Поэзия

 

 

 

Этот текст – лоскутное одеяло из цензурных купюр. Что-то устранил мой Внутренний Цензор, а что-то – редактор, обкорнавший подготовленную мной рукопись прежде, чем за нее взялся молодой энергичный худрук экспериментального театра «Наоборот» Антон Власиков, который решился поставить промелькнувшую в прошлом сезоне пьесу «Ласточки над сералем». О чем была пьеса? Не помните? Успели забыть? Театральное время стремительно, словно страницы, листает сезоны, – что было в прошлом, вспомнят разве что заядлые театралы. К тому же, постановка провалилась. Критики назвали ее нелепой и громоздкой. «Фабула хромает, интрига вялая...» Особое же раздражение вызвал придуманный мной дивертисмент. Из него и были извлечены все собранные здесь купюры.

 

 

По моему собственному, так и не воплощенному замыслу, я должен был в самом начале спектакля выйти на еще пустую сцену и прочитать с листа это вступление. В образе рассказчика – Жана-Батиста Поклена. В конце же спектакля мне следовало появиться последним и поклониться со словами: «Покорно ваш Поклен», добавив после паузы все то же «Alas!». Сидящие в зале статисты принимались бы дружно освистывать каждое мое появление, а их между вступлением и эпилогом предусмотрено было четыре.

Почему Поклен? Напомню содержание пьесы. Герою комедии Мольера «Мещанин во дворянстве» г-ну Журдену снится сон, будто он каким-то чудом оказался при дворе османского султана Мехмеда IV и назначен заведовать сералем. К нему в подчинение перешел отряд стражей-евнухов, в числе коих затесался отважный влюбленный, возжелавший вызволить из турецкого плена свою суженую, коварно похищенную для султана янычарами. Возлюбленной паре не удается околпачить Журдена: тот рад выслужиться перед султаном и собирается выдать отчаянных хитрецов. Тогда похищенная красавица ради спасения своего избранника решается соблазнить начальника сераля и вступает с ним в тайную связь.

Наряду с драматическим действием в спектакле разворачивается цирковая аллегория: пара разнополых гимнастов вытворяет чудеса эквилибристики на страшной высоте под куполом, олицетворяя двух кружащихся над сералем ласточек, каковыми мечтают стать попавшие в западню влюбленные, дабы на легких крыльях любви и свободы вырваться из османского царства. Трюки циркачей составляют основную часть дивертисмента. Зал внезапно погружается в кромешную тьму, загораются два прожектора, один из которых освещает гимнастов, второй же – меня в образе Поклена (он же Мольер). Внезапно возникнув на сцене, я от лица автора пьесы рассказываю зрителям о двух задействованных в представлении циркачах и их непростых отношениях: намечается параллельная линия, вторая интрига.

 

 

Пылкий влюбленный застает возлюбленную в коварных объятиях г-на Журдена. Ослепляющая вспышка ярости. Борьба, напряженное кряхтение, крепкие руки сходятся на жирной шее, и скоро начальник сераля испустит дух, но вовремя пришедшая на подмогу стража оттаскивает юного рогоносца, и в суматохе кинжал пронзает обманутое сердце его. Потеряв своего избранника, девушка шантажирует г-на Журдена, угрожая поведать султану об их предательской связи. В ужасе Журден выбирает меньшее из двух зол и помогает своей отчаянной любовнице бежать из сераля.

И снова в зале гаснет свет, загораются прожекторы. На сцене Поклен, а над его головой кружатся гимнасты. Создается впечатление, будто они вовлекают его в опасный треугольник. В какой-то момент они даже подхватывают его и поднимают над сценой, и парят с ним вместе, а он барахтается и словно цепляется за воздух, нащупывая в нем ногами несуществующие выступы или ступени. Наконец, все трое опускаются на сцену, и Поклен, покачиваясь от головокружения, обращается к дерзкой парочке с таким вот невразумительным монологом:

 

 

Сцена сумрачна и пустынна. Посреди сцены гроб выхвачен из тьмы лучом прожектора. В гробу сорвавшийся и разбившийся гимнаст. Медленно опадая, сцену и гроб усеивают осенние листья. Лихорадочный трепет скрипок: «Зима» Вивальди, ее поступательное начало. Над гробом кружит ласточка-гимнастка, выделывая сложные акробатические фигуры, она то подлетает к покойнику, то взмывает ввысь.

Загорается свет. На заднем плане пышная Турецкая церемония. Султан Мехмед IV восседает на троне. У трона стоят Журден и Поклен с опахалами в руках, суетятся придворные, маршируют войска, пары танцуют менуэт, отнюдь не турецкий танец, которому османскую знать научили все те же Поклен и Журден.

Справа и слева сцену заполняют многочисленные статисты, изображающие простой народ в его повседневной жизнедеятельности. Они как будто не замечают покойного гимнаста, и вскоре гроб с ним тонет в их шумной массе.

Тьма сгущается сперва на заднем плане. Султана и церемонию больше не видно. Поклен, несколько растрепанный, появляется у переднего края сцены. Он начинает читать стихи, удаленные из спектакля по цензурным соображениям. По мере его чтения свет, мучительно медленно ослабевая, угасает, и народная масса скрывается во тьме, что постепенно наползает на авансцену.

 

 

Зябко. Поклен на сцене один. Кутается в клетчатый плед. Высоко-высоко над его головой освещенная прожектором кружит гимнастка-ласточка – какие-то бесцельные метания, отбрасывающие на задник сцены хаотичные тени. В руке у Поклена кофейная чашка, из которой он с громким звуком потягивает черный напиток. Голос его звучит простужено.

 

 

Свет прожектора, рассекаемый падающими наискосок листьями, вырезает на заднике сцены яркий круг, в котором возникают две даты:

1299 – 1922