Комментарий | 0

Томас Транстрëмер в новых переводах

Илья Кутик
 
 
Оса-блестянка
 
Медяница, безногая ящерица, медлит в прихожей,
царственная, как анаконда, лишь размеры их непохожи.
Солнце затянуто тучами, но день – ничего. Погожий.
 
Моя любимая нечистую силу утром
прогнала. Как пинком открывают в утлом
сарае дверь ­там, где Тибр течет или По,
и свет бросается внутрь, и по
углам тараканы бегут, калечась
друг о друга, так что – открывши дверь –
вы видели их, и не видите их теперь.
Так еë нагота всю разметала нечисть.
 
Будто той и не было. Но они
вернутся, мутанты, тыча, как телефони-
стки на коммутаторе, в нервы пальцы или клешни.
 
Сегодня пятое июля. Лупин тянет шею, как будто
                                                    следит за сшибкой
далëких волн. Мы в кирхе молчания, объятые
                                                набожностью, где нет
патриархов суровых и Божье имя не надо
                                                      писать с ошибкой.
 
Я видел теле-проповедника, верного букве
                                                                и банку.
Он нуждался в телохранителе, поскольку
                                                        стал очень слаб.
Тот заменял собаку и носил в челюстях, как кляп,
улыбку, душившую крик,
Крик больного ребëнка – без мам и пап.
 
Божественное чиркает о человека и зажигает огонь, но потом
отступает. Сказать, почему?
Ибо огонь привлекает тени, те врываются
              с хрустом и сливаются с тем же огнëм,
который растëт и чернеет. И поднимается дым, чернея и удушая. В конце
остаëтся лишь он, инквизитор с благочестием
                                                                 на лице.
 
Набожный инквизитор склоняется над
площадью, где толпа образует зеркальный ряд
и где в каждом зеркале его отраженный взгляд.
 
Даже самый большой фанатик сомневаться
                                                        может порой,
не зная об этом. Он – пакт, двоими
подписанный: первый виден на все
                                   сто процентов, зато второй
не виден. Всë, что делается во имя
ста процентов, я не выношу!..
 
Всех тех,
кто существуют лишь ради фасада
                                            и вечно  проходят тех-
осмотр своей жизни и никогда не откроют двери
не той; кто Неизреченное не доверяют вере –
тех всегда обходите!..
 
Пятое июля. Солнце затянуто тучами, но день – ничего. Погожий.
Царственная, как анаконда, медяница медлит
                                                          в прихожей.
Медяница – без всяких инстанций, ведомств
                                                           и рынков.
И оса-блестянка – до идолов всех и инков.
И лупин – безо всяких там ста процентов.
 
Я знаю ту глубину, где и узник и властелин вы,
                                                   как Персефона.
Часто лежу я на травянистом покрове склона,
за землëй наблюдая, образующей свод вдали.
Купол земли.
Часто, т.е. половину жизни.
 
Но сегодня зрачки от меня уползли, как слизни.
Слепота сошла. Черная летучая мышь
слетела с лица и воздух стрижëт, как стриж,
в летнем пространстве, которого не утаишь.
 
Апрель и тишина
 
Весна безлюдна. Овраг,
устланный бархатом. Шаг
сопровождающий, не отражая при
этом вообще ничего внутри.
 
Из всего лишь жëлтенькая сурепка
свет отражает и держит цепко.
 
Я – несомый своею же тенью, как
скрипка в футляре,
в котором мрак, –
 
из всего лишь с одною заботой – о
звуках, мерцающих издалека
мне, как фамильное серебро
в лавке ростовщика.
 
 
Страничка из ночного блокнота
 
 
Майская ночь. Я на берег иду. Пятно
луны пробирает колючкой, зоной.
Трава и цветы – одинаково серые, но
запах – зелëный.
 
Я стою в состоянии столбняка,
дальтонизма, почти слепоты, пока
белые камни, не доставшиеся волне,
сигналят зеркальцами луне.
 
Это пространство времени, в пару всего минут
длиной, а шириной – в пятьдесят
восемь лет.
 
За спиной – дальний берег плюс те, кто мнут
и топчут его, – в просвет
видный, как на этюде,
когда море вспыхивает как блиц.
 
Люди
с будущим вместо лиц.
 
Одинокие шведские дома
 
Путаница елей, а выше –
задымленная луна.
Запущенный участок дышет
землëю, как с бодуна.
 
Роса отрезвляет его покой.
Старик успевает едва
oткрыть – дрожащей рукой –
oкно, как оттуда выпархивает сова.
 
А на другой стороне света
cтоит новый дом, испаряясь
бабочкой стирки. Эта
выгибается, словно парус,
 
в сторону леса, где – перетрогав
все ветки и все изведав –
гниенье читает сквозь стëкла соков
древесных ревизию короедов.
 
Лето с нечëсаными волосами гроз
или бесплодная туча над
местом, где заливается пëс.
Зëрна в земле стучат.
  
Возбуждëнные голоса, лица,
парящие в телефонной
cети на рискующих развалиться
крыльях, при перелëте оной.
 
Дом в окруженье речных запруд
cидит на фундаменте до абсцесса.
Дым поднимается – это жгут
cекретные документы леса.
 
Дождь в небесах, словно вечный зуд.
Свет в воде ощущается, как досада.
Дома, на обрыве застыв, пасут
белых быков водопада.
 
Осень с центуриею скворцов
держит рассвет в черном теле.
Люди – при лампах, не тратя слов –
живут, как будто лежат в постели.
 
Дай им почувствовать без тревоги
запрещëнные крылья, дай
энергии, спящей в Боге,
как потерянный рай.
 
 
Формулы путешествия
(Балканы, 1955)
 
1
 
За спиною пахаря голосов постоянный гул.
Он не оглядывается. Поле зовëтся пашней.
За спиною пахаря – голосов
                                        постоянный гул.
Тени отстëгиваются от своей домашней
и бросаются в голубой загул.
 
2
 
Четыре быка появляются, но без тëлок,
играя рëбрами. Толстая пыль, как войлок.
Инсекты скрипят как перья какой-то ручки.
Серые лошади. Неясно лишь, почему
тощие, как на гравюрах, символизирующих чуму.
Солнце жарит. И ни единой тучки.
 
3
 
Деревня пахнет конюшней. Собаки
                                                       как самострелы.
На центральной площади, где все строенья белы,
oчëм-то таком вещает партийный кадр.
 
Над ним нависает небо: узкое, как внутри
минарета. И деревня парит, как при
попутном ветре. Как к солнцу прежде Икар.
 
4
 
Старый дом застрелился. Дыра у виска. Мячом
разминаются двое под естественным кумачом
неба. – И звëзды показываются на нëм.
 
5
 
Путь во мраке. Часы то к глазам, то к уху
подношу. В них время зелëную держит муху.
 
В купе тишина. Луга плывут через шторы
вкупе с лесами: зелëные днëм просторы.
 
Продвигаясь в туннеле образа,
                                 мимо взираю стëкол.
Рою, как крот, и его же когчу, как сокол.
 
 
На обочине всех трудов
 
 Посреди вершащегося труда
нам вдруг начинает хотеться зелени подичей,
Запущенности, так сказать, с большой буквы, чей
oтрыв от цивилизации покрывают
                                   лишь телефонные провода.
 
+
 
Луна досуга видна с планеты Работа. Ух! –
говорим – пора бы заняться нам снятьем проб…
Когда мы идëм домой, земля напрягает слух
и в нарцисс нас разглядывает,
                                   как будто бы в перископ.
 
+
 
И в середине недели здесь неестественно как-то.
Как если бы в центре города был вырыт канал,
и в толчее машин вдруг распустилась ЯХТА,
цветок из семейства калл.
 
 
+
 
В воскресенье, в день, так сказать, досуга,
иду мимо нового здания на природу.
Оно недокрашено. У леса же цвет испуга,
как у кожи кого-то, кто входит в воду.
 
+
 
За кругом лампы – непроглядная тьма. Дабы
к ней привыкнуть, я выхожу из круга
и различаю свеченье над почвою, где грибы
мерцают, как звëзды на небе юга.
Последние публикации: 
Эпос (19/09/2010)
Эпос (12/09/2010)
Эпос (02/09/2010)
Эпос (29/08/2010)
Эпос (19/08/2010)
Эпос (05/07/2010)
Эпос (10/06/2010)
Эпос (27/05/2010)
Эпос (16/05/2010)
Эпос (03/05/2010)

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка