Комментарий |

Следы Лидочки

1

Ченчин в буквальном смысле слова выследил свою любовь. В тот день
только что выпал тонкий снежок на февральский наст, выпал и
успокоился: лишь редкие мохнатые кристаллы еще кружили перед
глазами, мешая жить.

Ченчин шел с работы, срезая путь в этом подковообразном городке –
отнюдь не любуясь природой. Он хотел думать о своей тупой
одинокой жизни, а думал о снеге и шел обновленной тропой, как
первооткрыватель тропы… И вдруг увидел цепочку узких
следов-лодочек, которые свернули справа, и сразу влюбился в эти
следы.

Ченчин двинулся по следам, забрал на восток, потом – далеко на юг, в
глушь: было ясно, что женщина не шла, а бежала, и вдруг он
увидел ее, бегущую по тропе обратно, и, поравнявшись с ним,
она поскользнулась, потеряла равновесие, схватила первое
попавшееся (плечо прохожего мужчины) и вдруг оказалась в его
руках…

Дальше было безумие, пропустим… Или нет – все же расскажем: ведь
такое случается не с каждым.

Ченчин почувствовал плоть женщины, и его собственная плоть
отозвалась мгновенно. Женщина быстро глянула Ченчину в глаза.
Внезапно они стали целоваться холодными губами – жадно, бесстыдно,
дрожа от избытка адреналина, задыхаясь от неожиданных
ощущений.

Ченчин подумал, что так не бывает, разве что только в фантазиях и в
порнушном кино, которое, впрочем, фантазиями и питается… Он
повалил женщину и быстро, меньше, чем за минуту, овладел ею
в снегу.

Это была самая яркая минута его жизни. Он так часто вспоминал ее
потом, что минута размножилась, развернулась, словно пленка из
рулона, обрастая придуманными подробностями, а вот настоящих
подробностей Ченчин не запомнил… Он вызывал эту минуту в
процессе размеренных, как тиканье часового механизма,
супружеских слияний с Лидочкой: слабый интимный свет ночника –
долгие зимние сумерки, снежная белизна постельного белья – снег,
снег, снег…

И даже африканская маска, которая близко висела на стене, под белым
циферблатом часов, по которому, также толчками, двигалась
секундная стрелка… Ченчин и сам не понимал, почему он всегда
смотрит на эту маску в момент своего оргазма, почему не
хватает ему этой маски, если оргазм происходит где-нибудь в
другом месте…

Тогда, на снегу, он услышал звук, похожий на хриплое рычание,
подумал сначала, что с такими стонами кончает таинственная
незнакомка, успел удивиться, повернул голову и чуть не столкнулся с
огромной собачьей мордой, которая нюхала его…

Это ему не показалось: позже, когда они лежали рядом, расслаблено и
тепло, хоть и в снегу, Ченчин увидел вдали силуэт собаки:
она подбежала к хозяину, поднялась на задние лапы, прыгнула и
кувыркнулась, подняв белый вихрь на фоне туманного диска
дневной луны… А потом, когда он вернулся сюда, на другой день,
словно Раскольников на место преступления, – увидел на
снегу, рядом с двумя «космонавтами» – собачьи следы.

Он стоял на этом удивительном месте и пытался вспомнить, представить
то, что происходило здесь вчера. Но лунки были пусты, хотя,
как и положено в таком фантастическом кино, в лунках должны
были сначала появиться смутные скелеты, обрасти дымчатой
кровеносной системой, плотью…

Ченчин лег в свою лунку, в свое идеальное ложе, устроил в углублении
руку, слившись с собой вчерашним.

Прямо перед глазами был снег, снег, снег… Ченчин никогда не видел
снег так близко. Оказывается, в снеге больше воздуха, чем
вещества. Кристаллы лежат изломанными образами детства,
подразумевая и сосновый бор, и пальмовую рощу, и заброшенное
кладбище…

– Надо вставать, простудимся, – сказал Ченчин.

– Фу, заботливый какой! – сказала женщина.

– Как тебя зовут, спортсменка? – спросил Ченчин.

– Лидочка, – ответила женщина. – У меня такого еще никогда не было,
– весомо уточнила она.

И исчезла – растворилась в снежном сумеречном тумане, не назвав ни
своего телефона, ни адреса, и он искал ее целыми днями,
пригибаясь, вынюхивая следы-лодочки, кувыркаясь в снежной пыли на
фоне луны или солнца, словно гончий пес, и наконец он нашел
ее, и все повторилось, и вскоре они поженились, и жили
долго и счастливо… Вот, если бы так, кхе-кхе, и закончилась эта
замечательная история… Но – увы!

2

Лидочка – теперь уже в качестве его законной жены – перед тем, как
выбежать, готовила ему завтрак: всегда одно и то же –
бутерброды, два крутых яйца, чай и что-нибудь сладкое к чаю.
Впрочем, это мог быть тот же бутерброд – с вареньем, например…

Нет, господа! Надо их видеть, эти бутерброды. Крупными кольцами
порубленная колбаса, неочищенная. Масло, не намазанное, а
пластами положенное на хлеб. Если шпроты, или сгущенка – то всё
течет и липнет. Кроме бутербродов, Лидочка ничего не умела
готовить, даже яйца варить не умела.

Убить ее было мало. Да, именно так: мало было ее убить.

Она никогда не могла сварить яйцо всмятку – яйцо получалось в
мешочке. Отчаявшись ее научить, Ченчин постарался привыкнуть к
яйцам вкрутую. Но и такие яйца бедняжка не могла приготовить
вполне. Она снимала кастрюльку с плиты и ставила ее под струю
холодной воды, для того, чтобы скорлупа отстала от яйца. Но
это ошибка, дорогие товарищи! Чтобы скорлупа отстала от
яйца, яйца надо ставить под струю холодной воды не в кастрюльке.
Яички, граждане судьи, следует вынимать из кипятка столовой
ложкой и сразу помещать под струю холодной воды.

– Убить ее было мало, – так закончил Ченчин свою речь на суде.

Все, кроме тещи и матери, закусывали щеки, чтобы не рассмеяться. И
был еще один мужчина на камчатке – товарищ из Спорткомитета –
он тоже не закусывал щеки. Ченчин где-то видел его суровое
лицо: он был похож на газовщика, который приходил в тот
самый день…

Невменяемым Ченчина не признали и дали ему восемь лет. Выпустили
через пять – по амнистии, когда мать уже была при смерти.

3

Ченчин ворвался в измененный мир. Посадили в 1990-м, вернулся в
1995-м. Сажали в Советском Союзе, вернулся – в Россию. Сажали
здорового сорокалетнего мужчину, вернулся старый больной
импотент. Злостный онанист.

Продрачиваясь примерно каждые два часа, Ченчин грезил снегом. Снег
был во рту, в глазницах, между пальцев. Яйца холодил снег.
Вбивая Лидочкину жопу в снег, снег, снег, Ченчин думал, что
сейчас его поймают, возьмут за шиворот, поднимут с кончающим
хуем и ткнут головой о дерево, как скомороха в каком-то
говняном кино. И потом на его лысине останется страшный шрам. На
всю жизнь. На всю эту проклятую жизнь…

В которой уже не было ни матери, ни Лидочки, этой несчастной жены,
которую он убил, которая всё, что в жизни умела – бегать на
длинные дистанции и отдаваться.

Вот за это последнее Ченчин ее и любил.

Но однажды ему стало ясно: в ее розовых складках хозяйничает не он
один. Не спрашивайте, почему. Есть у нас интуиция – дама,
хоть и капризная, но честная…

О, Лидочка! О, жилочка! Если бы ты не отдалась в первую секунду
знакомства, а выдержала, как порядочная, хотя бы несколько
часов… Тогда, может быть, я и сумел поверить тебе.

4

Ченчин сделал на заводе заточку, смазал заточку маслом, чтобы легче
вошла, чтобы сразу пронзить обоих, как в песне поется,
сверху вниз, как долбят лед. Для заточки Ченчин приспособил чехол
от удочки. Зачехленная заточка умещалась в рукаве, от плеча
до запястья, отчего руки, почему-то сразу обе, стали
деревянными, и Ченчин шел, не размахивая руками, словно старина
Печорин, словно комиссар Жюв со своей третьей рукой.

И вдруг он увидел следы Лидочки… Это были те самые шипастые
кроссовки, которые он подарил ей на Новый год. На тропинках было
множество разных следов, туда и обратно, но у следов Лидочки
сегодня была одна интересная особенность: они всегда шли в
паре с крупными мужскими. Наконец, этот счастливый тандем
свернул с тропинки в снег, исчез в туманном ельничке.

Ченчин расчехлил заточку и вошел в чащу. На полянке лежал
«космонавт» Лидочки. От него, дальше сквозь ельник, уходили следы:
спортсмены прервали пробежку на несколько минут и опять
возобновили ее.

На снегу было что-то расстелено, потом снято, с крупными складками и
отпечатками швов, наверное, мужское пальто: но даже через
эту пальтовую ткань пропечатались ее ягодицы, чужим мужчиной
глубоко вбитые в снег, снег, снег…

5

В то утро Ченчин запомнил ее дрянную шутку: два яйца на тарелке
вкупе с эклером символизировали хуй. Он обхватил эклер губами и
представил, как Лидочка делает минет. Она всегда норовила
отказаться от утреннего секса: если он просыпался раньше, она
успевала увернуться и убежать. Ей якобы была нужна энергия
для пробежки. Теперь он знал, что на самом деле, она просто
не хотела портить любовника мужем. Свежего снежного человека
– кислым, протухшим, вялым…

– Останься сегодня дома! – сказал Ченчин.

– У меня кросс через неделю, – сказала Лидочка, непроизвольно глянув
на часы. – Надо тренироваться.

– Я все знаю, – строго сказал Ченчин.

Он стоял, над ней, маленькой, возвышаясь – грустный, суровый и злой.

– Ты чё? – изумилась Лидочка и вдруг, всё осознав, завопила:

– Не-ет!

Ченчин схватил заточку обеими руками, размахнулся и вонзил ее в
Лидочку сверху вниз. Заточка вошла в темечко, пронзила мозг и
остановилась над колодцем горла.

Ченчин крякнул и сделал второй рывок. Заточка легко прошла через
пищевод, пронзила розетку Карди, желудок и кишечник. С третьим
рывком заточка вышла наружу через анальное отверстие,
блеснув красно-коричневой каплей на острие. Таким образом, заточка
почти полностью скрылась внутри Лидочки, легко пройдя через
все ее пустоты, и Лидочка была как бы посажена на кол,
только наоборот, сверху вниз – это ли не достойная казнь за
прелюбодеяние?

Ченчин отпустил заточку. Некоторое время Лидочка стояла перед ним,
прямая, как палка. Она жалобно смотрела на мужа большими
голубыми глазами и ничем не отличалась от живой, разве что,
только из темечка у нее торчала пипочка.

Потом глаза Лидочки налились кровью, и ее тело плашмя рухнуло на пол.

– Так, – пробормотал Ченчин. – Теперь надо сосредоточиться…

И в этот момент раздался настойчивый звонок в дверь. Ченчин
подкрался, прислушался. Звонок повторился. Затем перешел в
решительный стук.

– Откройте, – послышался взволнованный мужской голос. – Я пришел
проверить газовые вентили.

У Ченчина затряслись поджилки.

– Мы вас не вызывали, – прохрипел он пересохшим горлом.

– Плановая проверка, – настаивал голос. – Газовые вентили. У меня с
собой газовый ключ.

– Газовый ключ, – грустно повторил Ченчин.

Он подумал, что лучше бы впустить мастера, плотно затворить дверь в
комнату и проводить его на кухню: ведь надо еще как-то
спрятать труп, или даже расчленить его, а вдруг потом этот
случайный свидетель… Но вот только запах… После убийства почему-то
остается какой-то странный запах на весь дом. Теплый
говняный запах убийства… Ченчин заметил, что все еще держит в руке
окровавленную заточку.

– Шел бы ты лесом! – вдруг завизжал он. – Может честный человек,
наконец, трахнуть с утра свою жену или нет?

Ченчин услышал удаляющиеся шаги. Вернулся в комнату. Лидочка все еще
лежала на полу. Действительно – куда же ей деться? Кровь
уже впиталась в ковер.

Ченчин положил заточку на пол, рядом с Лидочкиной головой. Прошел в
ванну, вымыл руки, глянул на свое лицо в зеркале. Оделся,
вышел на улицу. У подъезда околачивался какой-то тип с
чемоданчиком, наверное – тот, из газовой службы. Ченчин где-то
видел его суровое лицо: он был похож на товарища из
Спорткомитета, который в прошлом году повесил Лидочке на плечо ленту,
руку ей уважительно пожал… Он недобро посмотрел на Ченчина и
скрылся в дверях подъезда.

(Окончание следует)

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка