Комментарий | 0

С каким-то дурацким ведром

 

 

 
 
* * *
Сибирский полк на дембель нас менял.
За пивом вспоминают об армейском
в тельняшках четверо амбалов.
Жара. Рефрижератор, проплывая мимо,
дверями помахал раскрытыми
- пустой.
Сибирский полк, я говорю, менял нас...
Когда встречал я Тэтчер в карауле...
Не до конца прикрученный,
чтоб он звенел...
В футболках девушки проходят мимо.
И в шортах промелькнул
на стрекозином ходе велосипедист.
Война.
 
 
 
* * *
Я добился меньшего, чем жаждал, -
почерк мой на бабушкин похож.
Ровные баранчики и овцы
аккуратно к краешку бегут.
 
Легкий и воздушный бег цифири
в пустографках бабушки живет,
где-то в темных папках ложнокожи
мнимой тайной до сих пор влечет.
 
Было время — был и я Башмачкин,
было время — был я Идиот.
И любые значимые люди
в почерк мой вносили депозит.
 
А сейчас — под «ш» стоит порожек,
а над «т» пристроен козырек.
Домик у меня не получился,
с маленькой пишу я слово «бог».
 
Я бы мог, ровняя позвоночник,
стать Орфеем. Это не игра.
Где твоя, риторика, о, сила?
Где твое, прости, делакруа?
 
Есть закон — я это обнаружил,
лицезрея собственную прыть:
вынуждены всяческие суммы
ровненько на угол выходить.
 
На углу же бьется Драгоманов,
он с Хмельницким бьется, трепеща.
Чуть повыше - там, где мы на санках -
Шиллера разбойники в плащах.
 
Черновицы?! - Здрасьте, Черновицы!
Мясоедовские улицы мои!
 
Просыпайтесь, папки ложнокожи!
Выхожу один на скромный угол я.
Богоборческой исполнен дрожи,
с калькулятором наперевес.

Как хохочет гнусная клепсидра,

поощряя дерзости ребят.
Тяжкий сон житейского сознанья
отряхнешь, тоскуя и любя.
 
 
 
  * * *
 А был ли Архимед героем Украины?
 Легенды ничего не говорят:
 ходил ли с транспарантом он по Сиракузам?
 умел ли меч держать?
 Советский инженер нам ближе, право,
 что ванную чугунную отлил,
 и за тиранов
 не голосовал.
 Опять же: Архимед известен в Сиракузах
 не воплями "Долой"
 и не
 блокадой императорской латыни.
 Ботаник на песке. Что взять с него?
 Нет, не был он героем Украины.
 
 
  * * *
 Я вышел в степь назло врагу
 и съел я творога.
 Я никогда и ни гу-гу
 про то, что бу-га-га.
 И гы-гы-гы и охо-хо
 и аха-ха и ах,
 про то, что в "а", и то, что в "о"
 вдруг поселился страх.
 
 
 
 
 * * *
Весенним днем с моим отцом
пустились в дикий пляс.
Он прожил жизнь в краю родном,
где я прожил сейчас.
 
 
 
* * *
Хуже всего давались поездки в поля-колхозы,
прополки, сбор урожаев, резиновые сапоги.
Там с целями было трудно: не может быть целью, пожалуй,
заход сентябрьского солнца или длина полосы,
что манит далеким лесом, а человек – даже с тяпкой –
представлен смутным курсором на фоне желтеющих крон.
Мигающим смутным курсором – намеком на вертикальность -
он машет оттуда тяпкой. Или он машет рукой?
Не разобрать.  Символически – небо всего лишь условность.
И если бы гравитация действовала похитрей,
Олимп мы искали бы слева или, там, справа, сбоку.
Ползли б на карачках упорно к игрушечному леску.
И в грязных резиновых лаптях, там, на обочине поля,
счищали бы прутиком вербы... С каким-то дурацким ведром...

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка