Поэзия

1.Тень

«Аннунциата!» – пронзительно закричал молодой Ученый.

Нет, это было во втором акте, когда в зале стало свежее, а неисправный
проектор на стенке балкона (я сидела как раз возле него, в первом
ряду) невыносимо, шумно начал свою работу. Тогда я уже была спокойна,
и лишь сокрушалась, что в начале спектакля – я искала в темноте,
в сумочке некое подобие веера – мне под руку попался старый документ.
Теперь он был смят, к тому же опечатан следами мокрых пальцев.

Неудачный день.

«Аннунциата, ну где же ты?».

Первый час был полон сомнений. Где же она – не та, кого искал
Ученый, но кого сама Пунктуальность (маска моего лица была давно
ей привычна) так и не дождалась в назначенное – строго вымеренное
и выверенное – время. И все-таки: где, где черти могут носить
того, кого с таким не-божественным

не-терпением ждут, считая ход стрелок и стук сердца. В зале пахло
потом, и я с ужасом представляла, во что превратились конфеты.
В коробке. В моем пакете. Надо было поблагодарить старую женщину,
ведь она – столь внезапно, сколь внезапна была моя злопамятность
– оказалась добра ко мне. И порекомендовала принца – ко всему
прочему. Голубых ли кровей – не знаю, но однозначно: прекрасного.
Это было еще по весне, так что не поверить в её слова – вот он,
благородный, и как посмотрел на меня! – когда апрельская свежесть
отупляет своим ароматом, а воздух столь прозрачен, но видим, и
старательно стирает все краски в полутона (что правда, что – нет?)
– никак не возможно.

В антракте лестница – с 4 на 3 этаж – казалась бесконечно длинной.
«Дай мне твой билет» – привычка. Ну как же: билетер! Вот. «Ой,
дурочка! Не могла позвонить?». Я пожала плечами. Седая женщина
улыбнулась и долго не соглашалась взять конфеты, пока не поняла:
я сержусь.

Про принцев – ни слова. Впрочем, я была занята другим. Объявилась
моя Пропавшая, и все фантазии (королевские семьи в том числе,
но в основном: траур, черное платье, слезы в подушку – или хотя
бы злая размолвка) показались пьяной глупостью.

Начался 2 акт. Престол остался пустым. Сердца зрителей тоже. Как
хорошо все же хоть иногда читать пьесы! И ходить из театра пешком.
Ведь тогда я видела – правда, четко видела – как следом за мной
по проспекту, заглядывая в чужие окна, ползла утомленная Тень.

«Аннунциата!».

2. Танец

Мне никогда не хватало решительности. Впрочем, другие так не считают.
Но позвонить совсем незнакомой женщине (как просила её мама) в
12 часов – и ночи – этого я не сумела. И лишь через месяц, когда
в её доме (ну, теперь-то уж точно) наверняка не вспомнят мой голос,
я набрала номер. С объявления. Такого, что обычно, измазавшись
канцелярским клеем, крепят к столбам и заборам. Она сама взяла
трубку. Говорила приветливо, но ровно и жестко, и мне показалось,
что ей далеко за сорок. Нет. Мы встретились на улице – она сама
предложила: боялась, что я не найду дорогу. Молодая и милая. Очень
– теперь я не сомневаюсь. Я полюбила все, что тогда удалось увидеть.
И зал, и паркетный пол. И лестницу (эту тоже).

И (как это привычно, как легкомысленно и свойственно нашим натурам)
незамедлительно: пустила корни. К декабрю уже зацвела, думая,
что предназначено всегда, в ритме – не вальса, но все же – сиять
розовыми лепестками. Пока сама не брошу семена на ветер, и новая
почва не примет меня: преданную, но предавшую.

Но вдохновение иссякает, музыка не звучит. К тому же, цвести по
зиме – чудо, а я и не знала. Раньше.

3. На аллее

У меня красивые глаза. Да, я очень старалась: с утра, перед зеркалом.
Ведь кто знал, кого бы я встретила: процессию, эскорт – и самого…

Но нет.

«Красивые глаза». И почему даже в правде (с чего бы так жестоко
врать и без того высокомерной особе?) бывает столько пошлости.

Ну, незнакомец. Но разве может сравниться с… Перспектив – никаких.
Уж простите. Слишком я разомлела в свете закатного солнца – иначе
бы Вы не сидели рядом. Сегодня безнадежный вечер. Для Вас тоже:
придется разделить со мной мое горе!

Читать стихи – пожалуйста. Это лучше, чем о погоде. Не так банально,
наверное. А дальше – просто комедия! Если бы Вы – мужчина – рассказали
мне, что значит рожать, я бы слушала. Да-да, и очень внимательно.
Но как писать стихи!.. Если бы Вы знали, какой глупостью были
Ваши слова. Даже не они, но: Вы говорили мне! Эх, вот вам и случайное
знакомство. Будьте осторожны – впредь – когда сядете на скамейку
в парке к рыжеволосой девушке. Тем более если видите: она читает
Вирджинию Вулф.

4. Крест

Говорят, человек соткан: аккуратной, точной швеёй; миллионом мелких
стежков – не только руки-ноги, но клеточка к клетке. Надо смотреть
вплотную. Но ведь не каждый подпустит. Вот и кажется: мешки с
опилками, а то и полые. Лишь говорить умеют. Но нет: миллион лоскутов.
Руки-ноги. Части.

Кто-то дернул за ниточку, и шов поплыл: шире, шире. Как бусинки,
посыпались случайности: одна, другая, третья. В ночь и дождь.
А потом – собирай.

«Киновеевское». При чем тут кони? Все время путаю: “кино-“, “кони-”.
Какая разница… ей? Похоронили. Точка. Да, сшили заново: всем так
хотелось посмотреть. Мастера; спасибочки.

5. По дороге

Много понимаешь, когда идешь по набережной. Когда поставишь свечку
– вот только что, и часа не прошло. Принц или нет, мой или уже
с принцессой – не важно. Главное, целый, то есть не по лоскутам
(из шелка, хлопка и плюша – какое же это счастье!). «Никого не
ждем, никого не ищем». Я не лгала: я молчала. Чтобы сказать, надо
набрать смелости. Или хотя бы воздуху. И тогда опустить глаза,
закрыть дверь, отвернуться, уйти – Ваш грех (ведь знаешь, что
есть узлы!). Но я помолилась за каждого.

***

Когда пишешь сломанным грифелем – чертовщина страшная. Криптография.
Иероглифы. Для романтика это опасно. Как и гулять до заката: в
августе вечера холодные, мерзнут руки, щеки и шея.

И карандашные линии быстро стираются. В полосы.

6. Вместо P.S.

Аннунциата обняла Ученого. Принцы ведь тоже весьма неглупы, и
даже подаются в науку.

Он закутал её в свой шарф; надел пальто и перчатки (уже за кулисами).
А над сценой – когда зал опустел – летали бумажные ласточки.