Комментарий | 0

«Светло дрожание струны…»

 
 
 
 
 
 
 
Небеса. Паруса. Полюса
 
Два события — два божества…
Чернота — это маркер былого.
Жестяная лепечет листва,
Но невнятно листвяное слово.
 
Забери ты себя у меня.
Забери. Забери. Забери же!..
По дороге тоски, семеня,
Моя память уходит по жиже,
 
По грязи бесполезных времён
Ожиданий, надежд и томлений…
Было то, что похоже на сон
И на ласки безвыходной лени.
 
Небеса. Паруса. Полюса.
Да какие-то символы, знаки.
Бесконечно черна полоса.
Стёкла битые. Свалки. Бараки
 
— Алла, где-то гудят поезда!
— Алла, ты пропадаешь в тумане!..
Громыхают на шпалах года
И шумят небеса в котловане.
 
— Алла, всё обращается в прах!
— Алла, всё уж давно обратилось…
 
И веселье похоже на страх,
И презренье похоже на милость.
 
 
 
 
Зелёные блёстки. Лиловые брызги…
 
Зелёные блёстки. Лиловые брызги.
Берёзовый лес изумрудной души.
Читаю в траве бесконечные списки
Весенних событий в листвяной глуши.
 
Поляны смеются ромашкой. Болотце
Морщиной коряг улыбается мне.
А временем прошлым пропахшее солнце
Кукушкою плачет в лесной тишине.
 
Здесь нет никого и, наверно, не будет –
До вечера, ночи, до нового дня.
Пропавшие люди! Пропащие люди!
Забудьте, забудьте про лес, про меня!
 
Здесь горе уснуло, и счастье уснуло.
Остались забвенье, спокойствие, сон.
Анютины глазки – слезинки июля –
Я вашей печалью в себя унесён.
 
И бликами плачут пространство и время,
Но плачут спокойно, легко и светло.
И чьё-то крыло из иных измерений
Полдневным покоем на плечи легло…
 
 
 
 
Светло дрожание струны…
 
Светло дрожание струны
Лесных апрельских дней.
Кольцо берёзовой весны
Смыкается тесней.
 
Стеклянный солнечный сосуд
Наполнен по утрам
Огнем расплавленных минут,
Цветением костра.
 
Сгорают спички вечеров,
И сквозь закатный блеск -
Загадочный иных миров
Зеркальный арабеск.
 
Тропинки юности видны,
Как тени при луне.
По ним весны гуляют сны
В сквозной голубизне.
 
Звенит апрельская струна,
Совсем недалеко.
Оранжевые времена
Поют светло, легко!..
 
И где-то рядом ты, но я
Тебя не узнаю.
И боль усталая моя
Не знает боль твою…
 
 
 
 
Заполняют, разгоняют…
 
Эти клетки дополняют, заполняют, разгоняют
Ромбы, кольца – бесконечно – уменьшаются, дрожат.
Умножается на время, результата не меняя,
Полимерного пространства замедляющийся шаг…
 
Ты – туда, а я – обратно. Не сойтись и не столкнуться,
Не сомкнуться, не столкнуться, не вернуться, не сойтись.
Будто грани постоянства разбиваются о блюдца.
Будто камни беспокойства разбиваются о мысль…
 
Сам себе – и ложь, и правда. Сам себе – многоугольник,
На события разбитый, пропадает в никуда.
Хаотично и бесцельно фибриллирует мой дольник,
И в его нечётком ритме тихо плавятся года.
 
Кое-что теперь знакомо – снеговые телеграммы
Посылает – то ли небо, то ли бездна – в сердце мне,
За стеною снеговою открывая панораму,
Где отчаянье рождает белизну на белизне!
 
 
 
 
Куплеты   («Вижу птица, вижу сокол…»)
 
Вижу птица, вижу сокол,
Вижу талая вода.
Устремляется высоко
Вековое никогда.
 
Устремляется, стремится
Дотянуться до того,
Чьих усилий злая спица,
Ах, да не свяжет ничего!
 
И лепечет под ногами
Землеглазая весна.
Удивлёнными кругами
В нас уходят времена.
 
Угрожающим распадом
Заболела пустота.
Беспокойства красный атом
Расщепляет немота.
 
Вижу птица, вижу сокол,
Вижу талая вода.
Устремляется высоко
Вековое никогда.
 
 
 
 
В покоя февраля…
 
Осиновое солнце февраля.
Теней искусство. Щебетанье бликов.
И день лесной –
                               насмешка короля,
По облакам бредущего со свитой.
 
Цвета предощущения весны
Застенчивы пока, хоть и капризны.
И мир завис в туманах белизны
Меж скалами кончины, страсти, жизни.
 
В покоях февраля царит покой.
Но комнаты его белей и ярче!..
Вбегает в них насмешливый такой –
Лиловоглазый март – кудрявый мальчик.
 
И волосы, как золото, блестят.
Лиловые глаза полны лукавства.
Не поспешил бы ты, небес дитя!
Поют, звеня, продрогшие пространства…
 
 
 
 
Вне времени рождаются миры…
 
Вне времени рождаются миры,
Вне времени, причины и пространства.
И каждый проживает до поры,
Пока не станет тенью или царством.
 
Вот так… вот так и мы с тобой живём,
И царство света путается с тенью.
Вчера ещё была ты божеством,
Сегодня ты – погибшее растенье!
 
Всё обратимо, зыбки все миры –
И твой, и мой. Предел релятивизма
Для чувства и прозрения закрыт,
Как тайна смерти или счастье жизни.
 
Так будем поклоняться красоте,
Лучу и ночи, трепетному мигу.
Узнаем тайны знаком на листе,
Открыв случайно найденную книгу.
 
И это всё, что можем ты и я…
Но даже то, чего никак не сможем,
Заполнит все пустоты бытия,
И лёгкий ток пройдёт по нашей коже…
 
 
 
 
Оранжевый шар…
 
Оранжевый шар суеты-маеты,
Где ткани событий прошиты лучами
Внезапного плача глухой пустоты –
Кукушкиной тихо поющей печалью.
 
Знакомая пауза, крохотный миг
Меж нервными циклами встреч-расставаний,
Меж скалами тех, кто зовутся людьми
Над пропастью их многомерных страданий.
 
Оранжевый круг – мягкотелый покой.
Змеится туман над чернильною речкой:
Забвенье струится чернильной рекой.
И то, что мгновенно – то более вечно,
 
Чем всё, что звездою сияет в веках,
Чем то, что бессмертием всеми зовётся.
Светящейся рыбой в густых облаках
В повторы плывёт терпеливое солнце.
 
Я слышу – зовут меня где-то – зовут…
А кто и куда? – непонятно, неясно.
Но то, что никак не понять наяву –
Во снах я всегда понимаю прекрасно!
 
 
 
 
Осени изгиб
 
Игольчатой осени синий изгиб.
Холодные чаши пространства.
В них зреет вино остропенной тоски
И предощущение странствий –
 
По белой печали – по льдистой реке,
По снежным путям одиночеств…
И время, зажатое в крепкой руке,
Вневременья крепкого хочет!
 
Вращая зубчатых небес жернова,
В муку обращая свободу,
Стараются шорохи, звуки, слова
Судьбу получить за работу.
 
Какого-то, кажется, нет пустяка
В сиротстве полей, в снегопадах…
Зима – росомаха, мохната, дика –
Оскалит клыки на закатах!..
 
Рассеялся осени синий изгиб
По воздуху снежных событий,
И кто-то в осеннем изгибе погиб,
Последний, пропащий, забытый…
 
 
 
 
Зарисовка
 
Тонка удавка – времена. Пространство – мыло.
И быстрый шаг, и острый глаз – всё это было…
 
И свет сквозь слёзы, смех и плач – цветные краски.
И – разрисованы – лежат паяцев маски.
 
На них узоры, и мазки ещё не стёрлись.
Они пылятся на столах небесных горниц.
 
А горницы белы, светлы. Цветы на окнах.
И отражаются цветы в зеркальных стёклах.
 
А за окном, большим окном, извечно утро.
И все стоят, и все молчат – живые будто…

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка