Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Павлу дали роль Сталина. Акцент получился сразу. Надели китель, нашли трубку. Потом Реж-Серж потребовал, чтобы Павел подымил. Некурящий актер затянулся, и тут его затошнило. Первый друг советских чабанов закричал:

 – Нэ магу болше, атайдытэ! – и начал фонтанировать на ходу.

В туалете у них пробуксовывала одна плитка – видимо, для того, чтобы по грохоту весь театр знал: еще один вошел. Павел умылся и отшатнулся: в зеркале стоял усатый в белом френче. Но тут вспомнил, что впереди выходные.

Он пошел переодеваться и обнаружил, что кошелька нет. Все давно знали, что среди актеров завелся вор, и кошельков на работу не брали. Один только Павел забывал.

 – Вы тоже такой рассеянный,  – сказала Милочка Первозданова.

 – Как кто?

 – Никто…

Павел страстно посмотрел в вырез Милочкиного платья и на ушко прошептал:

 – Не дадите мне? До зарплаты.

Она вынула из прекрасного межгрудья узелок и дала десятку. Серж-реж подошел сразу же со своим сантиметром: ему почудилось, что у актрисы изменился объем груди. Вечно он все измеряет и записывает: объем бедер – столько-то, объем щиколотки… Жена Сержа не ревнует его к таким записям, хотя известно, что она регулярно просматривает его рабочий дневник. Но недавно Серж записал: «Она бросает взгляд…» И жена одиннадцать раз спросила: «Какой такой взгляд?» Реж-Серж наобум ответил: «Силою в пятьдесят два децибела». Она успокоилась.

Павел жил в микрорайоне «Нагорный» (народ переименовал его в «Нагорный Карабах»). Вечером там небезопасно,  но зато можно тренировать в себе чувство своего народа. Сегодня ему было не до этого – взял такси. Дурнота подступила в машине. Все-таки сдержался.

Дома жена с подругой бурно обсуждала, какие книги пора выкинуть. В руках у нее был томик прозы Павлова.

 – Это же муж Каролины Павловой,  – попытался защитить книгу Павел.

 – Но они развелись. Каролина полюбила Мицкевича, ты разве забыл?

 – Скандальная новость: Павловы развелись! – вскричал Павел и включил телевизор.

 – Хотите иметь миллион? – спросила реклама.

Он выключил ее. Завтра пойду и сфотографирую синий дом, решил он. У Павла было хобби: находить остатки выразительности в Перми и фотографировать их. На днях он видел на Сибирской кусок: синий дом, перед ним – синий дорожный знак, и все это на фоне синего неба!

Только Павел присел, чтобы сделать снимок, как на него напал прохожий: «Здесь нельзя фотографировать!»  – «Почему?»  – «Нельзя!» Прохожий был навеселе. Но не простой прохожий, а капитан милиции! С женой притом. Жена оттаскивала капитана от Павла, просила не ввязываться. Но тот крепко стоял на своем: взял Павла за рукав и потащил в отделение. К счастью, по пути попались кусты, и Павел толкнул капитана в эти кусты. И тот завалился надолго. Его жена торжествующе закудахтала: «Я говорила! Получил? Я тебе что говорила…»

Павел понял, что снимать уже нет настроения. Не хочется. Но захотелось пойти в гости к другу детства. Друг детства сидел на кухне и отпаивал самогоном своего соседа, как оказалось, потрясенного. Вот его исповедь в чисто русском духе:

 – Она повесилась за секунду до моего… входа. Прихода… С работы. В окно смотрела. Она думала, что я, как всегда… вытяну… выну ее из петли. Да! Я вынимал. Всегда…  А теперь… Вот я вхожу… Она уже табуретку… Бац – оттолкнула. Я сажусь на эту табуретку… Закуриваю… Иду искать соседей, чтобы снять ее. Теперь в реанимации она… Света… Откачают или нет? Но я же не хотел, чтоб  насмерть! – и он зарыдал.

 – Повеситься, что ли? – вздохнул Павел.

 – Давай! Я мигом сниму! – отвечал друг, чокаясь с ним.

Самогон оказался хороший. Павел шел по улице и прочел рекламный призыв: скидка на поездку в Москву – встреча Нового года у Иверской… Он зашел и купил путевку.

Экскурсоводша частила:

 – У Суворова не сложилась личная жизнь, поэтому он любил солдат. Просил у Екатерины удовлетворения, и она удовлетворила его через полгода…

В поезде на обратном пути Павел думал: что же происходит? Почему ему так плохо всюду? Роль Сталина идет, Реж-Серж доволен, а на душе все хуже и хуже. Но вот и родной город. Он схватил дубленку, да не тут-то было  –  она примерзла мехом  к стенке вагона. А поезд вот-вот пойдет дальше! Павел рванул на себя дубленку, и в руках оказались ее отдельные части… Придется опять домой на такси.

Жена радостно сообщила:

 – Звонили из театра! Вора нашли! Это ваш Щупов! Его поймали в раздевалке для артистов… Такому только Ленина и играть.

 – Я ему врежу завтра! – обрадовался Павел.

 – Зачем? Дело передано в суд.

 – Все равно врежу!

Но когда увидел Щупова, то вдруг позабыл, какая рука у Сталина сухая. Вместо того, чтобы замахнуться, Павел только деревянно заметал руками, как Буратино.

 – Это закрепить! – вскричал восторженно Реж-Серж. – Молодец! Вылитый генералиссимус.

«Вот так: играл в ТЮЗе злодея волка, затем  –  Буратино… А ведь чтобы получился Сталин, я должен ранее хотя бы Полония сыграть. Или Макбета». Павел бросил на Щупова-Ленина такой взгляд – силою в пятьдесят два децибела. Реж-Серж опять:

 – Закрепить!

Роль пошла оч-чень хорошо…

Присудили Щупову два года условно, с выплатой компенсации из текущей зарплаты. Проводить условные два года вор должен был на своей работе. В роли Ленина, значит. Хорош-шо!..

 – Судья тоже такой дурак,  – сказала Милочка.

 – Тоже как кто?

 – Никто…

Но на этом история не закончилась. Вдруг из Москвы прилетел корреспондент «Российской газеты». Он прослышал про вора Ленина и захотел сделать стёбный материал. А может, проблемный… Но Реж-Серж узнал в нем соседа по студенческому общежитию! И они взяли огромный театральный автобус, весь в афишах, в котором обычно возили декорации. В этом автобусе, когда он пуст, можно бегать стометровку.

 – В одном-двух местах ты ахнешь! – обещал другу юности Реж-Серж.

И они поехали смотреть Пермь. Этот огромный автобус, длинный и пестрый, как тропический змей, стал мотаться по городу, и жители понимали, что режиссер ищет выпить. Не пешком же ему ходить. А ищет чего-то редкого  – на то он и режиссер.

Когда сели опрокинуть в кабинете Режа-Сержа, Павел заметил, что Щупов по-ленински прицеленным взглядом лезет в карман журналисту. «Может, мне тоже красть? Но откуда такие мысли?!»,  – вздохнул он.

Видимо, обе эти роли – Сталина и Ленина – прямо зомбируют артистов. А что делать-то? Неизвестно.

 – Что, Паш, плохо тебе? – спросила Милочка ( у нее от сочувствия на шее стал виден пульс, как у Джоконды). – Надо мудро исцеляться… Помню, перед родами психовала, если муж на минуту опаздывал с работы. Казалось, что он попал под машину и уже не придет никогда! И вот муж повел меня к психотерапевту, и тот научил отстраиваться…то есть, настраиваться на большое горе: не только муж под машиной, а уже вся земля погибает, солнце погасло, листья с деревьев все улетели… Проигрывать до конца, так сказать.

Павел все это время, слушая, смотрел на шкалу звуковых эффектов. Там было четыре отметки: взлет самолета, взлет реактивного самолета, взлет ракеты и взлет черта.. Значит, спасение фонтанирующих – дело рук самих фонтанирующих. Чтобы не рвало в роли Сталина,  надо воображать, что на землю пришел  черт или  сам антихрист… И по сравнению с ним Сталин – еще только предупреждение людям?

 – А ведь до двух лет закладывается, выбирается сценарий всей жизни,  – горько стонал в это время гость-журналист (он рассказывал, как невестка, жена сына, разводится и внука настроила против отца, то бишь журналистова сына).  – Всего сценариев четыре… Персиковый ликер кончился уже?

Реж-Серж достал из шкафа бутылку:

 – Зал наполовину пуст или наполовину полон,  – бормотал он. – Будем говорить так: наполовину полон.

 – Первый сценарий жизни: «Я хорош, и мир хорош». Второй сценарий жизни: «Я плох, я человек маленький, а мир вполне хорош». Третий сценарий – это для тиранов: «Я хорош, а мир плох». Сталин такой был, Гитлер… Четвертый  сценарий – я плох и мир плох  –  нас не волнует, по нему долго не живут, это сценарий самоубийц.

Павел представил: играет он Сталина, оправдывая все формулой «Я-то хорош, а мир ужасен». Ему стало еще хуже. Закрыв рот рукой, побежал в туалет, но плитка под  его ногой опять предательски буксанула, он загремел и полетел в…

***

Когда Павел очнулся, в голове колюче и горячо сидела звезда размером в кулак. Она пульсировала в такт ударам сердца.  Он ощупал затылок: пролома, кажется, нет. Слава Богу! Он встал,  перекрестился и прошептал: «Мы живем, под собою не чуя страны». Боль понемногу улеглась.

И тут к нему пришел ответ, которого Павел ждал, когда ездил к Иверской. Главный ответ.  Без страдания душу не очистить, это понятно, но не хочется всем желать ТАКОГО! Это как-то дико.

 А через искусство, со-страдая героям – люди очищаются… Все-таки.

Он умылся. Вот что: нужно играть Сталина, чтобы люди сострадали тем, кого он угнетал!

Павел вернулся к пирующим.

 – Давайте споем что-нибудь, но веселое! – сказала Милочка.

Вместо пения принялись обсуждать будущее страны. Пора ли  уже  искусству опять  говорить эзоповым языком? Надо подумать.

Все-таки Милочка сунула Павлу гитару и затянула:

 – Пока земля еще вертится-а-а…

Он ударил по струнам и зажмурился: боль ударила на миг в затылок и ушла. Это чтоб я не забывал, подумал он. Спасибо.

Сокращено 16 апреля  2011 года