Онтологические прогулки

Вот почему нас так трогает и волнует всё целомудренное.

Новая популяция словесников, переживая в юности религиозный бум интеллектуального свойства и окраски, к старости всё тянется к удовольствиям позднего Рима. Пирамида, стоящая на острие вершины. Поэтизация жизненных аппетитов. Прочь от Шопенгауэра и Симоны Вейль.

Термина интеллигенция, обобщающего всех представителей умственного труда, кроме России, нет нигде. В остальных странах мира культурный слой нации именуется интеллектуалами. Однако представители умственного труда в любой стране мира делятся на четыре группы, среди которых имеется и интеллигенция. Имеет смысл на примере России продемонстрировать, какими свойствами обладает одна из этих групп (интеллигенция), кто к ней относится и какова ее роль в общественной жизни.

Порой создается впечатление, что самые насыщенные словами (порой целыми библиотеками) книги, с вселенским словарем и амбициозностью речевых танцев, как раз дают образ идеально омраченного сознания, ничуть, впрочем, об этом не догадывающегося, ни субъективно, ни, так сказать, объективно.

Будущий шестой патриарх чань, в то время неграмотный паренек, собиратель хвороста и дров, достиг просветления, когда однажды услышал слова из Алмазной сутры: "Вы должны развивать свой не-ум, который пребывает в нигде".

...формирование намерения как живой связи со стихией творения до сих пор остаётся хотя и давно раскрытой, но не только не разработанной, а даже забытой, потерянной, утраченной технологией; каждый из трёх этапов истории философии: античности, средневековья и нового времени, по-своему развивал технос намерения и одновременно по-своему его искажал, упирая на сиюминутные достижения вопреки стратегической полноте техноса. Что сегодня?

Добро, по мысли Шеллинга, может быть обнаружено лишь посредством зла, как его противоположности, и в этом смысле зло есть необходимость, однако же, как справедливо утверждает тот же Шеллинг, зло не полагалось Божьей волей ни как средство, ни уж тем более как цель, ни даже как результат Божьего попущения (в его обычном понимании), ибо Божья воля к творению непосредственно есть лишь воля к рождению света и поэтому воля к добру, тогда как зло есть просто необходимый спутник божественного самооткровения в акте творения.

Чара слова, речевой красоты и пр. заслоняет от нас чару того, что пребывает в потрясающе громадном промежутке между словами, между семантическими блоками, между абзацами, страницами, между концепциями и книгами.

Когда-то у нас был на всю страну один сорт пшеничного и два сорта ржаного хлеба. Но были они добротны и чисты. При капитализме появились десятки, а потом и сотни видов и форм хлеба. Но все они плохи и нечисты, и всё хуже и хуже качеством. И чтобы найти хороший хлеб, приходится идти по следам старых рецептов. Но так – во всем, ибо хорошее невозможно изобрести, выдумать, измыслить, придумать, смастерить, изготовить. Хорошее вырастает: из чистых, незагрязненных корыстью помыслов и из чистого, наивного сердца.

Максима действия человека может стать нормой всеобщего законодательства (полиса или живой формы) только в одном случае – если она выполнена полностью, на опыте протянута до конца, от настройки внимания и удержания её до живой связи со стихией творения, после чего становится ясна возможность (или невозможность) этой максимы быть нормой полиса или всеобщего поведения, такое знание даёт только полнота опыта, а не "как получится"...

Мечтания о свободном времени в пространстве «торжества» роботов и компьютеров превращаются в поиск хоть какого-то занятия, дабы не впасть в прострацию. Чем всё это нам грозит? И какой может быть выход?

Человек как бы живет в золотой клетке, прутья которой и являются ограничивающими его запретами. Но таково условие существования цивилизации, которая может развиваться только в системе запретов, потому что только запрет создает источник энергии, необходимой для ее строительства.