Онтологические прогулки

 

 

 

Кто такой Пелевин?

Виктор Олегович Пелевин является одним из наиболее ярких и читаемых писателей последнего десятилетия. Автор книг “Чапаев и Пустота” (1997), “Generation «П»” (1999), “ДПП(нн)” (2003), “Священная книга оборотня” (2004), “Ампир В” (2006) и др. Лауреат многих литературных премий. Родился в 1962 г. После окончания Московского энергетического института и Литинститута Пелевин был сотрудником журнала “Наука и религия”, редактировал переводы книг Кастанеды. Много лет он ведет жизнь затворника, был в Непале, подолгу жил в буддийском монастыре в Южной Корее. Преподавал русскую литературу в Японии. Имя Пелевина упоминается в учебных пособиях по новейшей русской литературе, и даже в детской энциклопедии. Его книги издаются огромными тиражами и мгновенно раскупаются, они становятся культовыми в нашей стране и переведены на многие иностранные языки.

Разнообразие и необычность творчества Пелевина вызывают к жизни самые разные слухи и мифы о нем самом. Подозревают, что Пелевин – это коллектив авторов или эти тексты пишет компьютер. Наиболее радикальная точка зрения заключается в том, что никакого Пелевина вообще нет, он – миф. Пелевин – это коллективная галлюцинация в сознании его читателей, виртуальная реальность или сама Пустота. Надо отметить, что он дает много поводов для таких суждений. Пелевин окружил свою жизнь таинственностью, очень редко показывается на публике, почти не дает интервью, не участвует в публичных мероприятиях и тусовках, не желает фотографироваться, никогда не снимает черные очки. Так делали маги в книгах Карлоса Кастанеды, да и сам Кастанеда, которого Пелевин считает величайшим мистиком и лучшим писателем ХХ века.

 

Пелевин и мы

Образ Пелевина, человека и писателя, удивительным образом двоится. С одной стороны, мы знаем его биографию. Он родился и вырос в СССР, учился в советской школе, читал те же книги, смотрел фильмы, слушал такую же музыку, что и все мы. Пелевин – наш соотечественник и современник. Он такой же, как мы. В нем нет ничего такого, чего нет или не могло бы быть в любом из нас, по крайней мере в людях моего поколения.

С другой стороны, в Пелевине есть какая-то загадка, некая тайна. Пелевин всегда опережает “на полкорпуса” многих современных писателей, философов и литературных критиков, которые просто не успевают (или не могут?) адекватно оценить его творчество. Почему, за счет чего это происходит раз за разом? Что он такое знает и чем он так привлекает внимание и даже любовь читателей? Хочет ли он сообщить некую истину, показать людям другую реальность или все проще, и он просто издевается над своими читателями и критиками? Почему у многих его книги вызывают раздражение? Кто же он такой – графоман, который чутко уловил модные темы в современной литературе, культовый писатель, который сам создает моду или глубокий мыслитель, распознавший тенденции развития философского и религиозного мышления?

Наверное ни один другой автор не вызывал такого раскола мнений: критики ругают, читатели читают, писатели завидуют. Пелевин – это парадокс: презирая массовую культуру, он является одним из самых издаваемых писателей, критикуя интеллектуальные моды, приобрел массу фанатов, разоблачая современные мифы, стал создателем новой мифологии. В определенном смысле Пелевин – символ нашей противоречивой эпохи, совмещающей несовместимое, смешавшей высокое и низкое, сочетающей массовое и элитарное, соединяющей духовность с торговлей. Пелевин – летописец эпохи и ее толкователь. И картина получается очень пестрая, иногда смешная, а чаще – ужасающая.

 

Чем интересен Пелевин

Книги Пелевина – настоящая энциклопедия интеллектуальной и духовной жизни России конца ХХ – начала ХХI века. Их можно рекомендовать как пособие по классической и современной мифологии. Чтобы хотя бы понимать смысл книг Пелевина, нужно знать много достаточно специфических тем и проблем, которые известны читающей публике, но по-настоящему доступны только специалистам по философии и истории религии. Его тексты предъявляют серьезные требования к интеллекту и эрудиции читателя. Далеко не каждый даже образованный человек способен расшифровать все интертекстуальные отсылки в его книгах. Как и в случае с клас­сическими текстами (например, пьесами Шекспира, основанными на античном наследии и христианском контексте), что­бы понимать и оценить книги Пелевина, нужно “быть в теме”, прочитать не один десяток книг по данной проблематике. Это самые разные мифы и архетипы, различные религиозные традиции и философские системы, всевозможные мистические практики и магические техники.

В текстах Пелевина множество цитат, отсылок, аналогий и ассоциаций, от читателя постоянно требуется дешифровка. В его книгах присутствуют классические тексты, философские и религиозные трактаты, классический и современный фольклор. Чтение таких произведений похоже на разгадывание кроссворда, возникает эффект узнавания и припоминания, как будто ты услышал старую и хорошо знакомую историю, рассказанную по-другому, по-новому. Это интеллектуальная игра, приносящая эстетическое и интеллектуальное удовольствие. Можно сказать, что это “игра в бисер”, но все-таки это не худший вариант времяпрепровождения. У молодежи появляется стимул для самообразования и чтения книг.

В первую очередь, это классическая мифология – легенды, мифы и предания самых разных народов: кельтские, германские и скандинавские мифы, китайские волшебные сказки и нумерология, буддизм и даосизм, шаманизм и инициации, йогические техники и экстатические практики, оборотни и вампиры, шумерская мифология и русские народные сказки. Читатель должен узнавать прямые или косвенные цитаты из философско-религиозных трактатов “И-Цзин” и “Дао Дэ Цзин”, “Алмазная сутра” и “Тибетская Книга Мертвых”, вспомнить дзэн-буддийские коаны и суфийские притчи.

Также необходимо ориентироваться и в современной мифологии о наркотиках: вспомнить книги К. Кастанеды, Т. Маккены, О. Хаксли и С. Грофа. Нужно знать теории измененных состоя­ний сознания, философию вирту­альной реальности и семантику возможных миров, современные философские теории массовой культуры и телевидения (Ж. Бодрийар, Ги Дебор). Читателю придется вспомнить о маргинальных авторах (Э. Юнгер) и культовых фигурах (барон Унгерн), почти неизвестных современной массовой культуре.

Кроме того, нужно иметь представление о модных идеях крипто-истории и альтернативной истории (Н. Фоменко и другие), о мистическом понимании истории (Д. Андреев). Необходимо учитывать дискуссии о роли личности в истории, о значимости тайных обществ в политических переворотах и революциях, быть в курсе споров об эзотерических корнях революционных движений, мистике насилия и магии крови. Не будет лишним иметь представление о традиционализме и консервативной революции, и не помешает вспомнить таких авторов как Р. Генон, Ю. Эвола, М. Элиаде, Ю. Мамлеев, Е. Головин и А. Дугин.

Текст Пелевина – это увлекательный учебник религиоведения и занимательный словарь современной мифологии, это философия “для бедных”, мифология “для чайников”, богословие в комиксах. Но если они кому-то помогут обратиться к серьезным философским вопросам – уже хорошо. Жанр книг Пелевина называют “поп-метафизика”, но это все-таки метафизика, это нечто большее, чем то, что предлагает массовая культура. Роман “Чапаев и Пустота” стал культовой книгой у студентов, и это не худший вариант из всех возможных.

 

Почему нравится Пелевин

У Пелевина богатая фантазия, развитое воображение, есть художественный вкус, свой стиль. Он всегда находит новый ракурс, свежий взгляд, оригинальный подход. Он постоянно удивляет, изумляет, иногда поражает и шокирует. Легкость языка не дает читателю утомиться сложными философскими построениями. Игра интеллекта и воображения уравновешивает концептуальную перегруженность текстов. Читатель становится наблюдателем и участником увлекательной игры словами и образами, символами и метафорами, идеями и концепциями. Религии и философии смешиваются со снами и галлюцинациями. Мифы разоблачаются, вновь создаются и снова разоблачаются прямо в процессе чтения.

Образы героев – яркие и запоминающиеся. Остроты превращаются в афоризмы. Стиль Пелевина – это смешение литературных стилей и форм, стилизация и пародирование, коллаж и лубок, калейдоскоп и пазл, сборник афоризмов и анекдотов, тонкая ирония и почти откровенный стёб. В книгах Пелевина фантазия и реальность неотличимы, юмор и серьезность неотделимы. Сюжет его книг всегда непредсказуем, он делает неожиданные повороты, внезапные переходы. Клиповый монтаж эпизодов действия позволяет сюжету развиваться предельно динамично. Читатель увлекается кажущейся очевидностью происходящего и постоянно попадает в расставленные интеллектуальные ловушки.

В одном тексте можно обнаружить все литературные жанры – фантастику, мистику, детектив, боевик, нарко-роман и даже киберпанк. Многие произведения Пелевина построены на матрице рыцарского романа, то есть классического “романа посвящения”, в котором обязательно есть путешествие главного героя, испытания, битва, смерть и победа над смертью. Если испытания в первую очередь духовные, то получается философский роман, в котором герой ищет истину.

Однако Пелевин не был бы собой, если бы тут же не перевернул всё вверх ногами и не вывернул на изнанку. Его рыцарский роман превращается в пародию на самого себя, то есть становится авантюрным романом, классическим плутовским романом, где героя сопровождает или даже подменяет собой трикстер (антигерой, пересмешник), а мудрость изрекают глупцы. Но у Пелевина не роман опускается до уровня фельетона, а наоборот, всем понятный и смешной фельетон незаметно превращается в философский роман.

Каждый текст Пелевина – это пародия и, одновременно, самопародия как способ дистанцироваться от многозначительности. Пародия на что-что серьезное и пародия на эту пародию позволяют Пелевину показать или высказать нечто серьезное в форме пародии. Пелевин предлагает проповедь идеи под видом издевательства над ней, может быть для того, чтобы его не заподозрили в излишнем пафосе. Вообще ирония над излишне серьезным – это проверка его на прочность, испытание на истинность. Пародирование может разрушить только ложное и низшее, очищая место для подлинной реальности, а истинное и высшее – только проясняет, укрепляет и тем самым утверждает.

Даже использованные Пелевиным классические тексты и упомянутые авторы предстают в двояком смысле. С одной стороны, можно говорить об его интересе к этим авторам, их влиянии на его творчество. Он отсылает нас к этим книгам и авторам, напоминая об их значимости. И тут же их парадирует, все смешивает и переворачивает, разоблачает, осмеивает все авторитеты, отказываясь от подражания кому бы то ни было. Другие тексты используются для собственных целей Пелевина и отбрасываются как отработанные ступени ракетоносителя.

Вообще вопрос о соотношении смеха и духовности очень сложен и у многих вызывает естественную настороженность. Автор и читатель таких произведений оказываются в зоне особой опасности, рискованности и двусмысленности, где очень легко ошибиться, обмануться, промахнуться, то есть согрешить. Через смех очень просто скатиться к скепсису, цинизму и нигилизму. И немногие выдержали такое испытание. Но мне почему-то кажется, что за иронией и гротеском, сатирой и пародией Пелевина скрывается автор с чувствительным сердцем, нежной и ранимой душой. На самом деле, Пелевин – романтик, он верит в добро и любовь. Его смех жестокий и горький, но это смех сквозь слезы. Но даже от самых мрачных его произведений у читателя остается светлое впечатление.

 

Что не нравится

Неодинаковый художественный уровень произведений – от книг проходных, экспериментальных и как бы необязательных, до талантливых и становящихся событиями культурной жизни. Мастерство писателя развивается не по нарастающей, а как-то волнами. Роман десятилетней давности “Чапаев и Пустота” не превзойден до сих пор. Несколько раздражает неровный стиль внутри произведений. Некоторые эпизоды случайны, как будто для того, чтобы вставить более-менее удачный афоризм или анекдот. Социальная критика и сатира, вполне уместная и необходимая сама по себе, иногда мешает следить за ходом философских размышлений. Смешение различных философских и религиозных систем в одном произведении может быть и помогает решать какие-то художественные задачи, но создает некоторый идейный и мировоззренческий хаос.

 

Пелевин и миф

Одна из главных тем творчества Пелевина – это миф, миф с учетом всех его форм, вариаций и трансформаций от классической мифологии до современной социальной и политической мифологии. Как и многие писатели ХХ века, Пелевин обращается, во-первых, к содержанию мифов, их героям, сюжетам и идеям, используя скрытый и еще не реализованный потенциал мифологического мышления. Повторяя миф, реконструируя его, Пелевин воспроизводит и реактуализирует фундаментальные основания человеческого существования и бытия вообще. Мифологические образы и символы являются алфавитом, азбукой, из которой складываются великие прозрения мировых религий, откровение христианства. Миф – это язык, на котором Бог разговаривает с человеком, сначала как с младенцем, как будто питает молоком, чтобы подготовить его к “твердой пище”.

Во-вторых, Пелевин обращается к форме романа-мифа как самой подходящей для собственного мифотворчества, разоблачая старые мифы, создавая новые и сталкивая их между собой. Так делали многие авторы мифологического романа в ХХ веке: Ф. Кафка, Дж. Джойс, Т. Манн, Г.Г. Маркес, Х. Борхес, Дж. Апдайк. Однако миф сам по себе не гарантирует причастности к духовным основаниям, форма мифа может быть пустой, что мы и наблюдаем сегодня. Основная мифологема современности – телевидение, реклама и PR – это тоже носители, трансляторы мифов и сами есть миф. И к этим мифам Пелевин беспощаден.

 

Пелевин и сказки

В своих книгах Пелевин все чаще обращается к народному фольклору, использует образы героев и сюжеты из сказок. Можно упомянуть Красную Шапочку, Крошечку-Хаврошечку и многие другие. И в этой связи интересно рассмотреть феномен вытеснения из своего сознания, отторжения сказок подростками на каком-то этапе взросления: они стесняются того, что еще недавно верили в Деда Мороза. Хотя место сказок тут же занимают комиксы и не всегда качественная фантастика. И нужна определенная смелость и зрелость, чтобы снова вернуться к сказкам на новом уровне понимания. Пелевин помогает сделать это.

Вообще жанр философской сказки – это подходящая форма говорить о серьезных вещах без излишнего морализаторства, пафоса и патетики. Здесь будут уместны фантазия и юмор, а духовные проблемы и философские вопросы представлены образно и ненавязчиво. Достаточно вспомнить “Сказ про Федота-стрельца” Л. Филатова. Пелевин пишет сказки для взрослых. Роман-сказка – это современная форма философствования и проповеди и, если угодно, исповеди. В этом случае не нужно оправдываться, долго что-то объяснять или в чем-то убеждать. Ничего не надо доказывать, достаточно, если читатель будет сопереживать.

 

Пелевин и классическая литература

В произведениях Пелевина представлен очень широкий культурный контекст: от русской литературной классики и “серебряного века” до современной молодежной субкультуры. Его тексты находятся на грани между классической и современной культурой, академической и популярной культурой, элитарной и массовой культурой. Можно сказать, что Пелевин строит мост между культурным наследием, классической традицией и молодежной субкультурой.

Его называют последователем Гоголя и Булгакова, преемником линии социальной сатиры и наследником мистического направления в русской литературе. Может быть это покажется неожиданным, но Пелевин – моралист и проповедник духовности, только в новых исторических и социальных условиях, в новых и непривычных формах. Роман “Чапаев и Пустота” – это произведение, в котором затронуты те же самые вечные вопросы, задеты болевые точки, что и в классической русской литературе: истина, совесть, добро и зло, предательство и любовь.

Основные темы книг Пелевина – это присутствие героя в “плохой реальности”, его самопознание в сложной ситуации, существование личности в эпоху исторических катаклизмов, самоопределение человека в страшной окружающей действительности. Это проблемы личного выбора и социальной ответственности, художественного творчества и духовных поисков, страха смерти и надежды на спасение. На мой взгляд, очевидна общая воспитательная направленность его творчества. Проповедь, которая есть в его книгах, обращена именно к совести наших современников.

 

Пелевин и философия

Серьезное отношение Пелевина к экзистенциальным вопросам и трансцендентным ценностям, первичность духа по отношению к материи, превосходство духовных ценностей над приманками материального существования позволяют видеть в нем последователя классической европейской философии. Однако форму и манеру философствовать, способ и методы философствования Пелевин заимствовал из современных направлений западной неклассической философии. Без сомнения он знает и понимает различные школы и направления восточной философии. Но главный вопрос, который всех волнует, это его отношения с постмодернизмом.

 

Пелевин и постмодернизм

Под одним термином “постмодернизм” понимаются несколько разных феноменов современной западной культуры. Во-первых, постмодернизм как художественный метод, прежде всего – литературный. Его характерные черты и приемы – это цитирование, игра со смыслами, смешение жанров, сочетание высокого и низкого, совмещение элитарного и массового, соединение интеллектуального и развлекательного (как в “Имени розы” Умберто Эко). В этом смысле постмодернизм – это всего лишь стиль, некоторая историческая форма в искусстве, в которую можно вложить все, что угодно, но сама по себе не хорошая и не плохая. Все зависит от вкуса, опыта и мастерства писателя, в конце концов, от его совести. Пелевин – постмодернист с точки зрения формы.

Еще есть постмодернизм как философский метод, один из самых сложных и изощренных в западной философии конца ХХ века. Используя многие новые подходы и интеллектуальные технологии, постмодернизм является одним из самых мощных методов философского анализа и социальной критики. Причем этот инструментарий может быть применен как против косного и устаревшего, условного и ложного в жизни и мышлении современного человека (что в общем-то можно приветствовать), так и повернут против культурных и религиозных традиций, всех иерархий и авторитетов, устоявшихся смыслов и ценностей. Этот философский метод лишь инструмент в руках того, кто его использует, и кто несет ответственность за результаты и последствия его применения.

В-третьих, постмодернизм можно понимать как мировоззрение, даже идеологию, соответствующую состоянию современной цивилизации, как самопонимание общества потребления. Культ денег, имидж и престиж, успех и карьера, реклама и PR, власть и слава любой ценой, фетиш внешней красоты и вечной молодости, страх боли и смерти – вот содержание современной эпохи. Наступившая пост-современность означает конец истории, исчерпание гуманизма, исчезновение личности и “смерть Бога”.

Современная массовая культура, настаивая на историчности традиций, утверждая относительность истины и нравственности, отвергая высшие ценности и все совершенное и абсолютное, отрицая присутствие Бога и наличие сакрального в нашей жизни и истории, нуждается в солидном обосновании своих претензий на всемирную роль. И философия постмодернизма в своем упрощенном и искаженном варианте предстает как предельно скептическая и циничная философия и оказывается очень подходящей для этой задачи. Такой постмодернизм является противоположностью не только всей классической философии, но и всех традиционных религиозных учений, в первую очередь – христианским корням европейской цивилизации.

Если же постмодернизм рассматривать как метод анализа и критики современной цивилизации, как диагноз болезни общества потребления, то он наш союзник, когда критикует западный образ жизни и разоблачает обман массовой культуры, ложь власти и прислуживающих ей идеологов и философов. Постмодернизм наглядно демонстрирует исчерпанность системы классической рационалистической философии и потерянность философа в многообразии методов неклассической философии. И если действительно “Бог умер” для безбожного мира, то постмодернизм – это способ философствования в ситуации богооставленности. В разрушении постмодернизмом всех и всяческих абсолютов можно усмотреть тоску по Абсолюту, в изгнании сакрального смысла – неравнодушие к нему.

Очевидна двойственная природа постмодернизма в его нынешнем состоянии, что выражает неопределенность путей дальнейшего движения человеческой цивилизации – к восстановлению сакрального измерения в бытии человека и общества или она продолжит падение в пропасть. Но в любом случае, постмодернизм – это тактика и стратегия поведения человека в ситуации перманентной катастрофы, господства чудовищного, воплотившегося абсурда и торжествующего ничто. Становится несомненным, что человек и человечество нуждается в спасении и Спасителе. Ситуация с постмодернизмом еще раз подтверждает, что никакая философия не может строить сама себя из себя, не может стать самоценной и самодостаточной, она не в состоянии предложить бесспорные критерии истины и изменить бытие, исправить жизнь человека. Ей требуется твердое основание, укорененность в Божественном бытии. Философия нуждается в христианстве и Христе.

Если постмодернизм как философский и критический метод можно применить против постмодернизма как мировоззрения и идеологии и облечь в художественную форму, то получится нечто похожее на тексты Пелевина. На самом деле он не постмодернист, а скорее анти-постмодернист.

 

Постмодернизм и буддизм

Потому что даже любимый Пелевиным буддизм как традиционное духовное учение естественным образом выступает против постмодернизма. Потому что с точки зрения буддизма подлинная реальность существует, хотя бы внутри сознания человека. Потому что в буддизме окончательное освобождение возможно и достижимо. И есть Путь, ведущий к этому освобождению, и есть люди, которые уже прошли по нему и готовые помочь другим. В отличие от буддизма, постмодернизм отрицает Путь. В постмодернизме возможно только постоянное бегство, без веры и надежды на счастливый исход, только падение в пропасть. Постмодернизм – это игра в поддавки, это заранее проигранная партия.

В европейской культуре буддизм воспринимается как пессимистическое мировоззрение, как концепция, во многом противоположная европейскому гуманизму. Однако оказывается, что внутри европейской философии созрело предельно антигуманистическое учение – мрачный и безнадежный, беспросветный и безысходный постмодернизм. Каково соотношение между буддизмом и постмодернизмом по их сути и в творчестве Пелевина? Сложный вопрос. Иногда можно подумать, что Пелевин превращает современную западную философию во введение к буддийскому канону. А может быть все как раз наоборот, и буддизм ему нужен для иллюстрации философских тезисов постмодернизма?

 

Пелевин и буддизм

Не будем гадать – в какой мере Пелевин является буддистом. Вполне можно предположить, что он верит искренне, его выбор нужно уважать. В его текстах происходит смешение концепций и методов из нескольких направлений буддизма – тибетского и дзэн-буддизма. Но так как в буддизме нет понятия ереси и секты, то возможно, что сами буддисты сочтут тексты Пелевина соответствующими буддийской доктрине. Несколько упрощая, идею буддизма можно сформулировать так: видимый мир – это только мое впечатление, представление моего ума. Поэтому ум нужно сделать чистым, а лучше – пустым.

Постмодернизм подходит к проблеме несколько иначе и говорит, что мир – это представление, к тому же – не мое. Это – впечатления моего раздвоенного, поврежденного, шизоидного сознания. Или вообще все, что я вижу, знаю и хочу – это не мое, а внушено мне кем-то другим, СМИ, рекламой, властью. Все вокруг – тотальный обман, мистификация истории и культуры, симуляция человеческого существования. Пелевин выступает не просто против советской власти или западного образа жизни, не против антигуманной социальной реальности, а против иллюзорной и абсурдной сущности всего этого мира, против реальности вообще.

 

С чем можно согласиться

Очень много места в произведениях Пелевина занимает социальная критика. В ранних книгах это была критика советской действительности, коммунистической идеологии и социалистической практики. Лжи и духовному насилию “большого мифа” Пелевин противопоставляет внутреннюю свободу, которую каждый человек может обрести в своем внутреннем мире, в духовной реальности. Но это – не привычная критика тоталитаризма советской власти в сравнении с западными свободами. Еще более жестко Пелевин критикует постсоветскую действительность, “западный” образ жизни, современное общество потребления, утратившее социальные, моральные и духовные ценности. Более того, он очень ярко и убедительно показывает онтологический кризис, то есть кризис всей социальной реальности и самого человеческого бытия.

Герой произведений Пелевина – это не только постсоветский человек, то есть человек в отсутствии ценностей, заблудившийся в истории и потерявшийся в пустыне смыслов современной цивилизации. Часто герои его книг – то ли люди, то ли насекомые и животные, всякие оборотни, вампиры и т.п. Это способ изобразить пост-человека, человека после истории, вне нравственности, запутавшегося в собственных образах, исчезающего в пустоте. Сущность человека ускользает от него самого, человеческая природа мутирует и деградирует. Человек забывает, теряет самого себя, растворяется в своих отражениях и ролях.

Человечество стоит на краю онтологической бездны. Диагноз современности – это не только и не столько социальный кризис, но еще и антропологическая катастрофа, метафизическое поражение. С такой оценкой вполне можно согласиться, хотя не очень понятно какое средство для исцеления предлагает Пелевин – несколько размытую духовность, экзотическую религию, рафинированный интеллектуализм?

 

Чему можно поучиться

Для Пелевина характерна быстрая реакция на современные политические и культурные события, резкий ответ на интеллектуальную моду. Он уловил “нерв времени” и очень точно отобразил реальность, или, скорее, множество реальностей, существующих в современном мире, конкурирующих друг с другом и сталкивающихся между собой. Причем Пелевин не столько зовет “вперед”, к каким-то новым утопиям и проектам, сколько предлагает заглянуть внутрь себя, обратиться к истокам, к вечным вопросам и непреходящим ценностям.

Возможно, что его целью является активизация мифологических структур сознания и архаических пластов подсознания, актуализация религиозных смыслов и возвращение духовного измерения в бытии человека. Нужно отметить, что большинство современных писателей движутся в прямо противоположном направлении, соревнуюсь между собой, кто продвинется дальше по пути отрицания и разрушения. Совпадая по форме с экспериментальной прозой, по своей сути творчество Пелевина находится в оппозиции к этой общей тенденции, явно выбиваясь из общего строя.

Писателям, стесняющимся серьезности, боящимся, что их заподозрят в глубокомысленности, стоит поучиться у Пелевина, как спрятать свою боль в игровом сюжете и как замаскировать искренность и вдохновение под постмодернистской формой. А писателям, работающим над серьезными темами, духовными проблемами, можно было бы научиться у Пелевина писать ярко и образно, чтобы удерживать внимание читателя, увлечь его, научить развлекая. Духовная жизнь не имеет ничего общего с тем занудством, которое отпугивает читателей от “серьезных” книг.

Романы Пелевина – это конечно не жития святых, но христианские писатели могли бы позаимствовать способность говорить о сложных вещах простым языком. К тому же герои Пелевина чем-то неуловимо напоминают юродивых, которые вновь становятся актуальными для нашей культуры, их образы уже появились в кино. К сожалению Пелевин ничего не упоминает о “юродивых Христа ради”. Не знает или забыл? Может быть, он не пишет об этом из смирения? Потому что в нашу эпоху всеобщего шутовства и тотального осмеяния слишком много юродствующих и очень мало юродивых.

 

Чего у Пелевина нет

В книгах Пелевина есть все. Кроме самого главного. Нет слова “Бог”. Нет Бога в христианском понимании, где Он предстает как абсолютная Личность, Творец и Промыслитель. Трудно предположить, что Пелевин ничего об этом не знает. Он даже с этим не спорит, просто излагает различные альтернативные концепции, философские теории, изощренные доктрины, способные порадовать интеллектуалов. Но и православие не является примитивной выдумкой для старушек. В христианском наследии есть не только великая Книга, таинства и богослужение, не только молитвенный и аскетический опыт, но и богословие высшего интеллектуального качества.

Интеллектуальный уровень и философский потенциал апофатического богословия и исихазма не уступит лучшим образцам восточной мудрости. Почему же Пелевин, коллекционируя самые разные, далекие от нас экзотические религиозные системы и концепции, проигнорировал то, что ближе всего? Почему ходит все вокруг да около, даже не упоминая о такой мощной религиозной традиции, как христианство, сыгравшей не последнюю роль в мировой духовной истории? Есть два варианта ответа на этот вопрос. Либо христианство настолько чуждо для Пелевина, что он не хочет даже упомянуть о нем. Либо оно спрятано где-то глубоко внутри, хранится в тайне, как сокровище.

Как вообще можно изобразить нечто высшее и недоступное? Как показать невидимое и описать неописуемое? Как вожделеть самое дорогое и недостижимое, как стремиться к в высшей степени желанному и бесценному? Это устремление нельзя выразить, не хватит человеческих слов. Это состояние нельзя принизить, иначе оно исчезнет и никогда не вернется. Может быть, Пелевин боится об этом писать, заполняя образовавшуюся пустоту чем-то другим? Как он сказал по совсем другому поводу: “Если бы мне надо было написать по-настоящему сильную эротическую сцену, я дал бы несколько намеков, а остальное заполнил бы невнятным разговором. Потому что изображать нечего – все должен достроить ум”.[1] С некоторой поправкой – достроить должно сердце – это можно отнести ко всем сокровенным темам и потаенным смыслам. Тем более это должно быть отнесено к духовным и религиозным ценностям.

 

Пелевин и христианство

Можно заподозрить у Пелевина христианский подтекст? Наверное – нет. Возможно ли христианское понимание творчества Пелевина? Пожалуй – да. Возможен ли православный ответ на его вызов? Возможен и желателен. Тем более что мы знаем произведения некоторых авторов, в которых произошла встреча литературного модернизма и христианства. Например, “Москва – Петушки” Венедикта Ерофеева, где православие предстает в радикальной форме юродства и во многих своих измерениях – как изначальное основание и фундаментальный контекст, как универсальный текст и абсолютная цель.

Некоторые остроты Пелевина задевают христианство. Однако объектом его иронии является не само православие с его духовной традицией, а уровень развития религиозного сознания у многих наших современников, в первую очередь у прототипов героев Пелевина. Православный человек тоже бы посмеялся над таким примитивным пониманием веры и церкви. Смеяться может тот, кто знает, что существует гарант человеческого бытия, то есть личностный абсолют и путь к нему. Человек может чистосердечно посмеяться над всем временным и относительным, над злом и смертью, если есть Бог.

В одной книге Пелевина есть такая метафора – УРАЛ, условная река абсолютной любви. Наверное, такой образ возможен в буддийском контексте. Но в еще большей степени он применим к православию, где буквально сказано, что “Бог есть любовь” (1 Иоан. 4, 8,16). Сказать о любви больше, чем сказано в православии, наверное, нельзя. И невозможно представить себе любовь большую, чем та, которой возлюбил нас Бог. Человечество уже имеет роман о любви – Евангелие. И не стоит забывать об этом, если кто-то захочет еще написать книгу о любви.

 

Выводы

Пелевин занимает специфическое место в нашей культуре и духовном ландшафте. Значение его книг для современного читателя двойственное, его роль противоречивая. Оценка зависит от того, какой контингент читателей иметь в виду. Если это молодые люди, ищущие, любознательные и неискушенные, то Пелевин может стать для них ступенью, мостиком, проводником к серьезной философской и религиозной литературе. Через его книги они, может быть впервые, осмыслят многие философские вопросы и начнут самостоятельно искать ответы на них. Набравшись опыта, они смогут разобраться, что к чему.

Если читатель опытный и мудрый, если у него есть внутренний опыт и духовный иммунитет, и он уже хорошо знает, кто он, чего он хочет и что любит, то ему ничего не страшно, тем более книги Пелевина. Такой читатель все поймет правильно или вообще не будет читать эти книги. Он сможет выделить главное в произведениях Пелевина и пропустить второстепенное. Разумеется, Пелевин не может заменить для православного читателя духовную литературу, но он может достаточно ярко и рельефно показать мир, в котором мы живем, его проблемы и болезни. Он может поставить более-менее точный диагноз, даже если и не знает Врача.

Тексты Пелевина могут стать проблемой для ленивых умом. Конечно, его книги – это провокация, но она опасна только для того, кто не уверен в себе, у кого нет собственных убеждений и твердой веры. Для них эти книги станут соблазном, подменой, препятствием, преградой на пути к Богу. Читатель может увлечься и забыть, чего ему на самом деле надо для исправления своей жизни и Кто ему нужен для исцеления души. Такие читатели будут искать духовность не там, где Дух, а там, где искать легко и приятно. Несколько упрощая и огрубляя, можно сказать, что, читая книги Пелевина, умные становятся умнее, а глупые – глупее. Это зависит от самого читателя.

Книги Пелевина – это некоторый тест, своеобразный экзамен для умов и душ. Как и роман “Мастер и Маргарита” многих привел к христианству, а многих и обманул, соблазнил, довел до помешательства. Произведения Пелевина – это вызов, на который у православных есть ответ, полноценный и непреходящий. Его книги – это искушение, которое может сделать нас сильнее, это соблазн, преодолев который мы станем более стойки и выносливы. Если кто-то принимает книги Пелевина за истину, за пророчество или откровение, то он заблуждается. Это лишь некоторый намек, след, отражение, отзвук истины.

Пелевин не так страшен, как иногда может показаться. С ним не нужно воевать, его должно превзойти, преобразить. Нет смысла бороться с детскими сказками или страшилками, они нужны детям. Ребенок вырастет и узнает что-то большее и лучшее, чем сказки. В каком-то смысле сказки постепенно готовят детей к жизни в мире взрослых. В сказках есть зло и насилие, боль и смерть. Это малые дозы яда, которые укрепляют иммунитет. У нас есть противоядие. В тех же сказках есть добро и любовь, милосердие и самопожертвование. Было бы правильным воспринимать книги Пелевина как сказки для взрослых, как “философию на вырост”.

Книги Пелевина – это романы о приключениях, приключениях духа, о тех опасностях, искушениях и соблазнах, которые ожидают современного человека. Пелевин предупреждает о тех подводных камнях, развилках и тупиках, которые неизбежны на этом пути. Если его книги покажут что не надо делать, как нельзя поступать – уже хорошо. Сюжет любого романа – это некие испытания, преодоление трудностей и преград на пути героя, а сама цель духовных поисков остается далекой и неясной. Как вообще возможно показать еще не полученные духовные дары, как может быть изображен предел, который еще не достигнут? Это серьезная проблема и для христианской литературы.

Легко изобразить зло, труднее показать добро, почти невозможно описать божественную реальность. Можно лишь напомнить о добре и свете, намекнуть на что-то большее и высшее, чтобы пробудить душу человека, чтобы он вспомнил о своем достоинстве, призвании и предназначении. Любой сюжет разворачивается на основе действий, борьбы, противостояния, добро описывается на фоне зла, свет изображается через контраст с тьмой. Как описать источник света, отбросив все остальное, как изобразить причину и основание добра? Как показать то, что потаенно и сокровенно, что должно оставаться тайной? Представляется, что это неподъемная задача для художественной литературы и едва ли приходится ожидать от нее удачных образцов.

И зачем вообще православным художественная литература, если она заведомо уступает литературе духовной? Почему люди любят кино, если это всего лишь иллюзия? Зачем человек ходит в театр? Человеку иногда требуется отдохновение. Люди любят играть, сочинять, фантазировать, представлять себя кем-то, воображать себя в необычайных ситуациях, свершающими необыкновенные подвиги. Иногда хочется почувствовать себя ребенком, вернуться в беззаботное и невинное детство, просто играть, радоваться и веселиться. Может быть для того, чтобы, отдохнув и набравшись сил, вернуться к обыденной жизни?

В литературе, театре и кино нет ничего плохого, если конечно человек не застрянет в фантазиях и иллюзиях навсегда. Если искусство хоть немного учит различать добро и зло, покажет дорогу к Храму, не подменит собой подлинной высшей реальности. Искусство – это школа для души, университет для духа. Но еще в жизни человека должна быть духовная битва, невидимая брань.

Остается спорным вопрос, можно ли творчество Пелевина отнести к искусству, к настоящей литературе? На мой взгляд – да. Плохая литература нуждается в навязчивой рекламе и особой раскрутке, как это было с романами П. Коэльо и Д. Брауна. Пелевин стал популярным без специальной рекламной компании.