Комментарий | 0

Сонеты Давида

 
 
 
 
 
 
 
За шеломянем век-волкодав
завывает осипло: осанна,
и острогу с погостом воздав,
задыхается: Осип и Анна.
 
Захлебнется и — настежь окно,
стрела Божия неукротима,
век-утопленник ляжет на дно,
вознесутся Борис и Марина.
 
Век увечен, извечен обет,
путь пророчий суть брань и обида,
не изведав позора побед,
они вместе идут на обед,
у царя отобедать Давида.
 
 
 
 
 
Не лишай меня слуха, чтобы слышать тебя
 
Не лишай меня слуха, чтобы слышать Тебя,
Чтобы видеть Твой мир, не лишай меня зренья,
Чтобы в стужу согреться, дай огня, не слепя,
Чтобы жить среди них подари мне презренье.
 
Чтобы не торопил, дни мои теребя,
Чтоб границу не ставил с собою боренью,
Чтобы торжествовал, Тебе песню творя,
Чтобы, всё испытав, научился смиренью.
 
Вовне созвездия, созвучия внутри,
Всё, Господи, спаси и сохрани!
Открой Свой лик, даруя свету свет!
 
Покорствуя своей подножной доле,
Под волчий вой взываю к отчей воле,
Укладывая жизнь свою в сонет.
 
 
 
 
 
И радостная плоть вскипает подо мною
 
О, Боже, Господи, продли мне этот день,
Продли тоску безмерную, как полночь,
И солнце не зайдет, продли, приди на помощь,
И пусть несется с рынка дребедень.
 
Продли гул жерновов и тень безмолвных стен,
Продли с чем скоротечно был помолвлен,
Продли меня сквозь ласковые волны,
Продли дыхание меня согревших тел.
 
Врагов оставь, их истреблю в бою,
Песнь новую Тебе я воспою,
Тоскою вечной вдохновясь одною.
 
Услышу тайное, что мир не говорит,
Ведь надо мной веселый дух парит
И радостная плоть вскипает подо мною.
 
 
 
 
 
Тогда по звезды снега намело
 
О, Господи, кому же мне нести,
Кому нести грехи свои и вины,
И зерна радости в малой нести горсти
Мне, жадному созданию из глины?
 
Не лесть нести и козни не плести,
Слово нести и не лепить былины,
Нести дыхание, раз больше не снести,
День скоротечен, ночи мои длинны.
 
А было, ведь, так лихо и светло,
Тогда снега по звезды намело
Бессонницею белой.
 
Неспешно дыша, на Тебя уповать,
Слыша Тебя, про себя напевать
Тихо, несмело.
 
 
 
 
 
Мне страшно, господи, мой дом давно остыл
 
Мне страшно, Господи, мне страшно, я один,
Людьми оставлен и Тобой потерян,
Мой срок ладонью детскою отмерян,
Заброшен, задыхаюсь средь стремнин.
 
Мне страшно, Господи, мой дом давно остыл,
Так Ты воздал по тусклой моей вере,
Птицы клюют, зверье грызет мне двери,
Заносит руку непокорный сын.
 
Мне страшно, Господи, за что, за что, скажи,
Своею праведностью душу окружи,
Не повергай во прах!
 
Остуженную душу пожалей,
И в старые меха вино надежды влей,
Не растворив в нем страх.
 
 
 
 
 
Я для петли учусь веревки вить
 
Господь, я разучился говорить,
Слова покинули и с ними Твоя милость,
Виденье скользкое и мыльное явилось:
Я для петли учусь веревки вить.
 
Господь, помилуй, сколько можно длить,
Чтоб неизбежное, мой Боже, не случилось?
Память очисть, чтоб больше  не приснилось:
Петля, веревка, рвущаяся нить.
 
Разорванное, Господи, свяжи,
Верни словам дыхание души,
Чтобы покинутый Тобой не одичал.
 
Господь, услышь, как прежде, мое слово,
Лишенное лукавого покрова,
Чтоб судно отыскало свой причал!
 
 
 
 
 
Желал я царства, царь желал меня
 
Желал я царства, царь желал меня,
Он взял меня, а я похитил царство,
Избыл он похоть, не избыв коварство,
Убить царя я мог средь бела дня
 
И ночью черной в бешенстве огня
Среди вином поваленного барства,
Блюющего царевы ласки, яства,
Себя в силки безумия гоня.
 
Ни друг, ни брат — ни в ком нужды мне нет,
Вопроса нет — не нужен и ответ.
Стервятник, дожидаясь, в небе кружит!
 
Меня желает! Что же я  желаю?
Ответь, Господь, не ведаю, не знаю!
Молчишь, Господь?! Я и себе не нужен.
 
 
 
 
 
Запомнится единое: Давид
 
Племен, мной покоренных, имена
В бессмысленные отзвуки сотрутся,
Хоть летописцы в страхе встрепенутся,
Останется лишь истина одна.
 
Проста, на веки вечные годна,
И об иной пусть всуе не пекутся,
Лоскутья остальное и распутья,
Воистину пряма одна она.
 
Забылось? Значит, суждено забыть!
Забытых — в землю. Так тому и быть.
Беспомощность скулящая навзрыд. 
 
Вот, звезды холодны на небосводе.
Забытое? Молчание Господне.
Запомнится единое: Давид!
 
 
 
 
 
Не я стихи слагал, стихи меня слагали
 
Я был жесток, но не был палачом,
В бою был храбр и щедр после победы,
Внимал пророкам, отвергал наветы,
От истины я не был отлучен.
 
За славы переменчивым лучом
Я гнался, и преследовали беды,
Друзей коварных скверные советы,
Но был в созвучия, как в латы, облачен.
 
Лгал ближнему, но Господу не лгал,
Песни не ближнему, но Господу слагал,
Гнались мне лгавшие — убить, но не догнали.
 
За зверем диким— за моей душой,
Но не словили — избежал, ушел.
Не я стихи слагал, стихи меня слагали.
 
 
 
 
 
Глина, слово, вода и немного немого огня
 
Все забудут, но Ты, мой Господь, не забудешь,
Все оставят, лишь Ты не оставишь меня,
Не бессмертными создал их, Господи, люди:
Глина, слово, вода и немного немого огня.
 
Всё придет и уйдет, Ты, Всевышний, пребудешь,
Вздох за выдохом воздух и воду творя,
А когда Ты от вечности, Боже, пробудишь,
Всё пойдет, к Тебе путь первозданный творя.
 
Скользко — сколько упало здесь, в землю легло,
Пролито время, в песок утекло —
Не собрать.
 
Звуки прежние в немоту упорхнули,
Новые звуки незнакомо вздохнули.
Странная  рать.
 
 
 
 
 
Восторг народный мелочен и скуп
 
Восторг народный мелочен и скуп,
Невыносим, безумием опасен,
Как рев скота голодного, безгласен,
Глупо несносен и несносно туп.
 
Как прокаженный пестует свой струп,
Народ лелеет богоданность власти,
По праздникам раздаривал бы сласти,
На головы не поднимая кнут.
 
Испечь лепешку — бросить тесто в печь,
Звуки швырнуть — кличем народ завлечь,
Тогда хоть в преисподнюю веди их,
 
Хоть к черту посылай их на рога,
Их трупами заваливай врага.
Лепешки жиром вымазать вели им.
 
 
 
 
 
Изжитый день, и — прожитые лица
 
Не от врагов — я от себя бежал,
От замыслов — их не вчера задумал,
На горизонте дымный день дрожал
От злобных глаз, от зависти угрюмой.
 
А впереди вражда из тысяч жал,
Из тысяч жил полночный страх подлунный,
Когда сжирает ненависти жар
Души покинутой оборванные струны.
 
Бездомному — вино и хлеб, и кров.
Бегущему — стрела и меч, и кровь.
Где и зачем ему остановиться?
 
Страх гонит — и, куражась, он бежит
За маревом. Дымится и дрожит
Изжитый день, и — прожитые лица.
 
 
 
 
 
О, Господи, невыносим соблазн!
 
О, Господи, невыносим соблазн!
За что, Господь, злосчастная награда?!
Стремительные серны черных глаз
И плоти белопенная отрада.
 
Что было — смыло, всё лишь угли тризн,
За смертью сласть, за сластью смерть, всё кряду,
Как вор, крадусь сквозь шелест укоризн,
Пророчит ворон: нету с бурей сладу.
 
Бессильной, места в мире нет душе,
Дрожащей всё бездомней и страшней.
Всё слаще сласть, смертельнее напасти.
 
Душе бороться иль на милость сдаться?
Не браться, братья, всё ведь может статься?
Спаси от смерти и от власти страсти!
 
 
 
  
 
Желанна жажда или Бог жесток?
 
Жар жаждущий, восторженная плоть,
Желанное жестокое воленье,
Бесплотный холод, сонное моленье,
Волю Господню не перебороть!
 
Звонким устам мой онемевший рот
Возносит дар — последнее стремленье,
Слов исчезающих щемящее сплетенье,
Звуков, свершивших к смерти поворот.
 
К восторженности больше не припасть,
Безвластная над ней не властна власть.
Запад застыл и не восстал восток,
 
Север и юг по-прежнему на месте,
И лесть и ложь, и муторные вести.
Желанна жажда или Бог жесток?

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка