Комментарий |

«Варум ди медхен либен ди зольдатн?..»

«вынесло накатило

моя голова как шар

колотится о затылок:

Господи, оплошал»

(А.Очиров)

господи, оплошал
площадь полным-полна
синих гвардейцев шаг
медленный, как луна

пчёл и стрекоз родня -
праздничная мигрень
не отпускай меня,
господи, обогрей

господи, погоди
дай потушить огонь,
вырванный из груди
блеском твоих погон

ёкает в животе,
пот леденит виски
барышня, в тесноте
вставшая на носки,

мальчик со стопкой книг,
писарь с пером в башке...
господи, намекни,
что там, в моем мешке!..

мальчик без головы
алая с белым шаль
ну, оплошал, увы,
господи – оплошал

в шорохе кинолент
зрители скажут: зря
этот дурак студент
бомбой убил царя

ВАРУМ ДИ МЕДХЕН ЛИБЕН ДИ ЗОЛЬДАТН?..

1 Натюрлих, Ганс, ее глаза нежны И зелены, как яблоки лесные. Из этой отвратительной страны Не нам с тобою выпадет – домой. Нас похоронят в первый день весны В огромной развороченной России, Где ночи неприятно холодны В любой сезон – особенно зимой. Я стану, Ганс, являться ей во сне. Мне двадцать пять, она меня боится. Конечно, на войне – как на войне, Но кончится война когда-нибудь. Когда меня целует в тишине Моя русачка, пленная синица, Я опускаю веки, и ко мне Слетает ангел нежности на грудь. Ей сорок, Ганс, ее троих детей Я по ночам во тьме дыханье слышу. Она от мужа с фронта ждет вестей – Он целит в нас из тысячи стволов. И тысячи уродливых смертей Царапают, крича, над нами крышу, Когда в свои объятья без затей Ее ловлю, как Дидель-птицелов. Ей сорок, Ганс. И плачет надо мной Она, как мать. Куда там нашим гретам! Натюрлих, друг мой, с вражеской женой Мне лучше, чем с возлюбленной женой. Нас похоронят будущей весной – Так надо, Ганс, не забывай об этом. Но мне, натюрлих, это все равно, Когда русалка плачет подо мной. Так надо, Ганс, мы умереть должны – Такая кровь не скоро растворится, Впитается, и с будущей весны Какой-нибудь березкой... видеть сны... И невпопад – глаза ее нежны! – Моя русачка бледная склонится Над холмиком – продрогшая синица... Мне хватит, Ганс. Она мне будет сниться. Нас похоронят в первый день весны. 2 Я спрятала фото твое, я надела чулки, Которые муттер в день Ангела мне подарила. Ты помнишь, мой ангел, я часто тебе говорила, Как сладко над краем чулка прикасанье руки... Прости меня, Гюнтер! Ты помнишь, мы были в кино? Твой черный мундир – все соседки от зависти выли... Я спрятала карточку, Гюнтер, тебя же убили, Убили в начале войны, и теперь все равно. А этот глядит, не сводя обжигающих глаз, И сводит с ума, не сводя... но не в этом же дело! Я очень ждала тебя, веришь? – на фото глядела, И все вспоминала, как все это было у нас. Майн либер, я в спальне, дрожа, надевала чулок, Не думая о фатерлянде – мечтая о хлебе, Еще о тушенке, о сахаре... ты в своем небе Не знаешь... а знаешь, он целый мешок приволок! Прости меня, Гюнтер, от голода сводит живот, Но голод полезен для талии, милый, для кожи, И кожа моя, что покрыта мурашками дрожи, Горячей руки, хоть какой-нибудь, ангел мой, ждет. А ты ведь теперь в небесах, и тебе наплевать. Я стала добычей – таков ваш военный обычай. А хочешь, скажу?.. Наконец-то я стала добычей - Стонать, извиваться, царапать, кусать, целовать... Пожалуйста, Гюнтер, не надо смотреть свысока, Как тело дрожит от касанья над краем чулка. Мой браунинг – ты называл его дамской игрушкой?.. - Заряжен, майн либер, и ждет у меня под подушкой. Добыча врага, я уже не боюсь ничего. Я немка. Мы кончим, а после я кончу его. Он мальчик, дикарь, он никак не ферштеен, никак, Что враг побежденный – не друг, а по-прежнему враг. Нет, Гюнтер, пока что не надо смотреть, погоди. Сейчас этот мальчик умрет у меня на груди, И, сжав его влажные кудри в холодной горсти, Я дуло вложу в свой еще неостывший, горячий, Накрашенный рот. Пожелай мне, мой ангел, удачи. А что испугалась и спрятала фото – прости.

***

Ах, Сюзанна, твой зуав не вернется из похода. Веришь, здешняя погода не годится для забав. Уходил по февралю, отдавал себя отчизне... «Ах, Сюзанна, больше жизни я тебя люблю!» На балконе у перил вспоминаешь на рассвете: Твой зуав слова вот эти – нет, не говорил. Что ему? Да все в дыму, кони, ружья, пули, залпы. Он бы, может, и сказал бы – да не знал, кому. Полк несется взапуски белым снегом, следом санным. Твой зуав тебе, Сюзанна, не напишет ни строки. Пуще дождика шрапнель, звонче жаворонков пули. Ну, кому нужна в июле эта синяя шинель? Вся дырявая насквозь, в девяти местах пробита. Что осталось от любви-то? Ручки врозь и ножки врозь. Зря ты веришь в чудеса – не видать тебе зуава. Пала алая роса, стала воинская слава. Увядает алый рот, но глаза остались те же. Кто себя мечтами тешит, тот себе местами врет. Два коротеньких письма, да и те, сказать по чести, Как положено невесте, сочинила ты сама. И, в слезах ли, во хмелю, во смиреньи, в укоризне - Эти строчки дольше жизни: «Ах, Сюзанна, больше жизни я тебя люблю!»
Последние публикации: 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка