Комментарий |

Исчезновение

Начало

Окончание

Раздался телефонный звонок. Виктор открыл глаза, вынырнул из затянувшейся
тяжёлой полудрёмы, поперхнулся дулом Кольта, чуть не нажав на
спусковой крючок, со стуком вынул металл изо рта, и выругался,
вытирая слюну, скопившуюся в изобилии на подбородке, и царапая
при этом жёсткой щетиной влажную кожу тыльной стороны руки. На
протяжении нескольких звонков он продолжал сидеть на полу, устало
откинувшись на тёплую мраморную плитку камина. Потом он почувствовал,
что между указательным и средним пальцами левой руки нарывает
ожог. Окурок уже почти погас. Виктор запоздало вскрикнул, с трудом
стряхнул прилипший окурок в недра камина, с досадой сплюнул прямо
на ковёр и, ругаясь ещё пуще, кряхтя, поковылял на отсиженной
ноге к не перестающей дребезжать трубке. Дойдя до другого конца
комнаты, он провёл рукой по лицу, довольно ловко подцепил телефонную
трубку дулом Кольта, поймал её другой рукой, посмотрел, как бы
прикидывая, кто бы это мог быть, на красный огонёк рядом с кнопкой,
на которую предстояло нажать, и, наконец, ткнул в неё всё тем
же дулом. Всё это продолжалось по меньшей мере три минуты. Понаслаждавшись
ещё пару секунд воцарившейся вдруг тишиной, Виктор недружелюбно
прохрипел:

– Чего надо?

Он сразу вспомнил, что забыл откашляться.

– Виктор, Роберт, – затараторил на другом конце луча его агент,
заставив его болезненно поморщиться и почесать голову дулом. –
Что это такое? Что за дела? Уже два дня не могу тебе дозвониться.
Где ты пропадаешь?

– Был занят.

– Надеюсь, работой. А чего ты трубку не берёшь?

– Не до того было, – пробурчал Виктор.

– И почему ты не в издательстве? Проспал? Я тебе голову оторву,
разгильдяй!

– Можешь не трудиться, – сказал Виктор неохотно.

– А ну быстро под душ и марш к Катерине! Если позвонит, скажу,
что застрял в пробке. Слушай, мне тебя всю жизнь отмазывать?

– Ну, это смотря как посмотреть.

– Ты чего, урод! Что это значит? Кто тебя раскручивал? Кто тебя
на ноги поставил? Ты мне хоть раз «спасибо» сказал? А? А?! Нет!
Скотина неблагодарная!

– Сам скотина. Денег на мне наварил и ещё наезжает. Не шуми.

– Ладно, нет времени с тобой препираться. Значит, так. Быстро
взял рукопись, сел в машину и чтоб через сорок минут был у Катерины.
Понял? Я тебя спрашиваю: ты меня понял?

– Роберт...

– Что?

– Роберт, иди к чёрту.

– Как?! – начал было Роберт. Было слышно, как он вздохнул, пересилив
себя. – Слушай, малыш, ты же знаешь, как я тебя люблю. Давай не
будем ссориться. Все на нервах. Я понимаю, я же не дурак. У тебя
творческие муки, у меня сроки. Не подставляй меня, а? Осталось
совсем чуть-чуть. Съездишь к Катерине, отдашь рукопись, отоспишься...

– Никуда я не поеду.

– Опять за своё? Ну сколько можно? Как ребёнок, ей Богу...

Тут Роберт осёкся. Виктор услышал, как сердце его собеседника
вырвалось из груди и смачно шлёпнулось на пол, обрызгав его брюки
и английские ботинки кровью. Представив себе это, а также выражение
и цвет лица Роберта в эту секунду, Виктор удовлетворённо оскалился.
В этот момент Роберт раздельно прошипел:

– Ты что, сука, опять не закончил? Чего молчишь? Ты книжку дописал
или нет? А ну отвечай!

– Дописал, прекрати истерику.

– А почему ехать не хочешь? Где рукопись?

– Нету рукописи.

– Как нет рукописи? Ты же говоришь, что дописал...

– Дописал.

– Но её нет?

– Нет.

– Где же она?

– Она сгорела.

– Что?!

¬– Сгорела.

– Сгорела?

– Да.

– Единственный экземпляр?!

– Единственный.

– Когда?

– Полчаса назад.

– Как сгорела? Почему?

– Синим пламенем. Потому что я положил её в камин и поджёг. Поэтому
она и сгорела.

– Ты что, издеваешься? – взмолился Роберт, задыхаясь и чуть не
плача.

– Нет, – сказал Виктор. – Слушай, я устал. Я пойду. Не обижайся.
Не звони мне больше никогда, ладно? Хотя, если хочешь, звони,
дело твоё.

С этими словами он метнул трубку в огонь. Она глухо ударилась
о металлический кузов старой пишущей машинки.

Мария исчезла, но не окончательно, и это обстоятельство, а также
то, что с ней происходило после, удивляло её, пожалуй, ещё больше,
чем само и без того странное исчезновение. Теперь она время от
времени как бы всплывала из небытия, снова и снова возникая в
разных точках своей действительности. Например, попадая в прошлое,
она заново переживала события, в которых участвовала, когда ей
было двенадцать, тридцать, шестнадцать, двадцать пять лет. Иногда
события принимали несколько или совершенно иной оборот, не совпадая
с тем, что имело место в первый раз. Порой менялись и другие действующие
лица. Попадая в будущее, она мгновенно узнавала себя – точнее,
она твёрдо знала, что это она, Мария, только старше, и запросто
угадывала собственный возраст, даже преклонный, хотя её исчезновение
не позволило ей до него дожить. Однажды, очутившись в позднем
прошлом, она сразу почувствовала, что это момент её исчезновения,
и если бы это было в её силах, с радостью умерла бы от страха.
На этот раз ей опять довелось сгинуть, но теперь кухню и всё остальное
почему-то пожирала не огромная невидимая моль, а самый настоящий
пожар. Вокруг всё полыхало, плавилось и испарялось. К счастью,
она не сгорела заживо, успев задохнуться едким дымом, исходящим
от дерева, пропитанного химикатами, а чуть раньше что-то тяжёлое
рухнуло ей на голову, и она потеряла сознание. На этом оборвалось
её очередное всплытие.

Впрочем, она не расстроилась. Вообще, за исключением этого жуткого
эпизода, Марии нравилось её новое состояние. Оно напоминало ей
увлекательную игру. Обычно, растворяясь, возвращаясь в небытиё,
она пыталась вообразить, в какую часть своей жизни она попадёт
в следующий раз. Вначале она даже приятно испугалась, потому что
ей почудилось, будто её похитили инопланетяне, как в какой-то
книжке, которую она читала в ранней юности. Эти глупости ей пришлось,
однако, оставить, так как произошедшее при очередном возникновении
навело её на совсем другие мысли, послужив своего рода намёком.
Однажды, всплыв, она обнаружила, что у неё совершенно чужая внешность
– другой цвет волос и глаз, черты лица, размер груди, форма сосков,
толщина ногтей, рост, изгибы, вес, длина пальцев, язык, мочки
ушей, кожа, родинки, запах – словом, это был не её облик. Она
принялась тщательно исследовать это новое, непривычное тело с
головы до ног, испытывая его на чувствительность, рефлексы, скорость
реакции, разные виды восприятия всеми способами, какие только
могла придумать – от проверки работы сердца, зрения, слуха и нюха
до щипков, лёгких ударов и поглаживаний. В итоге она осталась
недовольной – было ясно, что чужое тело, в котором она находилась,
лучше и гораздо красивее её собственного. Женское самолюбие Марии
было уязвлено. Вдобавок теперь её тяготило сознание того, что
она пошла на поводу у этой крайне привлекательной головы и этого
прекрасно сложенного тела, удовлетворив его интимные желания.

Но главным было не это. Гадая, куда она попадёт при следующем
всплытии (да и до исчезновения), Мария вполне могла представить
себе что угодно – она даже допускала, что ей могло бы присниться,
как она погибает, пытаясь спастись от пожара. Не исключала она
и возможности сна, в котором она предстаёт кем-то другим – о переселении
душ она тоже слыхала. Но то, что она испытала, находясь в теле
другой женщины, просто-напросто не могло быть плодом её воображения.
Такое никогда в жизни не пришло бы ей в голову – ни во сне, ни
наяву. Она всем своим существом чувствовала, что её сознание не
могло породить нечто до такой степени чуждое. Если это был сон,
он принадлежал не ей. Последнее соображение заставило её задуматься
ещё крепче, и одновременно к ней в душу закралось подозрение,
похожее на то, с которого вся эта история с исчезновением началась,
только на этот раз происходящее было куда более захватывающим.
Приглядевшись к себе пристальнее, она впервые обратила внимание,
что ведёт как бы тройное существование. С одной стороны, попадая
в прошлое, она всегда знала, что ей нужно делать в любой момент,
каждую секунду. Она знала, что все её действия правильны и ведут
к логическому завершению. Она и не могла поступать иначе – никаким
другим образом – и всегда делала то, что должна была делать, даже
если обстоятельства отличались от того, что имело место в первый
раз. Противоречий не существовало; последовательность сохранялась.
Попадая в будущее, Мария тоже знала, что делать, и помнила всё,
что с ней когда-либо происходило, с детства вплоть до того момента,
в котором возникала, хотя из-за исчезновения помнить она ничего
этого не могла. Будущего у неё не было; оно было предотвращено
исчезновением, прервавшим её жизнь. С другой стороны, где бы она
ни всплыла, она всегда помнила об исчезновении и смотрела на происходящее
двояко – и как непосредственный участник тех или иных событий,
в гущу которых её заносило, и как наблюдатель, причём не только
знающий что будет дальше, но и – благодаря достаточно богатому
опыту возникновений – держащий в уме по меньшей мере ещё один
запасной вариант развития большинства ситуаций, в которых оказывалась.
(Однажды, снова попав в предысчезновение, она крепко-накрепко
запамятовала всё, что касалось её настольной книги, кроме имени
автора – Виктор, однако она понимала, что заранее знала, что всё
забудет, и помнила то, что забыла. Бросившись к столику, а потом
обыскав всю квартиру, книги она не нашла.) В то же самое время
её не существовало в полном смысле слова – ведь она исчезла.

Придя к таким выводам, Мария судорожно перевела дыхание. Ей было
ужасно интересно; возбуждению её не было предела. Затем она продолжила
свои размышления уже спокойнее, тем более что они были прерваны
очередным возвращением в небытие и возобновились, когда она опять
возникла. Всплыв, она мельком подумала, что её исчезновения и
возникновения смахивают на то, как, дочитав до абзаца, книжку
закрывают и потом открывают на другой странице, так как закладка
каждый раз перемещается – зачастую не в само произведение, а в
неиспользованные черновики или записки автора. Вернувшись к своему
растроению или тройственности, она подумала, что её первое впечатление
было верным – всё это было очень похоже на сон. Так же, как и
в случае воспоминаний – участника, наблюдателя и исчезнувшего,
– сон ложился тройным слоем. Как участник она помнила о себе как
о наблюдателе; как наблюдатель она помнила о себе как об участниках;
как исчезнувший она помнила о себе, как о помнящей. То же самое
можно было бы сказать о сне. Ей могло присниться её исчезновение;
после исчезновения ей могли сниться её возникновения с возвращениями,
или всё это, в том числе и сама Мария, могло сниться кому-то другому.
Хотя тут версий могло быть множество, почва для этого богатая.

На этой мысли Марии показалось, как будто прогремел гром или взрыв.
Поручиться, что она на самом деле что-то слышала, она бы, впрочем,
не могла, так как была слишком занята рассуждениями о своём существовании.
Она почувствовала, что опять исчезла, на этот раз окончательно,
безвозвратно, полностью растворившись, рассеявшись. Теперь она
была свободна передвигаться в любом направлении, скачками, вдоль
и поперёк – на своё усмотрение. Но это было уже не нужно, потому
что она существовала теперь везде и всегда. Последовательность
и память не имели уже никакого значения.

МО

Цюрих

Весна-лето 2007

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка