX

С Андреем первой познакомилась Наталья (так уж ей повезло, посчастливилось). И, конечно же, не утерпела, сразу проговорилась, восторженная дурочка, рассказала о нем подругам на лавочке Гоголевского бульвара, куда те были вызваны по телефону. Весь рассказ сводился к восклицаниям, млениям и замираниям – словом, сплошной сумбур, из которого трудно было извлечь  что-либо мало-мальски внятное и разумное. Тем не менее Наталия, внимательно ее выслушала и явно заинтересовалась. Произведя в уме какие-то расчеты, что-то взвесив и прикинув, она произнесла:

- Ладно, нас можешь не знакомить, мы не обидимся, но хотя бы покажи.

Наталье, хорошо изучившей подругу, хватило ума не воспользоваться предложенной ею уступкой. Уж она-то заранее знала, что в противном случае ей не раз напомнят и ее не раз упрекнут: ага, не захотела познакомить, утаила, спрятала свое сокровище от подруг. Поэтому она с вызывающим упрямством настояла:

- Нет, почему же? Я познакомлю. И очень даже охотно.
- Не надо, не надо. А то еще будешь жалеть. - Наталия сделала вид, будто сочла это за одолжение, которое либо не может принять, либо примет лишь в том случае, если ее очень попросят.
Наталья же, раз пообещав, уже не стала взять назад свое обещание:
- Мне даже интересно, что вы о нем скажете. Только, чур, не отбивать.
Наталия великодушно пообещала, что чур может быть спокоен: отбивать у Натальи нового знакомого никто не намерен.
Натали при этом спросила:
- Где же ты нас познакомишь? Может, у тебя на даче? Или там, где твой Андрей обычно проводит время?

Выяснилось, что он проводит время в библиотеках, называемых для краткости Ленинкой, Иностранкой и Историчкой, причем заранее невозможно отгадать, где устраивать на него облаву. И вот им пришлось нестись как угорелым сначала в одну, затем в другую, но по извечному коварству судьбы они застали его только в третьей – в Историчке, которую по своей отчаянной, взвинченной, сумасшедшей (ха-ха!) веселости сразу окрестили Истеричкой.

В полном соответствии с этим наспех придуманным прозвищем состоялось знакомство - суматошное, взбалмошное, бестолковое. Несли какую-то чепуху, жеманились, кривлялись, прикидывались глупенькими, задавали идиотские вопросы: «А что вы читаете? А вам не скучно? А вы, наверное, так много знаете – вам это не мешает?» Тем не менее на следующий день их величествами было заявлено: «Нам понравилось. Желаем продолжить». Наталье пришлось их снова вести. На этот раз начали сразу с Истерички и не ошиблись: он вышел к ним из читального зала. Они вели себя серьезнее, идиотских вопросов не задавали – лишь пригласили его прогуляться по Москве. Он не заставил себя упрашивать, сдал книги, и они весь вечер бродили по Покровке, Чистым прудам, Мясницкой, сидели за столиком кафе, и Андрей пригласил их в свою мастерскую – тут же, неподалеку, подвальчик с лесенкой, мутное окно, паутина, ржавые разводы на стенах.

И дальше все случилось, как в сказке: «Я б для батюшки царя родила богатыря». Иными словами, Андрей показывал картины, Наталья молчала, Наталия хвалила, а Натали возьми и скажи: «А давайте я у вас в мастерской уберу». Попросила ключ, в его отсутствие явилась с ведрами, швабрами, тряпками, мылом, пузырьками. И убралась, вымыла, выскребла, навела глянец: уж она это умела - все засияло. Тут и он подоспел – вокруг небывалая чистота – изумился. Сказал, что неловко себя чувствует – боится притронуться. Денег не взяла, хотя он застенчиво мял в руках конверт.

В общем, Андрей был подавлен ее заботой и благодарен. И что-то у них возникло, иначе бы Наталия так не встревожилась и не зачастила в Истеричку. Заказывала себе горы книг, прилежно сидела, выписывала и ждала, когда же он появится. Но он скрывался в Ленинке или Иностранке, а там хозяйничала Наталья и уж больше такой ошибки не допускала – не рассказывала подругам, сама же его к рукам потихоньку прибирала.

Женился он все же на ней, хотя этому чуть не помешал Ефимушка, тогда уже возникший, рябенький, помаргивающий, свистевший в дырку от зуба, со своими книгами. Носил он длинное, почти до пят пальто, похожее на подрясник. И пахло от него всегда противным земляничным мылом, поскольку работал он на мыловаренном заводе. Поскольку Наталья его терпеть не могла, всякий раз грозилась выгнать (вышвырнуть) вместе с его книгами, явно краденными, из разных библиотек (хотя библиотечный штемпель был аккуратно выведен вареным яйцом), он ей мстил. Из мести пытался отговорить, образумить Андрея: «Только не Наталья! Ни-ни!» Но Андрей не послушал, расписались и уже вскоре родилась Дарья…

И уж она-то, через много лет, повзрослев, повела войну с Ефимушкой, самую настоящую войну, а заодно - и с подругами матери, чтобы отец принадлежал только ей.

 

X

В разговорах с Натальей Ефимушка (он все же признал в ней хозяйку дома и угодливо занял положение на ступеньку ниже) любил повторять: «Дед у тебя генерал, лампасы носил, а я простой солдат. Сапоги да портянки. Я на генеральские почести не зарюсь и командовать никем не хочу». При этом по привычке помаргивал, носом пошмыгивал, скромно опускал кошачьи, с прозеленью глаза и принимал позу полнейшего смирения. Казалось, любой шлепок, плевок, пинок, подзатыльник стерпит, утрется и еще благодарить станет.

Тем не менее Ефимушка – при своем-то смирении - умел все повернуть так, что и почести ему оказывали, и приказы его выполняли. Но приказы особые, словно наизнанку вывернутые. Его, к примеру, всегда оставляли обедать. Приглашение остаться Ефимушка принимал не сразу и с явной неохотцей (то ли сам был чем-то обижен, то ли считал, что на него обижались). И,  принужденно садясь к столу, всегда просил: «Только вы мне, пожалуйста, ничего не кладите. Я святым духом сыт. Просто посижу за компанию. Умных людей послушаю». Его тотчас принимались уговаривать - хоть что-нибудь да отведать. Приподнимали крышки над фарфоровой супницей (из трофейного сервиза), над сковородами, где томилось жаркое и рыба, и в конце концов хозяйка выбирала для Ефимушки самый лучший кусочек.

При этом она не осознавала, что тем самым выполняла его же приказ, отданный в столь уклончивой – завуалированной – форме.

Андрей во время этой сцены молчал, Дарья же готова была возмутиться, швырнуть вилку, грохнуть стулом, выйти из-за стола, но отец делал ей незаметный для прочих знак, и она, склонив голову, про себя считала до ста, чтобы усмирить свой гнев.

Если Ефимушка засиживался у них допоздна, за окнами уже темнело и возникало беспокойство, как же тот доберется до дома, он всех успокаивал и увещевал: «Пожалуйста, не беспокойтесь. Я как-нибудь доберусь». При этом не мог удержаться и не добавить с насмешливой и в то же время горькой улыбкой: «Доберусь, словно та лошадка у поэта, что плетется рысью как-нибудь. Как-нибудь, знаете ли. Хорошо сказано». И это был генеральский приказ вызвать ему такси, который неукоснительно выполнялся, несмотря на все его заверения, что он не барин, на такси не поедет, и лицемерные протесты. Лицемерные, по словам Дарьи, которая, не дожидаясь окончания препирательств, сама брала трубку и вызывала такси. На ближайшее время (лишь бы поскорее сбагрить Ефимушку).

 Иногда Ефимушка сам выступал против сложившегося положения, грозившего обернуться его культом. Андрею или Наталье он в таких случаях говорил (наставительно выговаривал): «Домашние нуждаются в вашем попечении – вот о них и заботьтесь, а на меня не обращайте внимания. Я из простых и сам простой. Со мной, уж пожалуйста, без церемоний». При этом с некоторых пор стал добавлять: «К тому же я болен и скоро, должно быть, помру».

Конечно, сразу начинались встревоженные расспросы, чем он болен, показывался ли врачу, на что он отвечал с притворным пренебрежением: «Да что там врачи!» Следовали советы, обещания с кем-то договориться, положить в хорошую клинику, устроить консилиум. Все жалели Ефимушку, уговаривали его позаботиться о себе, поберечься и хотя бы не носить тяжелое (под тяжелым разумелся набитый книгами портфель). Словом, искали способ облегчить его участь, и лишь Дарья взирала на это с усмешкой и всегда выговаривала:

- Ничего, пускай тащит. Ему полезно.
Все напускались на нее:
- Как ты можешь! У тебя нет ни капли жалости.
Она же отвечала на это:
- Какие вы наивные! Да поймите! Он же старается за наш счет избавиться от болезни и передать ее нам. Смотрите, теперь кто-нибудь из нас наверняка заболеет.
 С ней, конечно, не соглашались:
- Ах, какие глупости! Прекрати! Ну, что ты выдумываешь и фантазируешь!
Но к всеобщему удивлению Дарья оказывалась права, и кто-то в семье непременно заболевал: Наталья – ангиной, ее престарелая мать (она тогда еще была жива) – обострением гипертонии, сама же Дарья – воспалением легких или каким-нибудь загадочным головокружением, из-за которого врачи лишь разводили руками, не зная, какой поставить диагноз.
Перед болезнью Андрея (как вспомнила потом Наталья) Ефимушка особенно ныл, охал и жаловался. Дарья тогда не выдержала и устроила ему скандал:
- Замолчите! Сколько можно! Вы хотите нас всех погубить!
Ефимушка принял это с обычным смирением – как хулу и напраслину.
- Видимо, пора убираться. Что ж, простите. Спасибо за гостеприимство. Век буду помнить.
И как-то быстро-быстро подхватил свой портфель, свился, скрутился, стал как-то скрадываться и исчез
Бросились догонять. Не догнали. Но, видимо, приказ уже был отдан, и Андрей принял на себя насланную болезнь.

 

XI

На террасе с размаху хлопнула дверь. При этом из замочной скважины выбило ключ, зазвеневший по полу, и дрогнули стеклышки в переплетах (того и гляди выпадут и разобьются)  – то ли от ветра, то ли оттого, что кто-то вошел. Все прислушались. Если бы это был вошедший, тотчас донеслись бы шаги, скрип половиц и прочие звуки, выдающие его присутствие. Но было странно тихо. Поэтому решили, что ветер, хотя на всякий случай говорили в полголоса и продолжали краем уха прислушиваться.

Невольные опасения подтвердились, как всегда подтверждается то, от чего пытались отмахнуться.
- Ага, вы здесь пьянствуете! Хорошо устроились, - воскликнул если не вошедший, то вошедшая, и ею оказалась молодая особа по имени Дарья, худая, с маленьким носом, крупными губами и рыжей челкой, хотя волосы были скорее каштановые.
Все переглянулись, словно они так и думали: конечно же, никакой не ветер, а просто вернулась дочь Натальи, сама немного навеселе, во всяком случае чуть раскосые глаза поблескивали и улыбка на губах блуждала – хмельная.
- У нас отходная по даче, хотя еще неизвестно, кому она отходит. Поэтому и пьянствуем, хотя еще ничего неизвестно... – Наталья виновато взглянула на Натали и только после этого посмотрела на дочь. - А ты где была? И почему босая? Теперь что – новая мода босиком ходить?
- Отец так учит. Я не виновата.
- Опять возле магазина сидела с этими алкашонами?
- Мамочка, дай я им что-нибудь вынесу. Им не хватило. У них душа горит.
- В буфете осталось полбутылки хереса. Можешь взять. Херес не хуже портвейна. Только сама не пей.
- А конька нет?
- И не мечтай.  Коньяк я им не дам.
- Ну, пожалуйста. Я тебя очень прошу.
- Не дам и все. Не для них куплено.
- Ах, так! А если я тебе кое-что скажу? – Дарья уклончиво и скромно отвела глаза, словно бы безразличная к тому, что мать ей на это ответит, и в то же время совсем не безразличная.
- Ну, что ты мне такого скажешь? – Наталья не то чтобы забеспокоилась, но, не показывая вида, слегка насторожилась. - Все, что ты можешь сказать, я тысячу раз уже слышала.
- А если я… - Дарья кашлянула, словно у нее так некстати (а на самом деле весьма кстати) запершило в горле, -  выхожу замуж?
Она с жалобным видом коснулась горла, привлекая к своему кашлю большее внимание, чем к словам.
- Ты уличная девка! Кто тебя возьмет!
Дарья совсем не обиделась на девку, словно в устах матери это была лучшая похвала.
- Представь себе, берут. И даже очень охотно. Я сама удивляюсь. Наверное, за мои сисечки.
- Замолкни. Противно слушать.
- Молчу, молчу.
- И кто же этот несчастный? За кого ты выходишь? Впрочем, что я спрашиваю! Это абсурд! Сюрреализм. – Наталья подобрала бранное словечко, подобающее жене художника, который сюрреализма не признает. – Ну, что ты молчишь?
- Ты же сама мне велела. А насчет сюра… нет, наоборот, это классика. Я выхожу за Виктора Карповича Подорогу.
- Девоньки, вы слышали? – Наталье понадобились свидетели столь крамольных речей. - За этого пропойцу и забулдыгу! Да пусть меня бульдозером переедут, бензопилой распилят – не позволю.
- Подорога, мамочка, не пропойца. Он – лучший ученик отца. Можно, сказать, продолжатель и систематизатор. К тому же у него, как и у отца, дар предсказания.
- И что же он предсказал?
- Что мы с ним поженимся.
- Ой, смех! Ой, держите меня! Надо же быть такой дурой! Выходить за сорокалетнего мужика!
- И не только это. Он предсказал, что у нас родится необыкновенный ребенок, саошьянт.
- Ну, что ты несешь! Ты хотя бы знаешь, кто такой саошьянт?
- Знаю, хотя могу ошибаться.
- Ну?
- Сын Заратуштры. Вернее, один из трех сыновей, которым надлежит родиться.
- Так от кого ты родишь? От Подороги или Заратуштры?
- Мамочка, ты бываешь вульгарна…
- Нет, ты мне объясни. Тебе задурили голову, а я оказываюсь вульгарной…
- Заратуштра – это мистический жених.
- Белая горячка! Типичная белая горячка! Слышал бы отец все эти бредни!
- А он слышал…
- Как он мог слышать?
- Очень просто. Мы с Виктором Карповичем говорили, а он слышал и даже кивал?
- Где и когда?
- Здесь и сейчас.
- Так он с вами? Возле магазина? Пьет портвейн?
- Пьет-то он не особо. Но он с нами, возле магазина.
- Боже мой, нам же послезавтра лететь! – воскликнула Наталия и зажала себе рот ладонью, словно от таких бессмысленных восклицаний никогда ничего не менялось.
- Не знаю. Мне он об этом не сообщал. Похоже, что он никуда не полетит. Он мне обещал, что Ефимушку навсегда отдалит и теперь все время будет со мной.
- Да пойми ты, дуреха, что отец болен. Ему надо лечиться, - напустилась на дочь Наталья.
- Чем он болен? – Заметив, что все от нее отвернулись, Дарья не знала, на кого смотреть и кого спрашивать. – Чем? Чем?
- А то ты не знаешь! У него насморк, - сказала Наталья и сама высморкалась. – Раз он здесь, с вами, позови его.
- Он сказал, что сам через минуту придет.
- Позови, я прошу! Неужели трудно позвать!
- Сейчас, сейчас. – Дарья скрылась за ситцевой занавеской, но через минуту вернулась и возвестила: - Вот он. Встречайте и аплодируйте.

 

XII

Хотя на лестнице из-за тусклого окна было темно, Андрей заслонился ладонью, словно из темноты попал на нестерпимо яркий – ангельский - свет. Он был одет во все дачное, старое, заношенное, обветшалое: безрукавку поверх армейской рубашки защитного цвета, брюки с отпоротыми лампасами, армейскую фуражку без кокарды и козырька. Из-под фуражки выбивался клок седых волос. Глазницы были обведены синевой. Запавшие щеки и лоб загорели до цвета жженого сахара. На подбородке остались следы недавно сбритой бородки, не тронутые загаром.

- Приветствую славную компанию. Разрешите присоединиться?
Поскольку на ступеньках не было места, он принес с террасы стул, но садиться не стал.
- Присоединяйся, - лишь после этого сказала Наталья, словно только теперь появилась надежда, что он ее услышит.
- Будем пить и веселиться.
- А не хочешь сначала объяснить, что все это значит? Ты всем надавал обещаний и ни одно не выполнил. – Наталья сама села на стул, словно он принес его для нее (позаботился), но забыл ей об этом сообщить.
- Каких обещаний? Родиться на свет в этом аду – это обещание я выполнил, хотя мог бы и не выполнять. Остальные же не столь важны.
- Миленькое дело! – Наталья обратила к нему лицо, стараясь, чтобы и в нем прочитывалось что-то дьявольски миленькое. - А обещания Наталии, Натали, Дарье, наконец? О себе уж и не говорю.
- Хорошо, я открою вам секрет. Вернее, Божественный План. Вы будете жить долго и счастливо. Наталия – до девяноста двух лет, Натали – до восьмидесяти четырех, Дарья – до восьмидесяти, а ты как моя жена – до ста четырех. Правда, под конец жизни тебя будут возить. В роскошном лимузине.
- Каком это еще лимузине?
- Ну, в кресле для парализованных…
- Ах, ты дрянь!
- А остальными предсказаниями вы довольны?
- Ты все шутишь. Никак не уймешься. А уж седой весь…
- Ну, положим, не весь. – Он спрятал выбившийся клок под фуражку. - Повторяю, довольны сроками жизни?
- Многовато. Зачем столько? Можно подсократить. – Наталья обернулась к подругам, словно надеясь, что они тоже согласны подсократить свои сроки.
- Нет уж, вы сокращайте, а лишнее можете отдать мне. Пригодится. – Наталия любезно улыбнулась, чтобы никто не сомневался в том, что сказанное соответствует истине.
- А у меня хоть все забирайте. Мне не жалко. – Натали разглядывала свои ядовито-зеленые ногти, словно они были единственным, о чем она, может быть, пожалела.
- Никаких сокращений не будет. Так положено. Не возражать. – Андрей хотел для солидности тронуть бородку, но вспомнил, что она сбрита.
- Слушаемся, товарищ генерал. Какие еще будут распоряжения? – Наталья по-военному выпрямилась и приставила ладонь к виску.
- А вот какие, любезные дамы. – Андрей сам не заметил, что все-таки тронул отсутствующую бородку. - Вы все можете здесь жить – дача отныне ваша. Располагайтесь, как вам удобно, а мне дайте одну маленькую комнату.
- Какую? – Наталья сочла, что уточнение в данном случае не будет лишним.
- Ту, которую твой дед пристроил для гостей.
- Но у нас нет такой комнаты.
- Как это нет! Есть! Он принимал там бывших однополчан – генералов, маршалов. Словом, архистратигов. И хранил именное оружие.
- Да где она? Где?
- На втором этаже. Под самой крышей. Он в ней и застрелился однажды ночью.
- Дед никогда не стал бы стреляться. Он просто умер. Во время сна.
- Нет, он застрелился.
- Андрей! – Сказанное им было настолько абсурдным, что Наталья сочла достаточным произнести его имя, чтобы тем самым возразить ему.
Но он не принимал никаких возражений.
- Застрелился из этого именного пистолета. – Он на мгновение достал из кармана и снова спрятал в него нечто, похожее на пистолет.
- Андрей, прошу тебя, дай.
Он словно не слышал.
- Дай, пожалуйста. Отдай это мне.
Он пожал плечами, словно ему нечего было давать и он не понимал, о чем его просят.
Ей стоило больших – мучительных – усилий заговорить о другом.
- Ну, хорошо. Пойдем, ты нам покажешь. Покажешь эту комнату.
- Когда наступит срок, сами ее найдете.
- И что ты будешь в ней делать?
- Я буду вести жизнь совершенного мужа. Читать Конфуция, к примеру. Или Данте.
- Кажется, я догадалась. – Наталья постаралась, чтобы все в ее лице свидетельствовало о необыкновенной догадливости (и гадливости к самой себе). - Умереть – то же самое, что перейти в другую комнату. Твои слова, мерзавец? Ты эту комнату имеешь в виду, сволочь?
- Я буду жить двести лет.
- Поздравляю. Значит, ты еще успеешь нас помучить.
- Успею, успею.
 
Ночью он застрелился.

2 августа 2016 года

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка