Онтологические прогулки

 Во времена Джордано Бруно под «множественностью миров» понимали прежде всего множественность обитаемых планет. В эпоху, когда рассуждения о расположении солнца, луны и земли были рассуждениями об устройстве мира, утверждение существования других солнц с другими планетами выглядели действительно как умножение числа миров. Сегодня понятие «мир» расширилось, мы уже довольно легко относим иные звезды и планеты к своему миру, и поэтому, чтобы вообразить «иной мир» нам приходится думать о некой параллельной Вселенной, с  другим временем и другим пространством.  Однако, с параллельными пространствами может произойти  то же самое, что за последние триста лет произошло с соседними звездными системами. Мы настолько можем привыкнуть к существованию (или, к возможности существования) параллельных Вселенных, что они тоже станут, частью нашего мира. Вообще, с понятием мира происходит примерно тоже самое, что с понятием «армия». Раньше армией называли все вооруженные силы страны, или, по крайне мере, все ее силы, собранные на данном театре военных действий. Сегодня армиями называют только определенный вид войсковых объединений, которые входят в другие, более крупные группировки.

Так или иначе, но всегда, когда мы вводим понятие «иного мира» или идею «множественности миров», мы автоматически вводим некое родовое понятие, объединяющее и наш мир, и все иные миры. Множественность миров предполагает понятие «супермира», который будет представлять собой  абсолютную тотальность, и сам ни в какую общность более  высокого порядка уже не входит. Михаил Эпштейн предлагает называть эту тотальность термином «мультиверсум»,  определяя его как «мироздание в целом как совокупность миров с разными физическими законами и числом измерений»[1].

То, что со времен Джордано Бруно объем понятия «мир» несколько расширился, никакой философской или логической проблемы не представляет.  В любом случае ясно, что существует некое тотальное и единственное бытие, которое иерархически подразделяется на части  и регионы. Будет ли назван тот или иной регион тотального бытия «миром» - смысла в этом вопросе не больше, чем в проблеме, назвать ли данное  войсковой объединение «армией» или «армейским корпусом».  Правда, на это можно возразить, что отличие «параллельного мира» от названной «иным миром» другой планеты  заключается именно в том, что он параллелен, то есть  абсолютно не взаимодействует  с нашим миром. Возможен подход, когда мирами называют абсолютно замкнутые в себе и никак не взаимодействующие сущности. Преимущество данного подхода в том, что он дает четкий критерий отличия «мира» от других  регионов бытия, а, кроме того, он до некоторой степени возвращает миру статус единственного и тотального – во всяком случае, мир становится тотальным и единственным для своих обитателей.

Однако из теории непересекающихся  миров следует, что тотальность бытия (мультиверсум)  представляет собой чисто механическое единство, состоящее из разрозненных, разделенных пустотой частей. Мультиверсум начинает напоминать Вселенную Демокрита, где отдельные миры выполняют роль атомов. Представление о таком «механическом» бытие противоречит духу большинства имеющихся у человечества мировоззрений. Тема параллельных миров и параллельных измерений активно разрабатывается в фантастике, но там эти миры и измерения «параллельны» отнюдь не в буквально-геометрическом смысле: между параллельными мирами идут войны и происходит активный обмен посланцами. Закономерности развития культуры просто не позволяют долго существовать представлению о чем-то, между чем нет никаких связей. Как только мы вводим представление о нескольких сущностях, мы сразу начинаем  думать об их соотношении. Даже если миры строго параллельны, должен существовать некто, кто имеет дело со всеми мирами сразу, это может  быт Бог,  а может быть – теоретический разум, размышляющий о параллельных мирах. Один тот факт, что  мы мыслим параллельные миры, является неким свидетельством того, что какое-то взаимодействие между ними все-таки есть.

2. Важное преимущество представления о существовании параллельных и замкнутых в себе мирах заключается в том, что  делает хоть сколько-нибудь осмысленным вопрос о детерминизме и индетерминизме. Единственность и уникальность нашего мира  делает различие между двумя противоположными взглядами на причинность удивительно незаметными. Ведь как в случае железного детерминизма, так и в случае полной независимости причин от следствий у всякой причины все равно будет одно и только одно следствие. Разумеется, понятием причинности легко пользоваться, когда мы имеем дело с ограниченным числом факторов, и при этом рассуждаем, как на последствия данных факторов будут влиять иные факторы, помешают ли они или нет наступить данным последствиям. Но ситуация меняется, когда мы пытаемся размышлять о связи между состояниями всего универсума в целом в разные моменты времени.  После состояния мира А так или иначе суждено наступить состоянию Б. Понимая всю фатальность этого, совершенно непонятно,   какой смысл мы вкладываем  в понятие «предопределенности» будущего прошлым, и какая возможна альтернатива этой предопределенности. Жесткий детерминизм означает, что при фиксированном прошлом отсутствует возможность наступления иного будущего, кроме данного, предопределенного этим прошлым. Однако, когда мир единственный и уникальный, когда цепочка следующих друг за другом событий в любом случае будет представлять собой единственную «мировую линию»,  и эта линия будет единственной даже если ее нельзя назвать «единственно возможной», то в любом случае нет и не может быть иных вариантов будущего, кроме того,  что  так или иначе наступит.

В единственном мире и будущее единственное – вне зависимости от того, какое значение мы придаем причинности и взаимосвязи прошлого с будущим. Можно сказать, что в единственном мире вступает в силу семантический парадокс, сформулированный Гоббсом: «необходимым мы называем такое действие, наступлению которого нельзя помешать; поэтому всякое событие, которое вообще наступает, наступает в силу необходимости»[2]. Иными словами, в единственном мире необходимость необходима – поскольку, в силу его единственности, в нем нет сослагательного наклонения, и невозможно сказать, что наступившим событиям можно было помешать.

К анализу этой странной ситуации можно применить введенное Боэцией разделение «простой» и «условной» необходимости. «Простая» необходимость вытекает из естественной взаимосвязи причин и следствий, между тем, как «условная» необходимость имеет скорее логическую природу: «Никакая необходимость не заставляет идти идущего, хотя, когда он идет, необходимо, что он идет»[3]. Вселенная, понимаемая как совокупность всех произошедших и имеющих произойти в будущем событий, является условно-необходимой – в том смысле, что она необходимо такова, какова она есть. Но если эта Вселенная представляет собой единственный и лишенный альтернатив вариант событий, то оказывается невозможным отличить условную необходимость от простой, поскольку сам факт существования именно данного варианта развития событий в единственном безальтернативном экземпляре выступает для нас как сила, принуждающая события быть именно такими, а не другими.

Пожалуй, значительная доля вины за то, что люди обычно не замечают этой логико-семантической трудности лежит на писателях-фантастах, придумавших машину времени. В неком умозрительном эксперименте можно себе представить, что мы вносим в прошлое нашего мира изменения, и прослеживаем влияние этих изменений на будущее. Наличие этих влияний могло бы быть доказательством существования причинности. Проблема, однако, заключается в том, что когда мы  мысленно вносим изменения в наш мир, мы фактически придумываем другой, не наш мир. А другой мир будет представлять собой просто другую последовательность состояний, о которых, так же как и последовательных состояниях нашего мира, нельзя сказать, предопределяют они друг друга или нет. Разумеется, фантасты утверждают, что машина времени уносит нас в прошлое именно нашего мира. Однако реальное путешествие во времени нашего мира сопряжено с такими парадоксами, и настолько противоречит принципам логики, что поверить в его гипотетическую реальность всерьез невозможно. Любой фантаст, который серьезно, а не ради одного только развлечения читателей задумывается о возможности путешествия во времени, вынужден  признать неполное онтологическое тождество разных вариантов развития одного и того же мира. В конце концов, когда мы вносим изменение в прошлое, мы как бы позволяем миру просуществовать еще раз, во второй версии, то есть мы присутствуем при творении второго мира. Создание другого, отличного от нашего мира ничего не может сказать о причинности или ее отсутствии в нашем мире.

Наоборот, помощь в этом вопросе могло бы оказать наличие другого, но абсолютно одинакового с нашим мира. Если в другом мире существует фазовое состояние А’, которое было бы абсолютно одинаковым с состоянием А нашего мира, и если эти состояния в обоих мирах порождают абсолютно одинаковые комплексы последствий – соответственно В и В’, то мы можем утверждать, что причинность существует, и что А предопределяет В – в противном случае, после А’, могло бы наступить не В’, а какое-нибудь C’. Если бы произошло последнее, это означало бы, что причинности либо нет вообще, либо что она носит вероятностный характер.

Разумеется, наличие второго одинакового мира не может быть абсолютно достоверным доказательством детерминизма, ведь совпадение двух миров могло бы быть и случайностью, индетерминизм не запрещает случайное совпадение следствий у совпадающих причин (вернее – совпадающих предшествующих состояний). Но каждый параллельный мир,  имеющий состояние, совпадающее с одним из состояний нашего мира, можно считать экспериментом, поставленным ради доказательства  наличия детерминизма.

Опровержением детерминизма стала бы ситуация, когда параллельный мир до какого-то момента  развивался бы абсолютно одинаково с нашим, а после данного момента стал бы от него отличаться – несмотря на полное тождество всех предшествовавших данному моменту причин. Чем больше абсолютно одинаковых миров существовало бы в  рамках мультиверсума, тем больше было бы оснований верить в причинность, хотя верить в нее можно было бы не в большей степени, чем в законы физики, которые основываются на фактах, и всегда могут быть опровергнуты новыми фактами.

3.  Идея параллельных, и невзаимодействующих миров также позволяет вести логически непротиворечивую концепцию индетерминизма. Понятие детерминизма предполагает, что существует жесткая и однозначная связь между следующими друг за другом состояниями вселенной. Соответственно, философия индетерминизма должна утверждать, что такой связи нет. Состояние вселенной в каждое данное мгновение никак не связано ни с предыдущим  ее состоянием, ни с последующим. По сути дела, сосуществование разных  состояний Вселенной на оси времени представляет собой чисто формальную совокупность,  и ничто не мешает назвать их расположение случайным и произвольным. То есть, состояния Вселенной  в разные моменты времени оказываются замкнутыми в себе мирами. По классификации Николая Лосского теорию такой индетерминистческой вселенной следует называть «неорганическим актуализмом», как говорит Лосский, неорганический актуализм «раздробляет мир на события, вспыхивающие и  исчезающие во времени независимо друг от друга. Для него мир есть только множество событий, не объединенных друг с другом ни какой более глубокой связью, кроме времени, т.е. кроме того, что они образуют во времени пучки сосуществования,  или ряды смены во времени»[4].

В рамках такого мировоззрения видимость существования естественных  закономерностей развития мира объясняется исключительно сходством последовательных состояний Вселенной. Кстати, когда Бертран Рассел анализировал подчиненность физического мира законам, он прибегал именно к категориям смежности и сходства. По Расселу, события в мире тем больше сходны друг с другом, чем ближе друг к другу в пространстве-времени они находятся. Такое же сходство – при полной независимости друг от друга – существует между последовательными кинокадрами. Данная теория позволяет Богу  крайне просто совершать чудеса: не надо насиловать никакие природные законы, надо просто сделать «киномонтаж», то есть вставить между сходными между собой кинокадрами-состояниями  некоторое количество чуть менее сходных. В этом случае, когда в человеческом кинематографе пытаются изобразить чудеса средствами монтажа, то действительно подражают истинным чудесам Божественного режиссера.

Тогда, когда каждое из состояний Вселенной является отдельным миром, никакой проблемы не представляет собой существование альтернативных Вселенных: просто, разрозненные «мгновенные» миры укладываются в несколько параллельных временных последовательностей. И пересечение этих последовательностей в любом количестве точек, наличие пересечений у параллельных миров, их раздвоение, или наоборот – схождение  в некоторой точке времени, также не будет чем-то особенным или даже интересным. Более того, можно себе представить, что каждое мгновение  нашей Вселенной одновременно входит в цепочку событийной  последовательности некоторой другой Вселенной, которую на этом основании можно назвать не параллельной,    а наоборот, перпендикулярной нашей. То есть совокупность мгновенных срезов-миров могут образовывать грандиозную матрицу,   и образующие Вселенные цепочки мгновений могут быть внутри этой матрицы прокладываться в любом направлении. Данная матрица совсем не обязательно будет двухмерной, поскольку одно и тоже мгновение может быть составной частью любого количества  взаимно-перпендикулярных вселенных-цепочек.

Сразу же хочется спросить: если данная констелляция фактов мира не вытекает из предшествующей констелляции,  то откуда она взялась? Легче всего этот вопрос решается в рамках религиозного мировоззрения. Бог сотворил мир – и значит, он создает каждое следующее состояние этого мира. Существование мира в рамках религиозного индетерминизма есть непрерывное Творение, окказионализм Мальбранша. Если отвлечься от религии, можно заявить более формально: тот же фундирующий акт, которым объясняется существование Вселенной, должен быть индивидуально направлен на каждое из мгновенных состояний Вселенной. Поскольку мы придали мгновенному состоянию Вселенной статус мира, то проблема возникновения этого состояния становится тем же самым, чем до сих пор была проблема возникновения мира. В рамках индетерминизма всякое состояние мира  берется оттуда же, откуда  в детерминистическом  мировоззрении берется весь мир в целом.

Проблема, однако, в том, что детерминизм не может объяснить происхождение мира, поскольку все причинные связи существуют внутри мира. Тезис о вечности мировой субстанции снимает проблему происхождения мира в хронологическом плане, но только  осложняет ее на онтологическом уровне. Даже о вечном мире можно спросить: «почему он существует?», и «почему он существует именно таким?», однако для вечного мира ответом на эти опросы не может служить отсылка к моменту творения. Причинность объясняет все, но сама ничем не объясняется – это просто факт, исходная данность, с которой приходится считаться. Как говорил Хайдеггер, бытие является основанием для любого сущего, но само основания не имеет, и даже само себя не обосновывает, ибо «Всякое обоснование и даже любая видимость обоснованности должны были бы низводить бытие до некоего сущего»[5]. Можно сказать, что в рамках детерминизма существование мира есть единственная  настоящая случайность – если под случайностью понимать событие, не имеющее однозначной причины.  Такой же случайностью в рамках индетерминизма становится всякое из состояний мира.

Здесь нужно вспомнить что у понятия случайности есть еще одно значение связанное с теорией вероятности – случайность есть реализация одной из альтернативных возможностей. В свете этого тезис «мир есть случайность»  автоматически требует введения представления о спектре возможных миров. С точки зрения этого спектра, мир есть случайность, мир не имеет однозначной причины хотя бы потому,  что он мог бы быть другим, но стал именно таким. И тут на первый план выходит еще один критерий, отличающий понятие мира, допускающее введение паралелльных миров от понятия мультиверсума как тотальности бытия. Мир сосуществует с возможностями других миров, в то время как мультиверсум содержит в себе все эти возможности, он исчерпывается ими. Именно поэтому, в отличие от мира, мультиверсум не случаен.  Как  замечает  Юзеф Тишнер, «мир был бы совершенно иррациональным, не имей случайное (конечное) бытие своего обоснования в Бытии обязательном (бесконечном)»[6]. По сравнению с мультиверсумом  наш мир действительно является конечным – в том смысле, что он воплощает конечное число возможностей, и его «случайное» существование кажется куда более обоснованным и рациональным, если оно является не более, чем элементом существования бесконечного бытия мультверсума.

В то же время вполне можно допустить, что наш мир действительно является во всех смыслах единственным – однако это не будет означать, что понятия мира и мультиверсума совпали: мультиверсум кроме нашего – реального – мира, будет включать в себя еще нереализованные возможности других миров.

3. Вопрос об альтернативных мирах в свете различия детерминизма и индетерминизма можно также обсудить,  переведя его в более близкую науке плоскость об управляющих миром закономерностях и константах. Научные законы представляют собой описания взаимосвязей между  ограниченным числом явлений, их буквальная реализация происходит «при прочих равных условиях». Законы физики не нарушаются, но условия их реализации могут быть искажены  действием различных экзогенных факторов. Вода может не закипеть при 100 градусах, если повысится давление. Шар может не покатиться по наклонной плоскости из-за сильного встречного ветра. Разумеется, физический разум, может пытаться учесть все большее и большее количество факторов. Поэтому идеалом детерминистической мысли должен быть стать закон, описывающий – в духе «демона Лапласа» - результат взаимодействия всех вещей и событий во Вселенной. По этому закону из состояния Вселенной А должно строго и однозначно следовать  состояние В; теоретическая мысль обладает описывающим данный переход законом А`В`. Но надо иметь в виду, что в каждый из моментов существования Вселенной  констелляция вещей и событий уникальна. Таким образом, для каждого из мгновений существования Вселенной должен существовать отдельный закон, описывающий переход этого состояние в  следующее. Такие идеальные законы будут всегда наглядно и буквально реализовываться: ввиду их тотальности, будет просто неоткуда взяться экзогенным факторам, искажающим их действие. Но знанием такого идеального закона можно будет воспользоваться только один раз:  второй раз учтенная  в этом законе  комбинации факторов уже не повториться.  Развитие мира  закономерно, но в истории мира мы видим бесконечную вереницу сменяющих друг друга закономерностей.

Конечно, дух  естествознания требует заявить, что эти закономерности сменяют друг друга не случайно, что законы переходят друг в друга тоже по определенному закону, и что в основе мира лежат самые фундаментальные из законов – этакие формулы бытия. Наличие этих фундаментальных законов обеспечивает единство мира во времени в рамках детерминистической картины мира. Но индетерминизм в таком единстве не нуждается, и следовательно, он вполне может допустить, чтобы  в каждый следующий момент чудо, случай или божественный произвол учреждал бы новую систему законов, так сказать, на ходу  меняя для мира правила игры. 

Представление о таких постоянно и беспричинно меняющихся законах заставляет вспомнить, что понятие случайности является противоположностью одновременно для двух различных категорий: причинности и закономерности. Поскольку, обычно причинность  не мыслима без закономерности, то и случайность обычно развдваивать не приходится. Но в смоделированной нами выше Вселенной с изменяющимися законами такое раздвоение произошло. Причинность в этой Вселенной есть:  у каждого события есть причины в предыдущем моменте времени. Но проходящая сквозь история Вселенной цепь причин и следствий не подчиняется никаким закономерностям. Это, так сказать, непериодическая причинность. И в этой Вселенной царствует случайность как антизакономерность. Что же касается случайности  как антипричинности, то она переместилась из области изменения   материи мира в область изменения законов, управляющих изменением материи. Материя развивается незакономерно, поскольку управляющие ей законы изменяются беспричинно.

Возможно и прямо противоположная картина – когда в мире присутствует закономерность без причинности. В философии эту ситуацию называют предустановленной гармонией – когда между двумя невзаимодействующими  сущностями тем не менее в силу чуда, случайности или божественного решения существует  согласованность, как если бы они взаимодействовали.  Собственно говоря, именно такая предустановленная гармония существует между разными мгновенными состояниями вселенной в нарисованной нами выше индетерминистической картине мира.

4. Все вышесказанное исходило из скрытого предположения, что каждому миру должны соответствовать свои индивидуальные законы. Именно из за этой скрытой аксиомы, когда мы пытались представит себе индетерминистическую картину мира, мы были вынуждены разделить вселенную на миры-срезы – но в каждом из параллельных миров оставался господствовать свой микродетерминизм (если только можно говорить о «законах», в отношении сущностей, существующих мгновенно).  Однако, даже если мы признаем существование законов, являющихся для данной Вселенной  вечными, это еще не будет достаточным условием, чтобы объявить специфический характер данной Вселенной жестко детерминированным и не случайным. Признаем: вполне основательным является мнение, согласно которому мир предопределяется закономерностями, и учреждение параллельного мира может – или даже должно – сопровождаться введением альтернативных законов и констант. Но можно себе представить и иную ситуацию – когда  альтернативные миры существуют в рамках единых фундаментальных законов (которые, таким образом, получают статус фундаментальных законов мультиверсума).

Когда физика описывает движение бильярдного шара, она исходит с одной стороны из законов механики – вечных и универсальных, а с другой стороны – из факта удара кием по шару, который представляет собой  «историческое событие», и научным закономерностям не подвластен. То, что удар кия по шару произошел  именно в данный момент, то, что кий послал шар именно в данном , а не в ином направлении законами физики на ее нынешнем этапе развития объяснить нельзя, хотя любой удар кия посылает шар в соответствии с универсальными законами механики. В сущности, именно на этом различении   естествознания и истории Лосев создает теорию чуда, не нарушающего законов природы. Ситуацию кия и шара можно применить к возникновению мира. Да, мир развивается в соответствии с фундаментальными законами. Но, быть может, имел место некий иррациональный, божественный - одним словом вне-мирный первоначальный толчок, который придал специфический характер существования нашего мира в рамках фундаментальных законов. Для простоты дело можно представить таким образом, что уже до возникновения вселенной были ее фундаментальные законы, в которых было предопределено все, кроме одного параметра, который должен быть как-то выбран, выбран даже произвольно – для того, чтобы мир обрел плоть и начал существовать. К слову, возможность произвольного выбора одного из элементов бесконечного множества является самой спорной из аксиом теории множеств. Должен быть иррациональный фильтр, субъект выбора.   Но если такового нет – значит, вернее что исключительный выбор не сделан, и все  решения сосуществуют. У фундаментальных законов бытия могут быть переменные параметры. Спектр касающихся этих параметров альтернативных решений, преломляясь в законах всеобщих и неизменных, порождает спектр альтернативных миров. Если спектр возможностей иных миров существует, то у нас нет оснований считать, почему одна из этих возможностей должна реализоваться с большей вероятностью, чем другая; все возможные миры имеют равные основания стать актуальными; но поскольку хотя бы один из возможных миров, а именно наш мир, все-таки существует, то есть резон предположить, что и все остальные возможные миры также существуют.