Комментарий |

Элевсинские сатиры № 10. Зола, вода, Деррида

Жак Деррида, Золы угасшъй прах
Пер. с франц., предисловие и комментарии В. Е. Лапицкого
СПб.: Академический проект, 2002
ISBN 5-7331-0251-9


Невозможно дважды взойти на тот же костер. Если ты не зола. Сколько
бы золе не оставаться в костре — новых трансформаций не
предвидится. По правилам игры «ножницы-камень-бумага» золе
угрожают разве что вода. Это противостояние странно. Откуда бы
взяться отрицанию? Зола — лишний, избыточный элемент в любой
философской системе от ионийской, классической эпохи, до
фэн-шуи в переложении для домохозяек.

Ее, по сути дела, нет. Огонь пожрал — финита, баста. Нам предстоит
рассуждать о несуществующем, не сказать — о несущественном.




***

А лучше петь на много голосов.

Деррида — стилист par excellence — в роли
начальника хора. Полифонию трудно перекричать, да и не нужно,
пожалуй. Если не хочешь присоединиться к хору, разумнее промолчать,
выждать время для звонкого соло. Стиль — цемент получше
концепции.

Зола, смешанная с водой, входит в состав строительного цемента.
Текучие, сыпучие, аморфные, они связывают друг друга, связывают
все со всем.




***

Итак, земля, вода, огонь и воздух. Есть пятая стихия — эфир.
Попробуем примерить. И тот, и другая пронизывают все. Внедряются
частицей жизни в смерть и смерти — в жизнь.

Но нет, эфир — скорее, дым, унесшийся от мертвого к живому. Хотя —
поди пойми, где смерть, где жизнь. Дым душит, способен убить.
Золой удобряют поля. По всей видимости, эфир есть и зола, и
дым вместе. Второстепенный дуализм на границе огня и
воздуха, будущего и прошлого.




***

Зола — это кофейная гуща наоборот.

В неразмешанной золе проступают контуры прошлого, в кофейной гуще —
будущего. Если же размешать их, то зола, теряя форму,
устремляется в будущее, а кофейная гуща — в мусорный бак.

Кофейная гуща зачаровывает и тормозит наступление того будущего,
которое сама же и предсказала. Всегда хочется увидеть что-то
еще. Зыбкость и ненадежность зрения.

Когда огонь потухает, огнепоклонник больше не смотрит на кострище, а
берется за кочергу. Зола вызывает немедленное желание
размешать ее. Зола, еще хранящая форму сгоревшего, и уже
размешанная зола — две разные субстанции.




***

Противостоять сжиганию и жечь самому.

Что следует жечь — то, что красиво горит и приятно пахнет. Время —
полоски на ароматических палочках.

Зола или пепел? Оба сразу. Для Деррида существенен женский род
(la cendre), а русский язык тут как тут со
своими дуализмами и избыточностью. Один дуализм заставляет
помнить сразу обо всех. «Западно-восточное паспарту» — такое
название дает переводчик своей черно-белой, жарко-холодной
эссейной рамке.




***

«Зола, само слово, никогда не находится здесь, но — там» (стр.63).
Имеется в виду созвучье артикля женского рода
la и наречия — там. Но при чем здесь,
скажите, зо-? Всего дело лишь в том, что
это слово женского рода, но любое слово женского рода во
французском языке — там, не здесь. Недосягаемость женского,
тайный франкофонный матриархат. Этот штрих поверх буквы «а» —
очень короткий, правда?

Зола, само слово,— следует перевести, если быть совсем уж вольным и
до конца отдаваться стихии языка — оно и золото, и зло.
Поверхностная, мандельштамовского пошиба фоносемантика («Воронеж
— ворон, нож») — знак того, что мы имеем дело с
литературой, а не с философией.

Чтобы приблизиться к истинному смыслу слова (например, «зола»),
следовало бы наградить его длиннейшими и распространеннейшими
ассоциативными рядами из всех доступных языков.




***

В концепции вавилонских башен странным образом отсутствует падший
(на башню) ангел, вельзевул, бааль зевель — хозяин грязи
(золы?) — прекрасно понимающий все, что говорится на
стройплощадке и холодно командующий: ты, Иван, неси кирпичи, ты,
Авраам,— раствор, ты же, братец Жак, возвращайся вниз, отдыхай пока
что.

Мы опять приходим к множественности, лишь чтобы заметить:
разнообразие похвально, но универсальность — выше.




***

В этом связь. Аргументированность contra многоголосие.

Не зря именно этому тексту ниспослано хитроумное послесловие (Ж.
Деррида, «Есть ли у философии свой язык?») Истина как набор
мнений спорщиков и истина как система кабинетных доказательств.

В споре — на полюсах — покоятся два мнения, принадлежащие двум
собеседникам. В процессе дискуссии спорщики не углубляют их, а,
напротив, ослабляют, ибо движутся навстречу друг другу. В
диа-, полилоге вряд ли возможны прозрения, полет мысли. Истина,
может, и рождается в споре, но это очень адаптированная,
болезненная истина. Для остроты и силы нужен монолог.




***

«Все тексты различны. Нужно стараться не мерить их «одной и той же
меркой», не читать «тем же глазом» (стр. 92). Экая уловка!
Профана убеждают в наличии, как минимум, классификации, если
не бесконечности форм, ибо профан должен знать свое место и
уважать святое — Текст. Артифекса же и философа тоже ставят
на место (непрофанское, но прекрасно иерархизированное): хоть
выпрыгнув из кожи вон, они произведут всего лишь текст
(тексты), только текст, ничего, кроме текста. Тексты же
подчиняются общим законам.

«Модус “доказательности” и даже вообще философия чужды литературе»
(стр. 95). Где же доказательства, положим, у Ницше? Самая
острая мысль — это всегда взлет, острие, отрыв. Между
обыденностью и вершиной лежит «мертвая» зона, которая, собственно, и
принадлежит академической философии, которую она плотно
заполняет системами доказательств и связей.

Наукообразность (будто бы) отсекает от философии литературных профанов.

Я много курю сегодня. Дым улетает в окно. Остается текст. И зола.


Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка