В дороге (под редакцией Владимира Иткина)

Зеленая Шляпа

Среди библиофилов России встречаются люди поистине фантастические.
Чудаки и оригиналы, как любил говорить Пыляев, а я повторю за
ним. Я тоже встречал таких одержимых личностей, которые за
редкую книгу готовы были продаться кому угодно – дьяволу,
ЦРУ, человекорыбам с Юпитера, эфиопской мафии.

Одним из самых ярких представителей библиофилов такого рода был
Лодыгин Николай Николаевич по прозвищу Зеленая Шляпа.

Среди петербургских книжников в 60-80-е годы Лодыгина знали все. Это
был абсолютно безумный книжник, прославившийся когда-то
тем, что заявился в американское консульство и потребовал
политического убежища. Случилось это после того, как у Лодыгина в
букинистических магазинах перестали принимать книги. А жил
он исключительно тем, что играл на непостоянстве цен:
покупая, например, в «Старой книге» на Московском проспекте
«Собрание портретов россиян знаменитых» Бекетова за 1000 тогдашних
рублей, нес его на Литейный и продавал там вдвое дороже.

За спекуляцию (была такая статья в Уголовном кодексе) посадить
Лодыгина не могли; в прошлом постоянный клиент всех городских
психушек, он прикрывался железной справкой о невменяемости.
Прописать на постоянку в лечебницу не хотели – из-за острой
нехватки мест. Поэтому поступили просто – товароведы всех
букинистических магазинов города договорились между собой у
Лодыгина книги не принимать, лишив его тем самым единственной
доходной статьи.

Вот тогда-то Николай Николаевич, посчитав это политической
провокацией, пошел сдаваться американцам.

Те, как на Лодыгина посмотрели – сандалии на босу ногу, пиджак на
голое тело, мятая зеленая шляпа, – так сразу дали ему от ворот
поворот. Словом, никакого убежища Николай Николаевич не
получил, а имел долгую беседу с работниками органов
государственной безопасности на предмет того, что психи бывают разные,
и есть психи наши, советские, психи-патриоты, а есть другие,
готовые за жевательную резинку и кеды фабрики «Адидас»
продать любимую родину. Строгих мер к виновнику все же решили не
применять, ограничились серьезной беседой и направили
очередной раз в психушку.

Таких сумасшедших книжников, как Николай Николаевич Зеленая Шляпа, в
прежнем Питере было хоть пруд пруди. Саша Гэ (Говно), Витя
Полчерепа, Слава Железнодорожник… О любом из них можно
писать поэмы, и когда-нибудь они будут написаны. Город, страна,
вселенная должны помнить своих героев.

«Золотой ключик» Алексея Толстого

Маленькая каморка, кусок холста на стене, на холсте нарисован очаг.
«Здесь живет писатель Алексей Николаевич Толстой?» «Здесь
живет папа Карло, а к Толстому – это туда.» Холст
откидывается, за холстом – дверца. Звякает золотой ключик – и мы
попадаем в сказку. Заставленный снедью стол, жаркий пар над
тарелками, вино в прозрачном графине. И над всем этим пиршественным
блаженством – его величество Алексей Толстой, классик нашей
советской литературы. Неважно, что вокруг вместо дворцовых
чертогов – грубые деревянные стены. Война как-никак, враг на
родной земле. Глухо ворчит артиллерия. Самолеты буравят
воздух. Толстой поднимает тост. За Сталина, за победу, за
советский народ. Тепло, сытно, уютно, но надо выбираться на
холод, за эти деревянные стены, в голодный, продрогший мир, в
голодную разрушенную страну. Прощайте, Алексей Николаевич.
Спасибо за угощение. Привет вам из блокадного Ленинграда от
вашей бывшей жены.

Если прошлое мешает вам жить, это прошлое следует уничтожить...

«...Не часто я у памяти в гостях,
Да и она меня всегда морочит.
Когда спускаюсь с фонарем в подвал, 
Мне кажется – опять глухой обвал
За мной по узкой лестнице грохочет...»

Это Анна Ахматова, «Подвал памяти» – стихотворение, которое она
читала Толстому в Ташкенте, в эвакуации. Алексей Николаевич
сказал тогда возмущенно: «К этому незачем возвращаться».

...Но что-то внутри тебя тянется в далекие годы, кто-то тебя оттуда
зовет, смотрит на тебя пристально, мешает тебе привыкнуть к
роли, которую ты взялся играть. Прошлое – это враг. Если
враг не сдается, его уничтожают. Писатель тот же солдат. Только
в руках у него не автомат, а перо. Впрочем советский
писатель уже давно приравнял перо к автомату или к артиллерийской
пушке.

«Когда-то мы смотрели в Театре Ленсовета инсценировку «Хождения по
мукам». Романа я не читал, но спектакль мне понравился. На
сцене размалеванные, крикливо одетые футуристы, красавец
Бессонов, загримированный под А.А.Блока... Рядом со мной
Эйхенбаум ерзает в кресле. В антракте спрашиваю:

– Вам что, дядя Боря, не нравится?

Он отводит меня в сторону и говорит очень серьезно:

– Ты сейчас, Миша, может быть, не поймешь то, что я тебе скажу. Но
запомни на всю жизнь. Это все ложь.

– Что, дядя Боря? Спектакль?

– И спектакль... и Бессонов, и роман этот в основном ложь».

Это Михаил Козаков – цитирую по его «Актерской книге».

Толстой писал в Россию из эмиграции: «...Ехать в Россию и хоть
гвоздик свой собственный, но вколотить в истрепанный бурями
русский корабль».

В 1923 году Алексей Николаевич вернулся на родину. И понял –
прошлого не вернуть. Прошлое надо переписывать заново. И то, что
было, – убить, принизить, высмеять и выкинуть вон. И на те
книги, которые написаны на чужбине, надо смотреть теперь «под
другим углом, с советской стороны границы, разделившей мир».
Он переделывает написанные в эмиграции «Аэлиту», роман
«Сестры» (первая часть будущей трилогии «Хождение по мукам»). Он
переделывает себя. Он вколачивает свой собственный гвоздь в
истрепанный русский корабль.

Работу над сказкой о Буратино Толстой начал в 1935 году. Собственно
говоря, начал он ее много раньше, еще в Берлине, но тогда
это была литературная обработка чужого перевода сказки Карло
Коллоди «Пиноккио». Потом, в 1934 году, он подписывает
договор с Детгизом, но работа почти не движется и лишь весною
35-го года, отлеживаясь после инфаркта и отложив на время
трилогию, Толстой пишет «Золотой ключик». Книжка вышла совершенно
не похожей на итальянский оригинал. И не только потому, что
работал над ней русский художник. Толстой сделал ее
намеренно не похожей – он еще раз доказал себе и другим, что с
прошлым покончено навсегда. Игра на понижение, осмеяние и, в
результате, уничтожение прошлого – вот задача, которую он
поставил и выполнил в сказке о Буратино.

В рукописи «Золотой ключик» назван «новым романом для детей и
взрослых». Такое сознательное подчеркивание состава читательской
аудитории говорит о многом. На первом месте, конечно, дети.
Но дети видят кукольный театр, поверхность. А что под ней, в
глубине, – это могут разглядеть лишь взрослые.

Образованный читатель тех лет прекрасно понимал, кого имел в виду
Алексей Толстой, выводя на арену сказки тех или иных
персонажей.

Главный сказочный антигерой Толстого – поэт Александр Блок.
Удивительно с каким постоянством классик советской литературы
направляет свое перо против автора «Соловьиного сада» и
«Незнакомки». Ведь до этого он уже вывел классика поэзии символизма в
образе поэта Бессонова из романа «Сестры». Анна Ахматова
считала это «сведением счетов и непохожим пасквилем».

Лично Александр Блок писателя Алексея Толстого не оскорблял никогда.
Для Толстого это имя всего лишь символ – символ прошлого,
символ круга единомышленников, к которому когда-то
принадлежал и сам Алексей Толстой. Круг тот давно распался, но память
не давала покоя. А если враг не сдается, его уничтожают.

Блок выведен в сказке про Буратино под маской Пьеро. Пьеро – поэт,
Пьеро безумно влюблен в Мальвину, Пьеро пишет Мальвине стихи.
Про пляшущие на стене тени:

Пляшут тени на стене, -
Ничего не страшно мне.
Лестница пускай крута, 
Пусть опасна темнота...

Про болото:

Мы сидим на кочке,
Где растут цветочки...

Мотивы «теней на стене», «болот» напрямую взяты из Блока.

«А роза упала на лапу Азора» – пишет Буратино под диктовку Мальвины
знаменитый палиндром А.Фета, читающийся что справа налево,
что слева направо – одинаково. Роза здесь отсылка читателя к
блоковской драме «Роза и крест». Сцена пародирует драму. У
Блока – героиня Изора, роза падает у нее из руки. У Толстого
рука красавицы – это собачья лапа. Все поставлено с ног на
голову, все осмеивается и пародируется. И сама Мальвина –
пародия. Имя это, придя в Россию в XVIII веке из «Поэм Оссиана»
Макферсона, стало символом романтической любви. К XX веку
оно прижилось в романсах , романтика из него улетучилась и
оно стало нарицательным именем проститутки. И сам лес, в
котором в маленьком домике живет возлюбленная Пьеро Мальвина, –
ни что иное как пародия на блоковский «Соловьиный сад»,
приснившийся поэту во сне. Вся линия Мальвина-Пьеро – умело и зло
спародированная семейная трагедия Блока.

Пародирует автор не только Блока, но и его окружение. Например,
кукольный владыка Карабас Барабас, от которого сбежали маленькие
актеры-куклы, – пародия на Всеволода Мейерхольда и его
теорию «режиссерского театра».

Итак, «Золотой ключик» – пародия. Злая, несправедливая, сделанная во
многом лишь потому, чтобы очередной раз отделить себя от
круга писателей, подчеркивающих свою принадлежность к
Серебряному веку литературы. Это опальные Мандельштам, Ахматова. Это
писатели-эмигранты, к которым Толстой сам когда-то
принадлежал. Своей сказкой про Буратино он заново продемонстрировал
власти свою советскость.

Но сказка на то и сказка, чтобы жить самой по себе, независимо от
желаний автора. «Золотой ключик» присвоили себе наши дети.
Теперь он принадлежит им, и детям дела нет до чьих-то
мстительных замыслов и грызущих совесть воспоминаний.

Пусть сказки принадлежат детям!