Комментарий | 0

Три пророка. Часть 1. Иешаяѓу (Исайя) - 4

 

Уголино ди Нерио. 1317 - 1327. Национальная галерея, Лондон.

 

Пророк и его сыновья: имя и имена

            Если бы эта книга была бы построена на эпиграфах (в чем нужды нет, здесь каждая цитата — эпиграф), то лучшего для этой главки стиха найти было бы невозможно. Всё сказано одной фразой. ТАНАХ — самокомментирующая книга, текст прямого, лишенного налета лукавства слова. Наш пророк говорит:

Вот, я и дети, Господом данные, — знаменья, предвестья в Израиле
от Всемогущего Господа, на горе Сион обитающего
(8:18).

            …Ветер. Вечерний иерусалимский ветер несет с моря прохладу — сквозь жар, зной, выпаривающий душу, пронося ее по долине, сквозь горы. Ветер, словно дыханье Господне, не дает скорчиться плоти, засохнуть. Ветер порывист, силен, но в положенный час начинает стихать, и расцветает небо на горизонте. Солнце закатывается, западает за горами в море. Притихли животные, птицы, не стучат на кухнях ножи, умолкли бесконечные жернова, мелющие время — бесконечно, беззастенчиво, неотвратимо. В Храме готовят субботнюю жертву, многократно осмотренную, беспорочную, без изъяна. В царском дворце готовятся музыканты, в знак наступленья субботы из дворцовых окон в город польется, словно живая вода, веселая музыка.

            Пророк идет по пустеющим улицам. За ним, словно прошлая жизнь, уныло волочится зыбкая, зябкая тень. Мир веществен и зрим. Холодно — горячо, горько — и сладко. Как уверует идущий по пыльной дороге в Творца земли, камня, дорожной пыли — всего, как уверует в Одного и Единого? Как научить? Как заставить долу склоненного к небу ночному поднять лицо, раскрыть глаза — и постичь?

            Он молчит. Чем в мире тише, тем голос Бога слышней, и он один в мире удостоен слышать, услышать слова Бога Всевышнего Всемогущего, Святого Израиля и передать грешными устами своими всем, имеющим уши.

            Он заходит во двор, идет, издали замечая горящие огоньки — полон масла светильник, который будет освещать субботнюю ночь. Он, Иешаяѓу, Амоца сын, идет вместе с семьей встречать царицу-субботу, пить вино, есть сладковатый субботний хлеб — вычурно испеченные женою лепешки, слушать, чему научились в школе его сыновья.

            Пророк поднимает кубок с вином, встречая субботу. Теперь тишина сменяется пением, музыкой из богатых домов и дворца. В этот час торжествующий земля и всё на земле славит Творца.

            Он выходит из дома, поднимает голову к звездам. Набухшая светом луна — скоро праздник нового месяца, освещает мир. Господь создал свет — мир освещать. Человек, постигая Творца и в себе облик и образ Его, мир — освящает.

            Он думает о жене, о сыновьях. Он вспоминает пророка пророков — Моше, его тягостную судьбу, его бегство, женитьбу, рожденье детей, голос Бога, позвавший. Моше оставил жену и детей, голосу повинуясь. Они пришли к нему, когда он вел жестоковыйных в пустыне.

            Он представил себе египетскую святыню — стремительно текущую Реку, течение замедляющую, запутываясь в прибрежных зарослях. Не понять, то ли вода, то ли суша. Он представил осмоленный ковчег с еврейским младенцем, отданный на волю вод и спасенный Всевышним. Присмотрелся. Дочь фараона, увидев ковчег, приказала слугам вынуть младенца. Она нарекла его «вытащенный, «спасенный». Кто, кроме Господа, мог вложить в уста это имя? Кто, кроме Бога, провидел его судьбу: вытащенный-спасенный вытащит и спасет свой народ.

            Он сам наречен Иешаяѓу — Спаситель-Господь. Это не имя — это призвание. Сказать всем и так, чтоб услышали и уверовали: Спаситель — Господь, нет иного спасителя и нет Бога другого.

            Ципора-жена родила Моше двух сыновей. Одного Моше нарекает Гершом, потому что, сказал: «Пришельцем стал я в чужой земле» (Имена, Шмот 2:22). Другого назвал Элиэзер: Бог мой — помощь1. Имена сыновей Моше отражают путь пророка. Разве у пророка могут быть дети, не связанные с отцовским призванием, отцовской судьбой?

            Чем схожи имена сыновей Моше? Своей ролью. Их имена — отраженье судьбы отца, ее восклицательный знак: слушайте и внимайте! Вот что случилось с Моше! Читатель, малочувствительный к поэтике имен, пожмет плечами: «Литература. В жизни так не бывает». Сущая правда: в его жизни и быть такого не может. А вот в жизни Моше может. Моше — родоначальник, отец пророков. По какой иной, скажите, модели могла быть выстроена судьба пророка иных времен?

            Мы знаем имя жены Моше, знаем, откуда она, знаем, что отец приводит ее с сыновьями к мужу в пустыню. Но нигде, ни в одном эпизоде нет у нее самостоятельной роли, так и кажется, что она появляется с одной целью: родить Моше сыновей с пророческими именами. Рожает она, а дает имена Моше. 

            О жене Иешаяѓу мы знаем гораздо меньше: ни имени, ни происхождения, ничего. Кроме титула или прозвища, которым пророк ее наделил: пророчица. Отсутствие иной информации открывает ворота толкованиям, игре воображения. Про-ро-чи-ца! Почему бы нет? Была же Двора, под деревом судившая Израиль. Но ничего пророческого, вообще, ничего «пророчица» не совершает, и названа так в соответствии с положением мужа: ни слова о ней, ни упоминания, ни намека.

            Мы ответили на вопрос, чем схожи имена сыновей Моше, теперь — чем отличны. Гершом — имя старшего, подробно (для Учения — чрезвычайно подробно) объяснено; имя младшего названо и — само по себе понятно, особенно после того, как слушатель-читатель усвоил урок значимого имени первенца. Такая же ситуация с именами сыновей Иешаяѓу. Имя первенца объяснено весьма и весьма подробно и, добавим, оригинально: то ли имя нам объясняют, то ли поэтику поэзии танахической.

Сказал Господь Иешаяѓу: Выйди навстречу Ахазу, ты и Шеар Яшув, твой сын,
к концу водовода верхнего пруда, на дороге в поле стиральщиков.
 
Скажи ему: Храни спокойствие и не бойся, не оробеет сердце твое пред хвостами дымящихся головней —
разгоревшимся гневом Рецина, Арама и сыном Ремальяѓу
(7:3-4).

            Господь велит пророку отправиться по хорошо известному адресу, навстречу царю с конкретным призывом (дальше в тексте следует подробное пророчество о судьбе страны и всего региона). Зачем ему сын? Если вошел в лета, когда отличают добро от зла, — знает, что должно молчать. Но всё это с точки зрения «эвклидовой геометрии». На самом деле сын говорит царю не меньше отца. Говорит своим именем. И Ахаз и его приближенные историю Моше знают. Поэтому пророку не нужен урок значимой ономастики, поэтому необъясненное имя спокойно предшествует объясненному.

            Что же сказал царю сын пророка? Шеар — это «остаток», «то, что сохранится». А Яшув — «население», «люди», возможно, «населенное место». Смысл имени: «оставшееся население» (учитывая контекст: после войны), или — «место, оставшееся населенным» (опять же, после войны). В другом месте имя объясняется подробно, развернуто:

Величие леса, холм зеленый его, от души — до плоти,
всё, как моль, уничтожит.
 
Остаток деревьев лесных будет мал:
ребенок запишет.
 
Будет в тот день: остаток Израиля, уцелевшие дома Яакова на поразившего их полагаться не будут,
но — на Господа уповать, истинно Святого Израиля.
 
Вернется остаток, остаток Яакова
к Богу Могучему.
 
Если будет народ твой, Израиль, как песок морской, остаток его вернется, истребление, праведность уносящее, предрешено.
 
Предрешенное истребление
Господь наш Бог Всемогущий по всей земле совершает
(10:18-23).

            А теперь о сыне втором:

Сказал мне Господь: Возьми большой свиток
и напиши на нем человечьим письмом лемаѓер шалал хаш баз.
 
Будут свидетельствовать Мне свидетели верные:
Урия коѓен и Зхарйяѓу сын Иеверехйяѓу.
 
Приблизился я к пророчице, зачала, родила она сына,
сказал мне Господь: Нареки имя ему Маѓер Шалал Хаш Баз.
 
Ибо прежде, чем дитя скажет «отец мой» и «мать моя»,
понесут богатство Дамэсека и добычу Шомрона перед царем Ашура
(8:1-4).

            Прочитаем этот фрагмент от конца к началу. Сын пророка со значимым именем еще не научится говорить, а возвысится Ашур, пред которым заискивать будут соседи Иеѓуды. Сына пророка нарекают именем, которое предвещает грядущее. Мало того, само рождение есть акт Божественной воли. Имя свое ребенок получает… прежде зачатия. Свиток, пусть даже большой, это понятно: имя сына пророка (собственно, пророчество) записано.  Вопрос: зачем всё это нужно? Нельзя ли ограничиться одной записью в свитке?

            Тора говорит на языке людей, на языке, который включает не только слова, но и жесты, ситуации и поступки. Поэтому и сегодня в тексте ТАНАХа человек находит (правда, задним числом!) зашифрованные пророчества. Повторим: ищет — находит. Что говорить о давних временах. Не потому ли и сказано в первом стихе фрагмента: напиши человечьим письмом. Что значит человечьим? Не Божественным и не тайным, но явным и ясным каждому, кто умеет читать. Можно, конечно, и сейчас спросить: разве бывает иное? Вероятное объяснение: возможно, речь идет об общепринятом письме, в отличие от тайного, которым пользовались определенные группы людей. Итак, вначале в присутствии свидетелей, словно юридический документ, удостоверяется имя пророка, и лишь после этого приблизился он к пророчице, она зачала, родила она сына… Право слово, нелегко быть пророком.

            А теперь — имя. Маѓер и хаш имеют общее значение: быcтро, стремительно, скоро. Вторая пара также синонимы: шалал и баз — добыча, награбленное. Следовательно, перевод мог бы выглядеть так: быстро — добычу, скоро — награбленное.

            Не станем задаваться вопросом, каково мальчику с таким именем в школу ходить, юноше — знакомиться с девушкой. С еврейскими именами, и не пророческими, вообще беда.

 

Пророчеству, данному в имени ребенка, Господь придает особое, ни с каким другим не сравнимое значение, призывая свидетелей верных Урию коѓена и Зхарйяѓу сына Иеверехйяѓу. Кроме имен — ничего. В каком случае слушатель-читатель не нуждается в пояснениях к имени? К примеру, в таком: Пушкин. Вероятно, и в нашем случае речь идет о людях известных.         Как бы то ни было, но Урия коѓен (вероятно, Главный коѓен) упомянут в царствование Ахаза (Цари 2 16:10-11), а некий Зхарйяѓу упомянут в числе левитов, сынов Асафа (Повести лет, Диврей ѓайамим 2 29:13). Если этот коѓен и этот левит действительно «верные свидетели», которых избрал Господь, то они в качестве представителей двух ветвей храмовой власти явно повышают юридическую значимость «документа».  

            Собственно, сам факт избрания двух «верных свидетелей» Господом делает вышеприведенные рассуждения избыточными. Нам важно проследить за тем, как отозвалось слово пророка. С этой целью перенесемся из эпохи  Иешаяѓу приблизительно на семь-восемь веков, в эпоху, когда был разрушен римлянами Храм, после чего в иудаизме возникли два ответа на трагический вызов времени: раввинистический, талмудический иудаизм, с одной стороны, и с другой — раннее христианство. В ту пору (после 70 г. н.э. — до антиримского восстания 132-135 гг.) и позже оба ответа получили широкое распространение в Римской империи, в разных ее уголках, в том числе и столице. По меткому выражению Сенеки (конец 1в. до н.э. — 65г. н.э.), Victi victoribus leges dederunt (побежденные дали свои законы победителям).

            Итак, 1 в. н.э.. Четверо мудрецов, духовные лидеры своего поколения, восходят в Иерушалаим. Идут, объединенные общим горем. Когда дошли до горы Цофим, нависающей над Иерушалаимом, с которой прекрасно видны городские руины, в знак траура разорвали одежды. Дошли до Храмовой горы — увидели лисицу (возможно: шакала), выходящую из Святая святых. Стали трое спутников плакать, один — рабби Акива, смеяться. И дальше трое спутников великого рабби на языке мидраша (литературный жанр, в основе которого лежит толкование Священного текста) объяснили Акиве, почему они плачут. Собственно, мидраш здесь не слишком необходим: вид руин Города, Храма, как не плакать? Мидраш необходим, потому что, в отличие от своих спутников, рабби Акива может объяснить свою реакцию — дикий, кощунственный смех, только с помощью этого жанра.

 

            Сказал им (рабби Акива):

            — Я потому смеюсь, ибо написано: «Будут свидетельствовать Мне свидетели верные: Урия коѓен и Зхарйяѓу сын Иеверехйяѓу» (Иешаяѓу 8:2). Что общего у Урии и Зхарии? Что сказал Урия? «...(так сказал Всемогущий Господь:) Сион, как поле, будет распахан, Иерушалаим руинами станет, Храмовая гора — холмами лесистыми (Ирмеяѓу 26:18). Что сказал Зхария? «Так сказал Всесильный Господь: «Еще будут сидеть старики  и старухи  на площадях Иерушалаима...» (Зхария 8:4).

            Сказал Господь:

            — У Меня двое верных  свидетелей этих. Если осуществились слова Урии — осуществляться слова Зхарии, а если упразднены слова Урии —  упразднятся слова Зхарии.

            Радовался, что осуществились слова Урии, ибо слова Зхарии должны осуществиться на том же языке.

            Сказали ему:

            — Акива, утешены мы (Сифрей Дварим, Экев 11:15, изд. Финкельштейна, с.94-95).

 

            Итак, почему смеется Акива? Слово пророка — на все времена. Если Бог избрал свидетелей верных, то их свидетельство никем и ничем неоспоримо. Верные свидетели названы, они «не привязаны» к определенному времени. Они вызваны в суд. Пророчество Иешаяѓу свидетельствует их верность (это главное, с чего начинается еврейский суд; если нет доверия к свидетелю, то к чему его вообще слушать?). Сопоставляя свидетельства Урии и Зхарии, рабби Акива делает вывод: Если осуществились слова Урии — осуществляться слова Зхарии, а если упразднены слова Урии —  упразднятся слова Зхарии. Урия пророчил, что Иерушалаим превратится в груды развалин, и это осуществилось: лисица выходит из Святая святых. Но другой верный свидетель Зхария свидетельствует: будут сидеть старики и старухи на площадях Иерушалаима, т.е. наступят в городе спокойные дни, и воцарится мир, благоденствие. В самом деле, разве во время войны, разлада, разрухи самые слабые появляются на улицах города? Пророчество Урии осуществилось, значит, делают мудрецы вывод, осуществится и пророчество Зхарии.2

 
1. Подробнее об именах Моше, Гершом, Элиэзер см. в моей книге: Имя в ТАНАХе: религиозно-философский смысл и литературное значение, Иерусалим, 1996, с. 146-163.
2. Подробный анализ этого текста см. в моей книге: «Смерть и рождение рабби Акивы», Иерусалим. 2002, с. 116-125.

 

           

Как и с кем говорит пророк

            Танахическая поэзия стремится привлечь читателя (слушателя) к сотворчеству. Поэт говорит, не договаривая, оставляя  ему осознать и «договорить». Поясним.

Вол знает владельца, осел — ясли хозяина,
Израиль — не знает, народ Мой не ведает
(1:3).

            А теперь прочитаем еще раз, «восстанавливая» не досказанное: Вол знает владельца, осел знает ясли хозяина, Израиль владельца не знает, народ Мой ясли не ведает. «Реконструированный» текст — пример синтаксической договоренности. Разумеется, такими простыми и ясными примерами поэтическая речь не ограничивается: место «лакун» по большей части занимают явные или скрытые отсылки — к Учению, Теѓилим, другим книгам ТАНАХа и, что трудно доказуемо, текстам, до нас не дошедшим. Более сложным примером является стих предшествующий (по сути дела, первый стих пророчества; перед ним лишь стих-заглавие), в котором содержится обращение: «Слушайте, небеса, и, земля, внимай!» Это традиционное поэтически-торжественное обращение встречается в ТАНАХе 25 раз (из них 21 раз как в нашем случае, а 4 раза «внимай» предшествует «слушай»). Впервые обращение к небесам (и это наиболее известный пример) появляется в песни Моше: «Внимайте, небеса, буду я говорить,// услышит земля речения моих уст (Слова, Дварим 32:1).

            Прямая отсылка связывает пророчество Иешаяѓу с отцом пророков. Вполне вероятно, именно это обстоятельство послужило решающим фактором при составлении-редактировании сборника пророчеств, в результате чего именно с этого стиха начинается книга. Стих задает масштаб: действо разворачивается в пространстве, ограниченном с одной стороны «небесами», с другой — «землей», следовательно, в таком масштабе следует постигать и сказанное в параллельном полустишии:

Слушайте, небеса, и, земля, внимай! Господь говорил:
Сыновей Я взрастил и вознес — они против Меня восстали
(1:2).

            Это ведущая тема пророчества: бунт Израиля, сына Господня, против Всевышнего, бунт, который выходит за рамки не только «частных» отношений отца-Господа с избранным народом, не только за рамки отношений Бога и человечества, Творца и человека, но обретает универсально-космический масштаб, словно в перевернутом бинокле, вырастающий из обыденности: «Вол знает владельца, осел — ясли хозяина». Пророк словно идет по дороге и внезапно спотыкается о парадокс: неразумные скоты, свободой воли не наделенные, постигают и исполняют то, что наделенный свободой выбора человек не в силах постичь и исполнить. Из чего следует вечное вопрошание: зачем Ты меня создал таким, зачем наделил свободой выбора даже в том, повиноваться Тебе или нет? С этого вопроса начинается жизнь человека.

            Этот вопрос (высказанный или нет) — сквозной, прошивающий и сшивающий текст Иешаяѓу. Свой голос, в том числе и прежде всего обращенный к Господу, человеку известен, а вот голос Всевышнего невнятен. Человек знает, что Бог с ним говорит постоянно, но в обыденном шуме (вол мычит, осел кричит) не в силах его услышать. Впрочем, причина и в «шуме времени», полном  милых сердцу звуков, но — лживом. Поэтому нуждается человек в чистом беспримесном (как серебро, излюбленное сравнение танахической поэзии) слове, переданным пророком: Господь говорил. Свои «полномочия» Иешаяѓу чуть позже обязательно подтвердит, а пока он, как право имеющий, передает:

Горе, грешное племя, народ, от вины согбенный, семя злодеев, дети преступные!
Оставили Господа, презрели Святого Израиля, вспять повернули
(1:4).

            В первом полустишии четыре обращения к народу Израиля. Художественный минимализм (минимум слов, максимум информации») грубо попирается. Во имя чего? Чтобы сказать: нет для Господа более важной темы, чем греховность избранного народа, ставящая под сомнение не только человечество, но и весь космически-земной универсум, с обращения к которому начинается текст. Во втором полустишии три синонимичных выражения, описывающих преступление грешного племени, народа, согбенного от вины, семени злодеев, детей преступных, которые оставили, презрели, вспять повернули.

            Четыре и три — числа знаковые, вместе обозначающие полноту явления, деяния, греховного в том числе (см. по этому поводу пророчество Амоса, «северного» современника Иешаяѓу, сделавшего эти числа важнейшим мотивом своего текста). Тем самым еще один раз, на ином смысловом уровне возникает идея универсальности текста, обращенного к человеку и людям, избранному народу и всем народам, миру природы и миру истории, к земле и небесам.

            Всматриваясь внимательно в последний из процитированных стихов, нетрудно заметить (автор или редактор намеренно в первых стихах «выпячивает» особенности поэтики, научая читателя и/или слушателя понимать текст). Вчитавшись, дав себе труд увидеть-услышать, читатель-слушатель не может не поразиться эффекту «разбухания»: четыре обращения первого полустишия и три деяния второго полустишия явственно образуют новые-старые сочетания:

Горе, грешное племя, оставили Господа;
Горе, грешное племя, презрели Святого Израиля;
Горе, грешное племя, вспять повернули.

            Нетрудно подсчитать: предложений, возникающих из эффекта «разбухания», двадцать семь! Но и это не вся нумерология трех стихов пророчества. Это видимая часть айсберга. Есть и другая, требующая некоторых знаний и навыков чтения Святого текста. Айсберг имеет форму обратной пирамиды: верхняя часть (четыре) широкая; средняя (три) уже; а нижняя — самая узкая (Один).

            Единственный и Единый уже в первых главах Учения именуется двумя именами: четырехбуквенным, табуированным Именем (по-гречески: тетраграмматон), которое принято передавать словом «Господь», и именем Бог (Элоѓим). Оба имени употребляет и наш пророк, одно из них присутствует в последнем из процитированных нами стихов. Но кроме тетраграмматона в пророчестве мы находим еще несколько десятков имен Всевышнего, о которых — в дальнейшем. А сейчас отметим: наряду с четырехбуквенным появляется еще одно — Святой Израиля. Именно так, по имени Своего народа назван Господь.

            Иногда пророчество строится на едва заметных нюансах (вероятно, чаще, чем видится нам). Проследим за развитием одного из них. Услышав переданное придворными известие о походе Санхерива, царь Хизкияѓу разрывает одежды, облачаясь во вретище, идет в Дом Господень, одновременно посылая Эльякима, ведающего дворцом, и Шевну, писца, и старейших коѓенов, облаченных во вретище, к Иешаяѓу (37:2). Приходят и говорят:

«Может, услышит твой Господь Бог слова равшакэ1, посланного царем Ашура, его господином, хулить Бога Живого, и воздаст за слова, которые слышал твой Господь Бог,
и вознесешь ты молитву об остатке живущем?»
(там же 4).

            Что кроется за этим «твой Господь Бог»? Явное или скрытое язычество придворных? Не слишком крепкая вера самого царя? Или общее признание особой близости пророка к Господу? Как бы то ни было, слово сказано, и сказано не случайно. Деталь маленькая; учитывая, что текст оригинала «скрадывает» твой в местоименном суффиксе, вообще микроскопическая. Однако сюжет развивается, акцентируя именно эту деталь. Не знаю, услышал ли кто-нибудь это красноречивое «твой Господь Бог» до нас, но то, что услышал сам Иешаяѓу, доказывать не приходится.

Сказал им Иешаяѓу: «Скажите вашему господину,
так сказал Господь: Не страшись слов, которыми хулили Меня слуги царя Ашура
(там же, 6).

            Между прочим, Иешаяѓу сам подданный Хизкияѓу, и вполне вероятно, что в иную, спокойную для страны и царя минуту он не осмелился бы отмежеваться от повелителя, поставив себя в особое положение. Ожидали придворные такой ответ? А какой иной сказавшим «твой Господь Бог» был бы им внятен? Если Господь Бог мой, то царь — ваш, и только ваш повелитель.             Вообще, тема «царь и пророк» звучит в книге Иешаяѓу достаточно приглушенно, особенно если речь идет об отношениях пророка с царем Хизкияѓу, имевшим репутацию царя, не поощрявшего развитие языческих культов. Его праведность была еще «праведней» на фоне сына-наследника Менаше, возродившего в стране языческие культы и, согласно поздней традиции, убившего пророка.

            Завершается игра местоименных суффиксов появлением в рассказе еще одного героя. Посланец царя Ашура возвращается к своему повелителю, и тот снова отправляет гонцов в дорогу, наказывая:

Так скажите вы Хизкияѓу, царю Иеѓуды: «Не спасет тебя Бог твой, на которого уповаешь, говорящий:
Иерушалаим отдан не будет в руки царя Ашура»
(там же 10).

            Это знаменательное «Бог твой» подводит итог игре, в свою очередь, являясь прологом к еще одной драме: болезни царя, предсказании пророка о его смерти, молитве Хизкияѓу, услышанной Господом, даровавшем повелителю пятнадцать лет жизни.

            К кому обращается пророк? К царю? К человеку? К народу? К племенам? Конечно. Но более всего — к вселенной: земле и небесам:

Подступайте, народы, услышьте, и племена, внимайте,
слушай земля и всё, что в ней, вселенная и всё, ею рожденное.
 
Гнев Господа — на народах, ярость — на воинстве всем,
Он проклял их, закланию предал.
 
Мертвецов расшвыряют, трупы смрадом взойдут,
горы от крови размокнут.
 
Истлеет небесное воинство, небеса, как свиток, свернутся,
воинство их увянет, как лист виноградный или смоковницы
(34:1-4).

            Представим. Предвечернее время. Солнце клонится к закату. У городских ворот собрались жители Иерушалаима. Надо думать, стоят они группами, по сословиям. Ремесленники в одном месте, царские чиновники — в другом. Все шумят, всё гудит. Но поднимается  Иешаяѓу, и всё затихает, словно волна, угасая, тает на мокром песке. Всё молчит, всё внимает. Вечерний, с запада, с моря стихает ветер, опадают листья деревьев. Все ждут. Всё в ожидании.

            Эта картина одна из возможных. Вероятна, конечно же, и другая. Пророк поднимается (рядом с ним сыновья, возможно, ученики). Но все, как шумели, так и шумят. Всё, как гудело, так гудеть продолжает. И ветер не стих — рвет листья деревьев, ослабевшие отлетают, кружатся и, обессилев, ложатся на землю, на камень, которым вымощены улицы города.

            Так ли, этак ли, пророк поднимается, вервием препоясан, одет во вретище. В обуви деревянной, самой дешевой, или, возможно, бос. Каким бы ни был его «обычный» голос, когда он возникает перед толпой — пророк над ней возвышается, и вместе с ним возвышается, во все стороны расширяясь, к небесам восходя, пророческий голос.

            Многое в тексте пророчества будет потомкам не ясно, многое вызовет сомнения, одно нам понятно: вначале записанное прозвучало. А что до второй картины (шум, гам, неприятие), то — ни на что невзирая,  Иешаяѓу заговорит: не в его власти молчать, ведь он — Господни уста.

            Даже тогда, когда пророк обращается к соплеменникам, обличая их, укоряя, он обращается к людям всех народов и всех племен. Универсализм как характерологическое свойство пророчества ширится, с ходом истории «увеличивается в объеме». Вполне вероятно, что наиболее универсалистские пассажи у Иешаяѓу влились в его пророчество с течением времени. Но даже если и так, универсалистское начало явственно в самом, что ни на есть, аутентичном тексте пророка.

            Процитированные стихи с обращением-лейтмотивом «слушайте-внимайте» — традиционное для древнейших танахических книг. Впервые встречаем его в книге Вначале (Брешит): «Ада и Цила, слушайте голос мой, жены Лемеха, внимайте речению моему» (4:23) С этими словами в предсмертном призыве обращается к современникам и потомкам Моше.  Подобные обращения характерны и для Теѓилим (Псалмов): «Слушайте это, народы,// обитатели вселенной, внимайте (49:2). Подобные обращения ко всему миру, земле, небесам, вселенной, ко всему живому были не просто понятны — привычны. В самом деле, к кому обращаться устам Всевышнего?

            Другая традиционная языковая формула (ее мы встречаем во втором стихе пророчества Иешаяѓу): «гнев-ярость». Эти слова звучат в пророчестве Яакова-Израиля о судьбе сыновей Шимона и Леви: «Проклят их гнев, ибо силен, проклята ярость их, ибо могуча,// разделю их в Яакове, рассею в Израиле» (Слова, Дварим 49:7). Затем это устойчивое словосочетание не раз появляется в различных книгах ТАНАХа, обычно они вкладываются в уста Господу. Примеры из Теѓилим: «Скажет им в гневе,// в ярости в ужас их повергая»; «Господь, не наказывай в гневе,// в ярости не карай» (2:5, 6:2).

У Иешаяѓу эта поэтическая формула встречается часто. Таким образом, два первых стиха избранного нами фрагмента содержат две привычные, традиционные языковые модели. Но то, что за ними следует, повергает слушателей в шок. Пророк-поэт рисует апокалипсическую картину, выстроенную по вертикали. На земле мертвецов расшвыряют, и с земли ввысь поднимется не запах сжигаемых жертв, но — трупы смрадом взойдут. И там, где глаз человека уже не видит восходящий над жертвенником дым, он увидит горы, которые от крови размокнут. Подчеркнем: не трава, покрывающая склоны, не земля, сами горы — твердыня, опора земная, сами горы размокнут от крови. Смогут они устоять?

Не слишком рискуя ошибиться: такой образ встречается в ТАНАХе единственный раз. Видимо, поэтическая сила и «встроенность» образа в поэтическую речь была такой ошеломляющей силы, что повторить его (несмотря на то, что цитирование, прямое и косвенное, многочисленные аллюзии свойственны всем книгам ТАНАХа) не решился никто.

Гора — самое высокое, что есть на земле; на горе Синай Господь дает избранному народу заповеди; на горе возведен Храм; Храмовая гора — подножие Господа. Гора — кратчайший путь к Богу. И, потеряв силу и твердость от крови, пролитой людьми, горы рушатся, погребая землю, и вслед за ними рушится небо.

Не знаю, поднимали, слыша эти слова, глаза к одной из гор, окружающих Иерушалаим, собравшиеся у городских ворот, а может, у Храма. Но определенно можно сказать: даже те, кто не желал слушать пророка, и те, пораженные услышанным, замолкали, представив на миг картину не бедствия, не катастрофы, не всеобщей трагедии, для которой в ТАНАХе использовалось слово шоа, но — тотального распада, гибели не народа, не племени, гибели всех и вся.

И, не давая опомниться, пророк всё выше возносит голос, за ним в небо поднимаются взоры. Иудаизм — религия голоса, религия слуха. Господь говорит с народом Своим, сообщает голосом заповеди. Народ клянется «исполним и будем слушать». Пророки слышат Всевышнего. Только Моше удостоен видеть образ Господа лишь «со спины». Мистический образ Бога, приоткрытый пророкам, — это образ, данный исключительно в слове (заповеди содержат категорический запрет какого-либо изображения Творца).

Итак, Иешаяѓу возносит читателей-слушателей выше рухнувших гор, но и там небесное воинство истлевает. Что понимать под «небесным воинством»? Вполне возможно, речь идет об ангелах (вспомним заимствованного Пушкиным «шестикрылого серафима»). Но они, как правило, появляются в непосредственной близости к Господу. Они — порождение Творца, и, как правило, в ТАНАХе не имеют собственной роли.

            Представляется, что истлевающее небесное воинство — это солнце, луна и звезды. Они не исчезнут — вдруг, мгновенно, весь мир погружая во мрак, в котором была земля в начале Творения. Тогда были созданы небеса и земля, но кто знал об этом: ни человека, ни животных, ни рыб, даже растительности не было. Вслед за истлевшим небесным воинством и небеса, как свиток, свернутся. Свиток как метафора был прекрасно понятен. В субботу и праздники, а также во второй и четвертый (базарные дни) дни недели свиток Торы разворачивали, читали, а в конце трехгодичного цикла, дочитав до конца, возвращали к началу, к рассказу о сотворении мира. Мир создается — и разворачивается свиток. Но мир не вечен, и свиток свернется. Образ этот с «легкой руки» Иешаяѓу войдет едва ли не во все (новозаветные, в том числе) апокалипсические видения.

            Вслед за свернувшимся свитком — казалось бы, всё уже кончено, не о чем больше и говорить, вдруг снова появляется небесное воинство. Зачем? Ведь истлело. Дело в том, что не просто «истлело». Оно «увяло». Первое слово куда как сильней. Можно понять: «увяло», потом — «истлело». Но это — эвклидова геометрия. У пророка именно так, нелогично: «истлело» — «увяло». С какой целью?

            Во-первых, «увянувшее воинство» ведет за собой продолжение: увянувший лист виноградный, и такой же — смоковницы. Во-вторых, после совершенно абстрактной (человек с не слишком развитым воображением ее попросту не воспримет) картины тотального крушения мира пророк возвращает слушателя-читателя с небес на землю, предлагая знакомое: вянущий лист винограда, смоковницы вянущий лист.

            Вянущие листы в Иеѓуде — это короткая осень, сбор урожая, время, когда вот-вот дождями разразится зима, когда давят виноградные ягоды, вот-вот появится молодое, нового урожая вино, когда сушат плоды смоковницы — высушенными, спрессованными их будут есть круглый год; в дороге незаменимы: много места не занимают, легки, вкусны, от них душа веселеет и силой наливается тело.

            Вянут листья? Печально. Но зима прольется дождями, и зазеленевшие деревья («клейкие листочки») принесут плоды, возродится лоза, опутавшая склоны иудейских близких к Господу гор, которые могли от крови истаять и пасть на землю. Теперь к Господу восходит не трупный смрад, но запах жертв-всесожжений. И на этой земле не мертвые, которых кто-то расшвырял в беспорядке, а смоковница зеленеющая, она принесет плоды, которые выросшие дети будут грызть прорезавшимися за год зубами.

            Пророк свернул свиток. Пророк его развернул. Он швырнул в души страшные слова, жуткие образы, и он утешил, вернув грешным небо, солнце, луну и звезды, землю и горы. Он вернул свиток к началу — к жизни, напомнив:  дар не напрасный и неслучайный.

 

            В этой главке мы рассмотрели четыре стиха, в которых самым лаконичным образом представлено апокалипсическое пророчество. И еще одно замечание. Пророки всегда были поэтами, а когда пророчество прекратилось, поэты, испытывая ностальгию, вольно-невольно мнили себя пророками.

 

1. Равшакэ. Высокий чин при ассирийском дворе.

 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка