Комментарий |

Алексей Каренин (2)

Пьеса по мотивам романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина»

Начало

Глава 5

Дом Карениных. Каренин, Анна и Сережа сидят за завтраком.
Анна заигрывает с Сережей, пуляет в него каплей воды с пальца,
который мочит в бокале. Сережа смеется. Каренин молчит.
Ест.

КАРЕНИН. Я вчера говорил тебе нехорошее…

АННА (пуляет в Сережу). Говорил.

КАРЕНИН. Так знай, я признаю ревность чувством оскорбительным и
унизительным и никогда больше не позволю себе руководиться этим
чувством.

АННА. О чем ты? Ты разве ревнуешь? Как ты мил в этом… Ты слышишь
это, Сережа, папа ревнует…

Сережа смотрит на Каренина так, словно тот редкостный чудак.

КАРЕНИН. Я не сказал, что ревную. То была минутная слабость.

АННА. Надеюсь, она прошла?

КАРЕНИН. Прошла, но я очень просил бы тебя, никогда более не
переступать законов приличия…

АННА. Полагаю, мы вернулись к началу. Какие же законы я нарушила?

КАРЕНИН. Я не хочу говорить об этом при Сереже.

АННА. От чего же? Сереже полезно знать, какие есть законы и какие из
них нехорошо нарушать. Правда, Сережа?

Брызгает в Сережу каплей воды. Сережа кивает, смеется.

КАРЕНИН. Я думаю, тебе известны эти законы.

АННА. А Сереже, полагаю, не известны… Да, Сережа?

СЕРЕЖА. Не известны.

КАРЕНИН. А вы, молодой человек, не встревайте, когда разговаривают взрослые.

АННА. Почему же он должен молчать, когда я его спросила?

КАРЕНИН. Хотя бы из уважения.

АННА. Полагаю, невежливо не отвечать на вопрос, а не иначе. Или
Алексей Александрович не согласен?

КАРЕНИН. Я согласен, но…

АННА. И какие же могут быть в этой ситуации «но»?

КАРЕНИН. Ты права – никаких.

АННА. А мне кажется, что я далеко не права.

КАРЕНИН. Анна, ради бога…

АННА. Ради бога что?

КАРЕНИН. Прошу извинить меня, если было что-то неприятное в моих словах.

АННА. Что же неприятного может быть в словах о приличии?

КАРЕНИН. Возможно, я не подобрал правильных слов…

АННА. Отчего же?

КАРЕНИН. Сейчас мне так кажется. Но, полагаю, этот разговор
необходимо закончить.

АННА. Очень любезно с твоей стороны. Однако не хотелось бы
возвращаться к этому впредь.

Ждет реакции.

КАРЕНИН (через продолжительную паузу). Я обещаю не
возвращаться к этому.

АННА. Ну вот и славно…

Пуляет в Каренина каплей, попадает в глаз. Каренин
вздрагивает, трет глаз пальцем. Сережа смеется.

АННА (встает). Ну, мне пора. Ты едешь сегодня в
комитет? Я буду у Бетси…

Целует Сережу, выходит. Каренин, продолжая тереть глаз,
глядит ей вслед.

СЕРЕЖА. Папа, тебе разве больно? Это же вода…

Каренин зло смотрит на Сережу.

КАРЕНИН. Подойдите сюда, молодой человек.

СЕРЕЖА. Я – Сережа.

КАРЕНИН (твердо). Пойдите сюда, молодой человек.

Сережа подходит.

КАРЕНИН. Вам разве не говорили, что…

Вдруг щиплет Сережу за ляжку. Тот вскрикивает и бежит прочь.
Каренин с ужасом смотрит на свою руку, ущипнувшую сына.
Подскакивает и бежит за Сережей.

КАРЕНИН. Сережа! Сережа! Я не хотел! Сережа!

Анна с ревущим Сережей идут к нему навстречу.

АННА. Что вы сделали ему?!

КАРЕНИН. Это случайно… Я не хотел… Сережа, прости меня. Нагибается к
Сереже, тот прячется за мать.

АННА. Что ты ему сделал?

КАРЕНИН (краснея, протягивает виноватые пальцы). Я ущипнул…

АННА. Зачем?

КАРЕНИН. Он смеялся надо мной.

АННА. Он смеялся над тобой, и ты его ущипнул?

КАРЕНИН. Ущипнул…

АННА. Похоже, ты очень сильно помолодел, Алексей Александрович.
Очень. Пошли, Сережа.

Уходят. Каренин хочет им что-то сказать, но не находит слов,
опускается на стул. Смотрит на свои пальцы, крестится,
закрывает лицо руками. Долго так сидит. Мимо него проходят
одетые Анна и Сережа. Сережа не сводит глаз с отца.

АННА. Поезжай в комитет.

Каренин открывает лицо, кивает.

КАРЕНИН. Вот и к лучшему… При Сереже она не посмеет.

Встает, идет в кабинет. Настроение его намного лучше.

Глава 6

Дом Карениных. Комната Сережи. Ночь. Сережа спит в своей
постели. Каренин тихонько открывает дверь, входит, садится на
прикроватный стул. Склоняется над сыном. Трогает его за
плечо.

КАРЕНИН. Сережа… Сережа…

Сережа открывает глаза, шарахается.

СЕРЕЖА. Не щипли меня…

КАРЕНИН. Я не буду, Сережа. Я пришел попросить прощения. Ты простишь меня?

СЕРЕЖА. Зачем ты меня щипал?

КАРЕНИН. Я не знаю, Сережа… Из-за мамы…

СЕРЕЖА. Что она брызнула в тебя? Так то не я же. Её и щипли.

КАРЕНИН. Её я не могу, Сережа.

СЕРЕЖА. Почему?

КАРЕНИН. Я, Сережа, слабый. Совсем слабый.

СЕРЕЖА. Потому только слабых щиплешь?

КАРЕНИН. Полагаю, потому. Ты простишь меня, Сережа?

СЕРЕЖА. Прощу. Только не щипли больше.

КАРЕНИН. Не буду, Сережа. Простил?

СЕРЕЖА. Простил. А мама, видать, сильная, раз ты её не щиплешь?

КАРЕНИН. Думаю, да.

СЕРЕЖА. Значит, видать, сильнее тебя?

КАРЕНИН. Думаю, что сильнее.

СЕРЕЖА. А чего ж ты на ней женился – на такой сильной?

КАРЕНИН. Я люблю её, Сережа.

СЕРЕЖА. А она тебя не любит, видать?

КАРЕНИН. Почему же?

СЕРЕЖА. Слабых разве можно?

КАРЕНИН. Можно.

СЕРЕЖА. Я слабых не люблю.

КАРЕНИН. А меня?

СЕРЕЖА (задумался). То – другое. Ты же папа.

КАРЕНИН. Вот видишь… Любовь разная, Сережа. Значит и мама меня любит.

Сережа сел на постели.

СЕРЕЖА. А почему ты старый, а мама – молодая?

КАРЕНИН. Я не старый.

СЕРЕЖА. А какой же тогда?

КАРЕНИН. Я, Сережа, …другой…

СЕРЕЖА. Какой другой?

КАРЕНИН. Пожилой…

СЕРЕЖА. Это как так?

КАРЕНИН. Пожил когда… Ты, Сережа, не спрашивай меня об этом. Давай,
лучше я тебя спрошу…

СЕРЕЖА. Про что ты меня спросишь?

КАРЕНИН (голос его задрожал). Ну, вот про маму спрошу…

СЕРЕЖА. Что же про маму?

КАРЕНИН. Где вы с ней бывали, спрошу…

СЕРЕЖА. В гостях бывали.

КАРЕНИН. В хороших гостях?

СЕРЕЖА. Не знаю, меня с нянькой нерусской оставляли.

КАРЕНИН. А мама что же?

СЕРЕЖА. А мама в другие гости тогда ездила.

КАРЕНИН. Это куда же?

СЕРЕЖА. А я почем знаю? Мне не говорили. Я с нянькой был.

КАРЕНИН. И что же нянька?

СЕРЕЖА. Нехорошая. Луком пахла.

КАРЕНИН. Луком пахла? Это скверно… А мама скоро возвратилась?

СЕРЕЖА. Не скоро. Темнело уже.

КАРЕНИН. И вы, что же – домой поехали?

СЕРЕЖА. Поехали, а потом остановились, и мама плакала.

КАРЕНИН. От чего ж она плакала?

СЕРЕЖА. Не говорила от чего. Только: «Боже мой» да «Боже мой»
говорила. «Прости меня» да «Прости меня» говорила.

КАРЕНИН. «Прости меня» говорила?

СЕРЕЖА. Много раз «Прости меня» говорила.

КАРЕНИН. А кто ж прости-то?

СЕРЕЖА. Я не понял. Бог, наверно.

КАРЕНИН. Бог, думаешь?

СЕРЕЖА. Бог, думаю.

Молчат.

КАРЕНИН. Вот, Сережа…

СЕРЕЖА. Что?

КАРЕНИН. А про меня ничего не говорила?

СЕРЕЖА. Не говорила.

КАРЕНИН. Не говорила, думаешь?

СЕРЕЖА. Слышал – не говорила.

КАРЕНИН. Ну не говорила, так и не говорила… Ты, Сережа, ей тоже не говори.

СЕРЕЖА. Что же мне не говорить?

КАРЕНИН. Что я тебя спрашивал, не говори.

СЕРЕЖА. А что прощения ты просил, можно говорить?

КАРЕНИН. Это скажи.

СЕРЕЖА. А что тебе их нянька тоже плоха, говорить?

КАРЕНИН. Которая нянька?

СЕРЕЖА. Что луком пахла?

КАРЕНИН. Этого, Сережа, говорить не надо.

СЕРЕЖА. Почему же?

КАРЕНИН. Ты, Сережа, просто не говори. Не надо.

СЕРЕЖА. Ежели не скажу, то могут снова ей отдать.

КАРЕНИН. Не отдадут.

СЕРЕЖА. Обещаешь?

КАРЕНИН. Обещаю. Ты, Сережа, ложись. Ложись.

Сережа ложится.

СЕРЕЖА. А ты что же?

КАРЕНИН. А я пойду, пойду…

Встает, медленно идет из комнаты.

СЕРЕЖА. А ты почему так ходишь?

КАРЕНИН. Как, Сережа, я хожу?

СЕРЕЖА (лежа показывает колченогость). Вот как дед…

КАРЕНИН. Я не так хожу, Сережа…

СЕРЕЖА. Так. Смешно.

КАРЕНИН. Я не так хожу.

Выходит, закрывает дверь. Стоит в коридоре перед зеркалом.
Глаза его блестят. Пытается идти на месте, глядя в зеркало.
Получается еще нелепее, чем на самом деле. Разглядывает уши.
Снова ходит на месте. Опять разглядывает уши. Идет, изучает
уши. Стоит перед зеркалом. Наконец, идет в спальню. Анна
спит в своей постели. Каренин подходит к ней, хрустя костями,
садится на корточки, чуть не завалившись, опускается на
колени. Кладет голову ей на грудь. Анна не просыпается.

КАРЕНИН. Я твой муж… Я прощу… Все прощу… Я прощаю…

Глава 7

Спальня. Утро. Каренин под одеялом. Анна стоит над ним.

АННА. Алексей Александрович, это срочное…

Каренин открывает глаза, смотрит на неё.

АННА. Вы позволили себе крайнее…

Каренин моргает, пытаясь вспомнить, что он себе позволил.

АННА. Вы зашли слишком далеко в своих подозрениях. Вы не должны были
вмешивать Сережу в это дело. Но теперь сделано, и я
вынуждена просить вас перевезти меня на дачу. Вместе с Сережей.

КАРЕНИН. Анна…

АННА. Полагаю, это принесет облегчение всем.

КАРЕНИН. Я одно спросил… хороша ли няня у княгини…

АННА. Вы не одно это спросили. И вы сами знаете, что вы спросили.
Это дурно пытать мальчика подобным.

КАРЕНИН. Няня пахла луком… он сказал…

АННА. Алексей Александрович, вы смешны в своих оправданиях. Я хочу
ехать сегодня. Вы устроите?

КАРЕНИН. Анна…

АННА. Со своей стороны вы сможете видеть нас когда угодно. Это подойдет?

КАРЕНИН. Я одно спросил, клянусь. А он и давай рассказывать…

АННА. Алексей Александрович, побойся бога клеветать на ребенка.

КАРЕНИН. Клянусь…

АННА. Ты устроишь наш отъезд?

КАРЕНИН. Я больше не стану этого…

АННА. Полагаю, здесь необходимо кончить. Мы уезжаем сегодня.

Решительно вышла из спальни. Каренин откинул одеяло. Он в
одежде и даже в обуви. Недоуменно смотрит на себя, садится.
Снимает ботинки…

КАРЕНИН. Да что же это…

Подскакивает, босиком идет в коридор, видит Сережу с
деревянной лошадкой в руках. Сережа вжимается в стену. Каренин
смотрит на него как на соперника. Анна выходит из
комнаты.

АННА. Щипать станете, Алексей Александрович? Щипите!

КАРЕНИН (вдруг, решительно). Не стану. Я только
одного прошу. Раз все приобрело такие краски. Я прошу вас
держаться рамок приличия и не позволять злым языкам чернить мое и
ваше имя. Я даю вам свое согласие на ваш отъезд только с
этим условием. Вы мне обещаете?

АННА. Обещаю.

КАРЕНИН. Я распоряжусь по вашему отъезду.

АННА. Благодарю вас.

Каренин, не взглянув на Сережу, разворачивается и уходит в
спальню. Там он переодевается в ночное и ложится под одеяло.
Долго смотрит в потолок. Накрывается с головой.

Глава 8

Ночь. Каренин со свечей идет по коридору. Он в одних штанах
и слегка пьян. Заходит в спальню, берет с тумбы толстую
книгу. Сидя читает, тыча свечой почти в самые страницы. Вдруг
начинает читать вслух. Коряво, нескладно, почти по-детски.

КАРЕНИН. «Он не знал, поздно ли, рано ли. Свечи уже все догорали.
Долли только что была в кабинете и предложила доктору прилечь.
Левин сидел, слушая рассказы доктора о шарлатане
магнетизере, и смотрел на пепел его папироски. Был период отдыха, и он
забылся. Он совершенно забыл о том, что происходило теперь.
Он слушал рассказ доктора и понимал его. Вдруг раздался
крик, ни на что не похожий. Крик был так страшен, что Левин
даже не вскочил, но, не переводя дыхания,
испуганно-вопросительно посмотрел на доктора. Доктор склонил голову набок,
прислушиваясь, и одобрительно улыбнулся. Все было так
необыкновенно, что уж ничто не поражало Левина. «Верно, так надо», –
подумал он и продолжал сидеть. Чей это был крик? Он вскочил, на
цыпочках вбежал в спальню, обошел Лизавету Петровну,
княгиню и стал на свое место, у изголовья. Крик затих, но что-то
переменилось теперь. Что – он не видел и не понимал и не
хотел видеть и понимать. Но он видел это по лицу Лизаветы
Петровны: лицо Лизаветы Петровны было строго и бледно и все так же
решительно, хотя челюсти ее немного подрагивали и глаза ее
были пристально устремлены на Кити. Воспаленное, измученное
лицо Кити с прилипшею к потному лицу прядью волос было
обращено к нему и искало его взгляда. Поднятые руки просили его
рук. Схватив потными руками его холодные руки, она стала
прижимать их к своему лицу.

– Не уходи, не уходи! Я не боюсь, я не боюсь! – быстро говорила она.
– Мама, возьмите сережки. Они мне мешают. Ты не боишься?
Скоро, скоро, Лизавета Петровна…

Она говорила быстро, быстро и хотела улыбнуться. Но вдруг лицо ее
исказилось, она оттолкнула его от себя.

– Нет, это ужасно! Я умру, умру! Поди, поди! – закричала она, и
опять послышался тот же ни на что не похожий крик.

Левин схватился за голову и выбежал из комнаты.

– Ничего, ничего, все хорошо! – проговорила ему вслед Долли.

Но, что б они ни говорили, он знал, что теперь все погибло.
Прислонившись головой к притолоке, он стоял в соседней комнате и
слышал чей то никогда не слыханный им визг, рев, и он знал, что
это кричало то, что было прежде Анной. Уже ребенка он давно
не желал. Он теперь ненавидел этого ребенка. Он даже не
желал теперь ее жизни, он желал только прекращения этих ужасных
страданий.

– Доктор! Что же это? Что ж это? Боже мой! – сказал он, хватая за
руку вошедшего доктора.

– Кончается, – сказал доктор. И лицо доктора было так серьезно,
когда он говорил это, что Алексей Александрович понял: кончается
в смысле – умирает.

Не помня себя, он вбежал в спальню. Первое, что он увидал, это было
лицо Лизаветы Петровны. Оно было еще нахмуренное и строже.
Лица Анны не было. На том месте, где оно было прежде, было
что-то страшное и по виду напряжения и по звуку, выходившему
оттуда. Он припал головой к дереву кровати, чувствуя, что
сердце его разрывается. Ужасный крик не умолкал, он сделался
еще ужаснее и, как бы дойдя до последнего предела ужаса, вдруг
затих. Алексей Александрович не верил своему слуху, но
нельзя было сомневаться: крик затих, и слышалась тихая суетня,
шелест и торопливые дыхания, и ее прерывающийся, живой и
нежный, счастливый голос тихо произнес: «Кончено».

Он поднял голову. Бессильно опустив руки на одеяло, необычайно
прекрасная и тихая, она безмолвно смотрела на него и хотела и не
могла улыбнуться.

И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира, в котором
он жил эти двадцать два часа, Алексей Александрович
мгновенно почувствовал себя перенесенным в прежний, обычный мир, но
сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не
перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы
радости, которых он никак не предвидел, с такою силой поднялись в
нем, колебля все его тело, что долго мешали ему говорить.

Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и
целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его
поцелуи. А между тем там, в ногах постели, в ловких руках
Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась
жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было и
которое так же, с тем же правом, с тою же значительностью
для себя, будет жить и плодить себе подобных.

– Жив! Жив! Да еще мальчик! Не беспокойтесь! – услыхал Алексей
Александрович голос Лизаветы Петровны, шлепавшей дрожавшею рукой
спину ребенка… шлепавшей дрожавшею рукой спину ребенка…»

Каренин плачет. Книга валится из его рук. Свеча дрожит. Он
кое-как ставит ее на тумбу. Поднимается на ослабших ногах,
подходит к пустой постели Анны.

КАРЕНИН (задыхаясь от слез). …шлепавшей дрожавшею
рукой спину ребенка…

Сооружает из одеяла что-то отдаленно похожее на женскую
фигуру. Торжествующе оглядывает это свое творение. Улыбается
заплаканным лицом. Ложится рядом, прижимается, утыкается лицом
туда, где, по его мнению, должна находиться грудь. И через
секунду засыпает.

Глава 9

Увешанный портретами кабинет Лидии Ивановны. На круглом
столе накрыта скатерть, стоит китайский прибор и серебряный
спиртовой чайник. Лидии Ивановны нет. Каренин мнется в её
ожидании, не находя покоя рукам. Под шум шелкового платья
появляется графиня. Каренин встает. Лидия Ивановна проходит за стол,
и они оказываются в том самом положении, что и в предыдущую
их встречу. Только наоборот.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Весьма рада вашему визиту, Алексей Александрович.

КАРЕНИН. Лидия Ивановна, в прошлую нашу встречу…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Боюсь, мы не поняли друг друга в прошлую встречу.

КАРЕНИН. Как вы правильно это выразили.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Но то – в прошлом.

КАРЕНИН. Благодарю вас, Лидия Ивановна.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. С чем же вы пожаловали нынче?

КАРЕНИН. Большей частью загладить свою вину.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Я принимаю ваш порыв. Вы же помните слова о щеке и
кафтане? Пусть это будет моим кафтаном для вас.

КАРЕНИН. Благодарю вас.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Смею заметить, Алексей Александрович, что ваш
внешний вид немного беспокоит меня. Вы не больны?

КАРЕНИН. Я чуть устал. Дело о инозем… последнее дело трудно дается мне.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Я буду настаивать, чтобы вас осмотрел доктор.

КАРЕНИН. Я весь в вашей власти.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Вы бесценный для России человек, и я настаиваю на
этом ради России.

КАРЕНИН. Я все сделаю, как вы скажите.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Тогда не станем откладывать это в долгий ящик – я
пошлю за доктором прямо сейчас.

КАРЕНИН. Как вам угодно.

Лидия Ивановна звонит в звонок. Появляется Лакей.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Пошли за доктором.

ЛАКЕЙ. Слушаю с.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. И пусть поторопятся. Алексей Александрович нехорош.

ЛАКЕЙ. Слушаю с.

Уходит.

КАРЕНИН. Право мне неловко от вашей заботы, графиня.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Это забота более о судьбе России. А доктор чудесный
и живет рядом. А пока предлагаю китайского чаю.

КАРЕНИН. С удовольствием.

Лидия Ивановна наливает чай.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Китайский чай чрезвычайно полезен при утомлениях. Не
понимаю, почему его не дают рабочим. Все как один
беспрестанно говорят о производительности труда, а решить китайский
чай для рабочих не могут. Если бы вы в комитете подняли этот
вопрос, думаю, он бы решился положительно.

КАРЕНИН. В ближайшее время я постараюсь это поднять.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. И что еще хорошее в китайском чае, что он не требует
сахару. Не каждый рабочий может позволить себе сахар, ведь
так?

КАРЕНИН. Вы правы, графиня.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Вы сейчас сами убедитесь в его силе.

Протягивает Каренину чашку. Каренин делает глоток. Кивает.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Чувствуете прилив сил?

КАРЕНИН. Чувствую…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Вот. А они никак не признают его пользу. Прямо как
заговор ей богу.

КАРЕНИН. Я хотел вас спросить, Лидия Ивановна…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Никаких секретов от вас, Алексей Александрович...
Чай мне привез один знаменитый путешественник. Вот вам его
брошюра. Убедительно прошу прочесть. Человек весьма интересный
и нужный.

Протягивает Каренину брошюру. Каренин принимает брошюру,
начинает листать.

КАРЕНИН. Я непременно прочту.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Весьма все интересно.

КАРЕНИН (кивает). Я вас еще одно хотел спросить,
Лидия Ивановна…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Что же вы хотели спросить?

КАРЕНИН. Я заметил, что вы все больше нынче городской житель. Город
утомляет. Бываете ли вы нынче на даче в Петергофе?

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Почему вас это интересует?

КАРЕНИН. Не то, чтобы… но… город утомляет… И… Анна Аркадьевна… она
изъявила желание… я вынужден был уступить ей… А вы у нас в
соседстве и…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Вы предлагаете мне сделаться шпионкой за ней?

КАРЕНИН. Что вы?! Как можно? Анна Аркадьевна не нуждается… Но ей
может потребоваться некоторая помощь…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Помощь в чем же?

КАРЕНИН. Дачная жизнь непроста… Тяжела…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Боюсь, ее дачная жизнь весьма беззаботна. А
помощницей или, правильней сказать, сообщницей ей удачно выступает
княгиня Бетси…

Входит Лакей.

ЛАКЕЙ. Доктор пришли-с.

КАРЕНИН. Уже?

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Пригласи.

КАРЕНИН (торопливо). Лидия Ивановна…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Я не желаю иметь никаких сношений с вашей женой.

КАРЕНИН. Я более беспокоюсь за сына…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. А присутствие ребенка рядом… вы знаете, как я могу
это назвать, я считаю преступным.

Каренин хочет что-то возразить, но тут входит доктор.

ДОКТОР. Как рад, Лидия Ивановна, что не забываете обо мне.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Дело срочное, доктор. Вот наш пациент.

Каренин покорно кивает. Доктор раскрывает чемодан.

ДОКТОР. Ну-с. Раздевайтесь, голубчик.

КАРЕНИН. В другой раз было бы удобнее…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Об этом не может быть и речи. Раздевайтесь.

ДОКТОР. Раздевайтесь…

Лидия Ивановна и доктор стоят над Карениным, словно на
допросе. Каренин расстегивает крючки сюртука. Умоляюще глядит на
Лидию Ивановну.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Раздевайтесь, Алексей Александрович. Теперь уж вам
не открутиться.

КАРЕНИН (вдруг отыскав козырь). Я не могу при вас.

Застегивает крючки.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА (покраснела). Право, что же это я.
Доктор, осмотрите его хорошенько. Это бесценный для России
человек.

Направляется к выходу.

ДОКТОР. В лучше виде, графиня. В лучшем виде.

Лидия Ивановна выходит.

ДОКТОР. Ну-с, голубчик.

Каренин снимает сюртук. Доктор оглядывает его неспортивный
торс.

ДОКТОР. Не Самсон! Далеко не Самсон.

Каренин складывает руки на груди, пытаясь прикрыть
выпирающий живот и дряблую грудь.

ДОКТОР. Сахару много едите?

Каренин кивает.

ДОКТОР. Вот и результат. (Щупает руку Каренина.) Бицепса-то и не
сыскать. А дамам, голубчик, им бицепсы да трицепсы подавай. С
дамами у вас как?

КАРЕНИН (отстраняется от ощупываний доктора). Ваши вопросы я нахожу неуместными.

ДОКТОР. И зря-с, голубчик. Мужское здоровье целиком и полностью
завязано на половой сфере. Тут вам и сердце, и любые сосуды в
мозгу. Все подчинено этой сфере. Так довольна ли вами жена?

КАРЕНИН (хватает сюртук, одевается). Моя жена всем довольна…

ДОКТОР. Нынче этим не каждый может похвастаться.

КАРЕНИН. Не вижу надобности этим хвастаться.

ДОКТОР. Напротив, мужская сила на то и дана, чтобы выпячивать ее.
Вот, допустим, возьмем рога у оленя или быка… Чего же вы
оделись?

КАРЕНИН. Потому как я вам не олень и не бык...

Выходит.

ДОКТОР. Куда же вы, голубчик?

Каренин быстрым шагом идет по коридору.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Алексей Александрович…

Каренин, не оборачиваясь, выбегает из дома графини.

КАРЕНИН (себе под нос) . Это надо решить…

Глава 10

Гостиница. Номер Степана Аркадьича. Каренин сидит на краешке
стула. Видно, что ему неловко. Степан Аркадьич растирает
полотенцем мохнатый торс.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Ну вот я и готов тебя слушать, дорогой зять.

КАРЕНИН. Я пришел поставить вас в известность, что начинаю дело
развода с вашею сестрой, моею женой.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Нет, Алексей Александрович, что ты говоришь!

КАРЕНИН. Это так.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Извини меня, я не могу и не могу этому верить…

КАРЕНИН. Да, я поставлен в тяжелую необходимость требовать развода.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Я одно скажу, Алексей Александрович. Я знаю тебя за
отличного, справедливого человека, знаю Анну – извини меня,
я не могу переменить о ней мнения – за прекрасную, отличную
женщину, и потому, извини меня, я не могу верить этому. Тут
есть недоразумение…

КАРЕНИН. Да, если б это было только недоразумение… Но я поставлен в
положение, когда даже визит доктора неприятен мне. Это выше
моих сил.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Позволь, я понимаю. Но, разумеется… одно: не надо
торопиться. Не надо, не надо торопиться!

КАРЕНИН. Я не торопился, а советоваться в таком деле ни с кем
нельзя. Я твердо решил.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Это ужасно! Я бы одно сделал, Алексей
Александрович. Умоляю тебя, сделай это! Дело еще не начато, как я понял.
Прежде чем ты начнешь дело, повидайся с Анной, поговори с
ней.

КАРЕНИН. Боюсь, я не вижу…

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Ради бога, поговори с ней! Сделай мне эту дружбу, умоляю тебя!

КАРЕНИН. Не полагаю, что это нужно ей.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Нужно, Алексей Александрович, дорогой! Нужно! Тем
лучше, что сегодня скачки, и она там будет. Я беру тебя с
собою и все решу о вашей встрече. Сделай мне дружбу.

КАРЕНИН. Что же за скачки?

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Офицерские скачки с препятствиями. Но нам разве они
важны? Я все решу о вашей встрече. Едем?

КАРЕНИН. Это сейчас нужно решить?

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Сию же минуту. Я в самый раз готовился ехать.

КАРЕНИН. Мне необходимо обдумать это.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Никаких обдумываний, дорогой зять! Едем немедленно.

Одевается, выводит Каренина из номера. Идут по коридору.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Уверен, что тут есть недоразумение, и весьма
надеюсь на положительный исход в его разрешении. Анна – прекрасная
женщина и не могла дать повода усомниться в этом.

КАРЕНИН. Иной раз я думаю, что это только наваждение. Я прежде
никогда не испытывал такого. Словно с ума сошел.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Поверь мне, эти твои мысли самые верные.

КАРЕНИН. Если это так, то как ей простить меня.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Анна, способна простить, дорогой зять. И простит…

КАРЕНИН. Мне ужасно стыдно перед ней…

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Прочь стыд. Если бы я не говорил бы себе это всякий
раз, как поддаюсь очередному дурману, то давно бы сгорел.

КАРЕНИН. Что же я скажу ей?…

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Язык сам найдет нужные пути. Уж поверь мне, как ни
трудно мне было подобрать слова в прошлых моих объяснениях с
Долли, но язык сам их и подобрал. А объяснения были весьма
неприятные и мне, и ей. А тут – подозрения. Пустяк!

КАРЕНИН. Только ли подозрения?

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Только они, дорогой зять. Ничего не могло быть. Вздор один…

Выходят из гостиницы. Степан Аркадьевич свистит извозчику. У
Каренина вид бычка, которого ведут на бойню.

Глава 11

Гипподром. Толпа солдат. Кипящие народом беседки. Степан
Аркадьич и Каренин пробираются к месту своего назначения. Анна
сидит в беседке с княгиней Бетси.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Вот она!

Идут к Анне. Каренин держится за спиной Степана Аркадьича.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Сестра, ты божественна. Позволь поцеловать твою ручку.

Целует Анне руку.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Гляньте, с кем я!

Отходит в сторону, демонстрируя Каренина.

БЕТСИ. Алексей Александрович! Вот номер. Вы не скачете?

КАРЕНИН. Моя скачка труднее.

БЕТСИ. В чем же ваша скачка?

Степан Аркадьевич жестом показывает Каренину, что еще рано
говорить о деле.

КАРЕНИН. Дела комитета…

АННА. Ты очень мил, что приехал.

Степан Аркадьевич делает Каренину одобряющий жест. Каренин
целует Анне руку.

КАРЕНИН. Как Сережа? Вырос ли?

АННА. Я рядом, потому трудно замечать такое.

КАРЕНИН. Должен вырасти. Дети быстро растут.

Анна машинально трет то место, куда Каренин поцеловал ее.

БЕТСИ. Вот уж не думала увидеть вас на скачках, Алексей
Александрович. Что такое могло вас в этом привлечь?

КАРЕНИН. Спорт, по моему мнению, имеет большое значение…

БЕТСИ. Никогда не замечала, что вы близки спорту.

КАРЕНИН. Безобразный спорт кулачного боя или испанских тореадоров
есть признак варварства. Но специализированный спорт есть
признак развития.

БЕТСИ (с иронией). Вы, как всегда, чрезвычайно умны, Алексей Александрович…

КАРЕНИН. Не нахожу мои слова…

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Княгиня, пари! За кого вы держите?

БЕТСИ. Мы с Анной за князя Кузовлева.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Я за Вронского. Пара перчаток.

БЕТСИ. Идет!

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Дали!

Толпа зрителей поднялась со своих мест. Анна схватила
бинокль, устремила взгляд вдаль. Лицо ее бледно и строго. Каренин
смотрит на неё.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ (Каренину). Не время.

Каренин не отвечает. Смотрит на Анну, она следит за одним из
скачущих. Вдруг оборачивается на Каренина.

АННА. Что тебе?

Каренин отворачивается.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Смотрите! Кузовлев ваш упал, княгиня!

БЕТСИ. Это разве Кузовлев?

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. А кто же еще! Еще один! Вот и скачки! Просто
свалка! Вронский упал! Это Вронский упал?

БЕТСИ. Вронский…

Анна вскочила с места. На её лице ужас. Толпа бежит к упавшим.

СТЕПАН АРКАДЬИЧ. Вот свалка!

Бежит в сторону скакавших. Бетси бежит за ним.

АННА. Пойдемте туда!

КАРЕНИН. Пойдемте, если вам угодно.

Протягивает ей руку. Анна отворачивается от руки.

АННА. Стива! Стива!

Пытается выйти из беседки, но Каренин стоит у нее на пути.
Теперь они в беседке одни.

КАРЕНИН. Я еще раз предлагаю вам свою руку, если вы хотите идти.

АННА. Нет, нет, оставьте меня, я останусь.

Садится.

КАРЕНИН. Как хотите. Мы можем быть здесь. (Тоже сел.) Как, однако,
мы все склонны к этим жестоким зрелищам…

АННА (пытается разглядеть упавших в бинокль). Что? Я не понимаю…

КАРЕНИН. Я должен сказать вам, что те мысли в отношении вас, которые
я смел высказывать прежде…

АННА. Я не хочу вас слышать.

КАРЕНИН. Я приехал объясниться и намерен это сделать. Те мысли вдруг
стали мне казаться наваждением, но видя отчаяние, которое
вы не умели скрыть при падении одного из ездоков…

АННА. Что вам до этого?! Он там, а вы тут!

КАРЕНИН. Мои мысли…

АННА. Ваши мысли правильные!

КАРЕНИН. Я могу ошибаться…

АННА. Нет, вы не ошиблись. Вы не ошиблись. Я была и не могу не быть
в отчаянии. Я слушаю вас и думаю о нем. Я люблю его, я его
любовница, я не могу переносить, я боюсь, я ненавижу вас…
Делайте со мной что хотите.

Каренин сел, кивнул.

АННА. Вы довольны? Более того, я беременна его ребенком. Выпустите меня.

КАРЕНИН. Я принес вам деньги на расходы.

АННА. Мне не надо ваших денег. Выпустите меня.

Каренин сдвинул ноги в сторону. Анна выскочила из беседки,
побежала к упавшим. Каренин долго глядит перед собой, потом
поднимает бинокль. Разглядывает в него свои ноги. Рот его
искажается как у ребенка, внезапно зашибшего колено, но глаз за
биноклем не видно.

(Продолжение следует)

Последние публикации: 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка