Стихи разных лет
Максим Кабир (28/08/2012)
Ночное радио
Поле ночного эфира, как рай для двоих,
Белого шума медведи бредут по ушам.
Радиоволны касаются пальцев твоих,
Бьют по лицу и уже невозможно дышать.
Как меня слышно… Любимая! Я отравил
Всех своих глупых подружек с приставкою «экс»
На засекреченном диапазоне любви
Азбукой мёртвого Морзе пульсирует секс.
Поля ночного эфира не хватит на всех,
Как не хватает на всех полигона души.
Искорки слов полыхают под мехом помех:
«Где ты, родная…я очень…я так тебя…»
…шшшшшшшшшшшшшшшшш
По трассе вдоль бухты...
По трассе вдоль бухты на юг через тлеющий центр,
Где солнце сквозь зубы закат золотистый процедит,
Где шумные бары, в них твари и каждой по паре,
И в хрупких бокалах мартини, коньяк и кампари.
И девочка-вишенка в тонком прозрачном бикини,
Из пены морской, из Донецка – конечно, богиня!
На пляже, о, Боже, на крымском сияющем пляже,
Под синглы ди-джеев и чаек отчаянно пляшет,
А волны и радиоволны, в ударном дуэте,
Поют о любви, о любви, о любВИИОЛЕТЕ
И хочется, чтобы мгновенье вовек не кончалось,
Чтоб девочка, море, чтоб катер шумел у причала,
Курортные звуки гудели в едином концерте,
По трассе вдоль бухты на юг через тлеющий центр.
Как хотел бы я вырвать тебя из паскудных будней
Как хотел бы я вырвать тебя из паскудных будней,
Словно энкаведист с тонкой шейки буржуйки колье Сваровски.
Оторвать от дрянцы мирской и в любовь укутать,
Как Венеру в меха, как в хиджаб шахидку, патрон в патронник.
Вор замолит грехи, но не сможет свести наколки.
От меня за версту несёт первобытным прошлым,
И в пещере тёмной на жарких медвежьих шкурах
Я сто жизней тому повторял твоё имя, дарлинг.
Ты – Багряная Женщина, девочка в шубе из рыси,
Ты из рисовых зёрен, из фильма, где красный квадратик
В нижнем правом углу телевизора, сон морфиниста,
И глаза слезятся, только любить и плакать.
Так Мария Кюри добывала радий, искрясь от радия,
Так Иван Ефремов строил утопию в отдельно взятой Туманности Андромеды,
Я тебя создаю, творю, я себя оправдываю.
И рифм червячки заползают в текст незаметно.
Посмотри, любимая, дом я какой построил,
Будем жить здесь ресницы сплетя, будто два кабира.
А потом, как положено, станет нас ровно трое,
Ты и я, и планета Нибиру.
1 января
Семилетие отметил школьник-век,
Главы зимописи шепчет сонный снег.
Мы лежим под одеялом и для нас
Водостоки за окном играют джаз.
Пол усеян разноцветной мишурой,
Кожурою мандаринов и шаров,
От шампанского кружится голова.
Мы лежим под одеялом. Лень вставать.
Эхо праздника – остатки оливье.
Ай лав ю, когда ты в тоненьком белье,
Вся похожая на сказочный Париж,
«С Новым Годом», - потянувшись, говоришь.
Я адепт твоих снов...
Я адепт твоих снов, тёмно-синих, с вишнёвым оттенком.
Ставишь к стенке меня. По феншую подобрана стенка.
Где казнить, а где – нет, орфография нам не помощник.
Я придуман тобой, это значит, что я твой художник.
Искупай в янтаре, в теплоте да в варенье айвовом.
Я за всё заплачу оперившимся первенцем-словом.
Стой напротив окна, с тишиной января резонируй.
МЧС красоты приступает к спасению мира.
***
Что между нами – память, весна, азарт?
Жимолость, необходимость,
Чувство, ворочающееся в глазах,
Заметное, как судимость.
Взорванный кем-то мост через реку Квай,
Книги, не сданные в детскую библиотеку,
Или любовь – идущий в депо трамвай,
Везущий уснувшего человека.
Протяни свои губы лечебные!
В институтах забыты учебники,
Твой отец пострашнее Калигулы,
Но у нас затянулись каникулы,
Воздух пахнет волшебными травами,
Поцелуй поднимаем за здравие.
Нам ли, Адамсов детям и циникам,
Утруждать организм медициною!
Что врачи упоительно каркают?
Пропиши мне любовь свою жаркую.
Утверждаю (и есть основания)
Исцеление – в целовании!
Отвори мне себя и собой отрави!
Отвори мне себя и собой отрави!
Посмотри! Я любовью страдаю!
Я взахлёб дегустирую губы твои,
Я к источнику слов припадаю.
Нефтью снов разливается ночи Тюмень
И щекочут предплечье реснички.
Ты вытягивай долгое тело во тьме,
Карих глаз закрывая кавычки.
Средь гнилого масскульта и сытой тоски
Остаётся восторг этот сладкий:
Над твоею рекой расправлять плавники,
И нырять в глубину, без оглядки
Из дома твоего она ушла с вещами...
Из дома твоего она ушла с вещами,
Компот любви прокис,
Ты будешь выбегать на улицу ночами
И звать её: «кис-кис»
Ты вспомнишь, как с утра она в твоей футболке,
На голое тепло,
Готовила салат, и пела кофемолка,
Насвистывал тефлон.
И ты её хотел, спросонья и на завтрак,
Настигнув за плитой,
Она была строкой, впитавшей соль и запах,
А ты – лишь запятой.
Придут к тебе друзья, с поллитрою и мойвой,
Из грусти выручать,
«Какой она салат готовила»,- промолвишь,
О прочем промолчав.
на лежаках
прости за этот жар, моя страна
не помешает нам пожить отдельно.
и боже мой, но крестик твой нательный
срывает мусульманская волна.
турецкий берег, горький мармелад,
и трещинки, и впадинки, лакуны.
и пахнет русским духом, и лукумом,
и дети строят из песка царьград.
если в эту субботу нас всех ебанёт
если в эту субботу нас всех ебанёт
я запомню твой профиль изящной камеей,
и оправу волос, и медлительный мёд
твоих губ, я смотрю на тебя и немею,
если майя правы, если рухнет гольфстрим,
если льды потекут всю планету снося,
я запомню, как пахнет твой снег и твой дым,
я запомню всё то, что стихами нельзя,
если атомный гриб, если гребень волны,
разожмут наши пальцы, и испепелят,
супердевушка в пламени суперлуны,
под симфонию рихтера в восемь и пять.
завтра всех нас накроет полынью звездой,
тай-камуй* станет бивнями землю двоить.
...префектура мияги кричит под водой.
я целую испуганно плечи твои.
_______________
*Тай-камуй - божество землетрясений в мифологии айнов, народности, живущей на территории Японии.
Требуется мужчина
«Требуется Мужчина». Объявление в газете.
Вымерший пол. Идите в музей.
На Последнего В Мире Мужчину глазейте.
Возьмите с собой друзей.
Не мужики, охуевшие от спирта,
Не голливудская биомашина.
Не гламурные пидоры –
Мужчина.
Женщины дарят женщинам розы,
Маскируясь, носят пиджаки и щетины.
Внимание! Внимание! Розыск!
Основные приметы: Настоящий Мужчина.
Ни одному не удалось уцелеть.
Выжили лишь андрогины.
Настоящего Мужчину ищет и не находит смерть.
Смерти необходимы Мужчины!
На планете прекрасных девушек и противоположных нулей,
Пойми моего беспокойства причину:
Последним Мужчиной был Хемингуэй.
Миру нужны Мужчины!
Уходящие в прозу сбривают свои волоса
Уходящие в прозу сбривают свои волоса,
Оставляют Олимп и коньяк на столе недопитый.
У порога набоковский конь бьёт морзянку копытом
Уходящие в прозу, как будто в глухие леса.
Наступает трезвяк неожиданно, зло, откровенно.
Уходящие в прозу, покинут уютный запой.
Недописанный стих, недовскрытые вены.
До конца не проигранный бой.
Провожающих просим покинуть, славянка, звучи.
Смыв с ладоней бензин, разобравшись на вахте с ключами.
Фестивальте без нас, дорогие мои москвичи,
киевляне, минчане.
Этот парусник хлипкий устал штурмовать небеса.
Он утонет в пучине под хохот и свист пароходищ.
Поэтесса не кончила, ты прекращаешь лизать,
И выходишь.
Уходящие в прозу снимают одежды шутов,
Колокольчики рифм, колпаки гениальных жидов,
О, великий исход, из бумагомарак,
Из космической комы.
Словно выписка из сумасшедшего дома.
Волен, так мол и так.
Поджигаем барак. За спиной сладко пахнет палёным.
Впереди легион до сих пор неистоптанных миль.
А поэзия – как там у мёртвого Клёна?
Это пыль.
Преемственность поколений
Отцы! Сыновий вам физкульт-привет!
Мы предлагаем вам дружить домами.
Вы нас на свет пустили. Этот свет
Воняет алкоголем, то есть вами.
Вы научили нас не петь, а выть ,
Вы научили не любить, но трахать.
Мы вырастем такими же, как вы.
И вы умрёте от стыда и страха.
что расскажут
что расскажут, стакан накрыв
четвертинкой ржаной друзья
про меня? что венчал обрыв
вид красивый, где я стоял.
четвертинкой ржаной друзья
про меня? что венчал обрыв
вид красивый, где я стоял.
что я был нелюдим (одним),
что общителен был (иным),
что не шёл мне ни фрак, ни нимб,
что плевал я на крым и рим.
что буржуев мочить, кричал,
ну а сам не мочил манту.
в интернетах кино качал:
исключительно ерунду.
что вонючий курил табак,
пиво предпочитал вину,
и любил рок-н-ролл, собак,
и брюнетку ещё одну.
а потом про меня наврут,
уже будучи на рогах,
что я семки жевал с двух рук
и летела вокруг лузга.
я петру, что у врат дежу
рит, связкой ключей звеня,
фокус с семками покажу.
вдруг пропустит он в рай меня.
археологическая практика в архангельской области, июнь 76 года
слеза комсомолки бежит по щеке комсомолки,
из сельского клуба течёт примитивный мотивчик.
она вытирает себя и пытается долго
найти в стоге сена свой скромненький беленький лифчик
а он по работе, он завтра умчится в столицу
умолкнут лаванды гитары и сбивчивый компас
собьется но будут ночами настойчиво сниться
и свитер под горло его и небритая колкость
его и горячие пальцы его и такая
упругость его и упорство и неповторимость
и виснут на ветках часы и часы истекают
и всё, что казалось вот здесь скоро станет незримо.
руины амбара, что стали горящим руаном,
она, кто, как жанна пылала на этой соломе
пусть будут слова воробьями, надежда – обманом,
но где-то на кромке должно быть хоть что-нибудь кроме
как странно, родная, мечты остаются за кадром,
но торф не кончается, жизнь не кончается, лето
и то не кончается, тундра укрыта закатом,
огромным закатом, как будто партийным билетом.
кофейны глаза его были, но горек осадок,
а память сладка вопреки в девятнадцать неполных,
и в общей тетради стихи евтушенко асадов
небольнонебольнонебольнонебольнонебольно
закончится практика, сядут студенты в вагончик
она замечтается, глядя, как нежатся пары.
тряхнёт головой и решит, что с собою покончит.
но тихо родит к февралю кареглазого парня
Орфей
На дворе снего-вой, снего-вий, снего-вей,
Мёрзнут жирные снежные бабы,
А в пельменной играет безумный Орфей
Попурри из «Нирваны» и «Аббы»
Он играет за литру, и так, для души,
Для души, от которой ни звука.
И молчаньем ягнят закусив, алкаши
Начинают презрительно фукать.
Начинает свистеть мой любимый народ,
А Орфей озирается дико,
Бьёт по струнам бездарным, как будто зовёт,
Вот придурок! - свою Эвридику.
По дресс-коду не пустят в холёный Аид
Завсегдатая грязной пельменной.
Эвридике плевать! Что ей «Аббы» твои!
Не найдёт себе, что ли замены?
Кокаин рассыпает драг-диллер январь,
Водостоки подставили ноздри,
Но из тварей земных, только лучшая тварь,
Примет кайф этот чёткий и острый.
И смеётся натужно тупое зверьё,
А Орфей опускает гитару,
Будто запах её, терпкий запах её
Он почуял сквозь фильтр перегара.
Или что-то услышал: её башмачок
Простучал, или скрипнула дверца,
Он стоит, полупьяный, что твой Башлачёв,
Голова облысевшая вертится.
На дворе снегопад, снего-ад, снего-бред,
Всё белесою краской залито,
А Орфей начинает с начала концерт,
Для души и, конечно, за литру.
Я хожу по воде не затем, чтоб оставить след
Я хожу по воде не затем, чтоб оставить след.
Для меня искусство – гороховый пир духа.
Моя девушка часто спрашивает: когда же я повзросле…
И при этом думает: «где же он прячет порнуху?»
Всё накроется медью, как верно заметил один ацтек.
Но и в этом отечестве целая тьма пророков.
Я стою на пороге века. Грядёт 21 век.
Десять лет я трусь на его пороге.
А девяностые не кончаются, они держат меня за парашют.
Говорят с интонацией солнцевской коза-ностры:
Ты не пизди, а лучше пиши. И я не пизжу – пишу.
Я – последний поэт девяностых.
Я – переводчик с пирсингованого мёртвого языка,
На язык щебреца, берёзок и сосняка.
На язык господних детей и церковных сирот,
На французский язык поцелуев в славянский рот.
Я стою на пороге века и на моём лице
Цветомузыка девяностых играет хмуро.
А порнуху я прячу на диске С,
В папке – русская литература.
Перверсия
Дочь банкира, прижавшаяся в постели к революционеру,
Взрывателю банков, отбросу общества, не ру-
Бля (!) не имеющему, к жуткому теле-
Пугалу, ненавидящему её папу, но хотящему её тело.
Как ты посмела
Касаться его и вот так сжимать бёдрами?!
Смотреть в лицо глазами от страсти мёртвыми.
Девочка, секси подделка, гламурная репродукция,
СПОНСИРУЙ МОЮ РЕВОЛЮЦИЮ!
Бюро услуг
В бюро услуг на кладбище старинном
Работает красавица Марина.
Фамилии покойных по порядку
Записывает в толстую тетрадку.
Заходят иногда к ней те, кто
Не могут отыскать могильный сектор.
Венки, надгробья, склепы и поминки...
Не попадайте в списочек Маринки!
Спросите у Марины: почему же
Она на этой службе, а не с мужем?
И есть ли муж какой и есть ли дети?
Неужто нет работ получше этой?
Она ответит вам предельно честно :
"Живые люди мне неинтересны!"
Гуляет между холмиков беспечно,
В себя влюбляя тихих подопечных.
И иногда над кладбищем старинным
"Мариночка,- твердят они, - Марина!"
С могильщиками лихо хлещет водку,
Их восхищая : " Браво! Ну и тётка!",
Но чаще от коллег в уединение
Сидит в сторожке молчаливой тенью
И понимает, глядя на оградки,
Что все мы будем в толстенькой тетрадке...
Чеченский след
она идёт сквозь турникет
в толпе шумяще-безразличной
за ней в безличности столичной
волочится чеченский след
сквозь турникет мимо мента
шманающего эмо-боя,
чтобы забрать весь мир с собою
в необъяснимое тик-так
где москвичи, и лимита
студенты, старики и дети
с ней в общем поезде поедут
в непоправимое тик-так
пусть новый день рассеет мрак
и будет свет, и будет пасха
пробьют часы на башне спасской
тик-так
Вова
Когда я был маленьким, меня часто
Били ровесники. Тела части
Были разбиты. Особо сурово
Бил меня мальчик Вова.
Мальчик Вова из интерната,
Которому я говорил «Не надо»,
Который не слушал, месил, как тесто,
Боже, как я ненавидел детство!
Раны зажили до свадьбы, правда.
Теперь я локально известный автор,
Как пишут в газетах всякие лоси,
А Вова скололся.
Вова вколол себе в вену дряни.
Вова скончался рано.
О мёртвых либо хорошо, либо…
Пошли вы в жопу со всей этой липой!
Вова умер в половине второго.
КАК ТЕБЕ СМЕРТЬ, ВОВА?
Турецкий «рибок», побритый череп.
Вову едят черви.
Соседи вздыхают от облегченья.
Вову едят черви.
Немного печально, но не плачевно.
Вову едят черви.
Только ночами меня колотит,
При мысли, что может ожить Володя,
При мысли, что я в первом классе снова
И снова меня будет мучить Вова.
Не то, чтоб земля была тебе пухом,
Просто лежи, как лежишь, братуха.
А если быть абсолютно честным,
То пусть тебе будет темно и тесно
То пусть тебе будет предельно страшно.
Как мне когда-то. Должок погашен.
Должок погашен и свет потушен.
Давайте, черви. Хороший ужин.
Перекур
решила сегодня каста
власти во время прений:
защитили права пидорастов,
теперь - на борьбу с курением.
знает всяк облучённый
верным домашним ящиком
про толерантность к чёрным.
а как же права курящих?
жертв защищаем рьяно
любого сорта и сора.
не толерантный гальяно
вышиблен из диора.
не толерантный триер
высмеян и освистан.
в сорокинской норме пира
комсорги и активисты,
гангстеры от минздрава,
славные пиздоболы.
а я за своё право
на никотин и смолы
терпилы бубнят: бросим.
но зеки варлама шаламова
потянут ещё папиросу
в свете великого пламени
ваших горящих тачек,
ваших пылающих яхт.
индустриальный мальчик
имеет право на яд.
бунт по-английски rebel.
быть мудаком не круто.
вы превратитесь в пепел
на кончиках самокруток.
прилуки и монте карло
сбросят жупан из жира.
вместо анала карра -
дымящая трубка мира.
дым с запада.
всё заново.
рифмованным кашлем встречу
зарево.
Татуировщик
Скелет свой тощий
Иглой обводит
Татуировщик,
Художник боди.
Хоть не Пикассо,
Зато раскрасил
В святом экстазе
Своё же мясо.
Его эскизы–
На теле пятна.
Он Мону Лизу
Под кожу спрятал.
Горячим шилом
Провел, зверея,
Одел в чернила
Себя по шею.
Поэт, он тоже
Татуировщик,
Он не по коже-
По рекам, рощам,
По душам милых,
По лжи и правде
Любовь-чернила
Оставит автор.
Пусть воют волки,
Пусть скачут блохи…
Стихи-наколки
На плоть эпохи.
Последние публикации:
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
