Искусство

О существовании сефардов я узнал в только старшем школьном
возрасте. Мое детство и отрочество прошли в Омске, где
еврейская составляющая населения незначительна по сравнению с
Москвой или Петербургом. В школе, где я учился, в Чкаловском
поселке среди сверстников учеников-евреев не было вообще. С
одним мальчиком по имени Саша Штерн я познакомился в восьмом
классе на районной олимпиаде по физике и математике.
Оказалось, что он из соседней школы. Мы подружились и через него я
стал узнавать что-то об этом народе. То есть слово «еврей» я
слышал до этого, конечно, но оно носило в моем детском
представлении какое-то обидно-стыдное значение, его как бы
говорить вслух в присутствии посторонних почему-то не полагалось. В
детско-подростковой среде фигурировал еврей, как
комичный персонаж каких-то несмешных анекдотов в серии не
менее несмешных про русского, немца и татарина (следует
заметить, что Омская область населена была преимущественно
русскими, немцами и татарами), про американцев, чувашей (?) и т.п.
представителей загадочного фольклора, ждущего еще своего
исследователя. Родители не препятствовали моей дружбе с Сашей,
тем более, что его отец был, как и мой, участником Великой
Отечественной войны. А бабушка поведала мне, что спасшие ее
и ее детей (членов семьи врага народа — ЧСВР — дедушка был
из казаков) от голодной смерти беженцы-поляки, прибывшие во
время войны в Семипалатинск в эвакуацию, были на самом деле
евреями. Бабушка вообще многое мне рассказывала, чего не
рассказывала никому, в том числе своим дочерям, когда-нибудь я
попробую привести в порядок ее рассказы в моей памяти и
записать. Так вот единственной информацией о загадочных,
упомянутых в Священном Писании евреях, был Саша Штерн. Никакого
существенного различия в жизни и быте его семьи я не заметил: те
же ковры на стенах, шкафы, стенки и полки с книгами, что и
у нас. Книги примерно те же.

Так вот о том, что евреи делятся по языковому принципу на ашкенази и
сефардов, я услышал от него. А о том, что сефарды говорят
на староиспанском и где они проживают, например, в Бургосе и
Варне в Болгарии,— я услышал еще позже — от (совершенно
русского, кстати) преподавателя физической химии, будучи
студентом Института Тонкой Химической Технологии в Москве. В МИТХТ
на соседнем факультете — «Р» (резина) училось много евреев,
намного больше половины от всех студентов, с некоторыми из
которых я познакомился в воинских лагерях после 4-го курса.
Часть из них были с рабфака, после армии, попытались устроить
в лагерях подобие дедовщины. Однако ростом самый маленький
из студентов — Слава Розентуллер — оказался обладателем
черного пояса по карате, так что некоторые особо неприятные
безобразия было кому пресекать. В лагеря я брал с собой
самоучитель испанского и поинтересовался у этих ребят насчет
сефардов. Оказалось, что к сефардам, бухарским евреям в среде
московских евреев относятся, как к чукчам из анекдотов...

Общение с представителями других народов, живущих среди нас,—
армянами, евреями, азербайджанцами — дополнительная возможность
познания мира, сопоставимая с путешествиями в дальние страны и
изучением иностранных языков. Знание другого языка имеет не
только чисто утилитарную пользу, но позволяет лучше понять
сам принцип речи, лучше понять свой собственный язык.
Общение с людьми других национальностей, других вероисповеданий
позволяет лучше понять особенности своей культуры. Мне
представляется, что универсализм и синтетизм русской культуры, ее
способность усваивать чужое, переваривать, выживать в
неблагоприятных условиях, поддаваясь-побеждать в конечном счете —
имеет некоторые общие черты с историческим бытованием евреев.

В эпоху усиливающихся тенденций глобализации и обострения
национальных противоречий очень важно стараться получить информацию об
особенностях национальных культур из первоисточника.

Больше всего мне неприятен, ,более того — ненавистен «миф» об
общечеловеческих или «либеральных» ценностях, о «человеческих»
законах, о естественном праве, обо всем мировом сообществе,
цивилизованных странах и пр. обманках, призванных только ввести
в заблуждение. Все это навешивание лапши означает только
попытку навязать интересы одной группы, национальности или
одного государства, блока. Подмена понятий. Эвристический
прием. Включите телевизор или откройте любую газету...

Когда-то итальянская танцовщица Джованна Суммо построила на принципе
«Нельзя создавать искусство, не зная культуры своего
собственного народа» проект «Как протяженна Италия»
(буквально — lunga). Мне думается, что важно знать не только
свою собственную, но и культуру растворенных среди нас, но на
самом деле отнюдь не смешивающихся с нами, народов.
Правильнее, это не раствор, а как бы суспензия, эмульсия, взвесь —
гетерогенное сосуществование субстанций, со своей этикой,
экономикой, эстетикой. Межэтническое сотрудничество музыкантам
дается легче. Вот нам с трубачом Юрием Парфеновым случалось
играть на хануку в хоральной синагоге Москвы, мне — иногда
играть на армянских мероприятиях, а иногда в исламских
проектах, Парфенов озвучивает узбекско-таджикские события в
столице, Роман Бунка ежегодно в рамадан играет на уде в Ливане и
Египте.

Накануне концерта Ясмин Леви в ДОМе я договорился встретится там с
московской пианисткой туркменского происхождения и украинским
музыковедом/директором джазовой школы. По каким-то причинам
обе не явились, но благодаря договоренности о встрече я
пришел за 40 минут до начала концерта и мне удалось успеть
занять едва ли не последнее свободное место. ДОМ был переполнен!
Такое переполнение мне припоминается только во время
выступления ансамбля «Ашхабад» (это музыка средне- и
ближневосточного ресторана). Позади меня была слышна испанская речь — это
студентки, изучающие испанский. Наличие собственно сефардов
среди публики в глаза не бросалось...

Пришлая публика, не знакомая с порядками в ДОМе, нервничая из-за
переполнения зала, не дожидаясь традиционных восьми вечера
начинала было нервно аплодировать в течение предшествующей
концерту четверти часа. Наконец на сцене повился молодой человек,
оказавшийся впоследствии супругом Ясмины, который объявил
по-английски о начале концерта и пригласил на сцену ансамбль.

Собственно говоря, инструментальная часть могла показаться самой
лучшей в музыкальном смысле частью концерта — а если
пользоваться классическо-академическими критериями качества, то она
таковой и была. Ансамбль чисто испанский: Альваро Гарридо
Масиас — перкуссия, Хуан Мануэль Рубио Морал — уд и сантур, Хуан
Карлос Гомес Дельгадо — флейта. Флейтиста впоследствии
Ясмина представила просто как «Карим», а не так, как он значился
в программке.

По порядку — ударные были представлены несколькими бубнами разного
диаметра, тарелками, арабским барабаном, бубенчиками. Почти
на всем перкуссионист играл пальцами, только в паре-тройке
песен — мягкими щетками или палочками. Техника близка к
арабской или даже индийской. Много тембровых находок, полиметрии и
полиритмии. В конце концерта Альваро Гарридо Масиас
исполнил впечатляющее соло.

Темперация уда в целом соответствовала испанскому звукоряду.
Конечно, это не гармонический строй европейской музыки, но и не
арабский. По сравнению с арабской музыкой или иранской — более
ровная темперация, меньше интонационных нюансов, нет
нейтральных секунд, терций, секст. По сути — диатонические
расширенные лады, характерный испанский восьмиступенный звукоряд.
Если возможно провести аналогию, музыка сефардов,
представленная нам ансамблем Ясмины Леви и особенно самой Ясминой, так
относится к арабской, турецкой и балканской музыке, как
азербайджанский мугам к иранскому дастгяху. В целом — музыка все
же диатоническая. Следует отметить, как и в случае
перкуссиониста — совершенную завораживающую виртуозную технику Хуана
Мануэля Рубио Морала — как на уде (арабская лютня, слово
лютня — lute — произошло от арабского al 'ud), так и на
сантуре.

Особых слов заслуживает Карим. Его продольная тростниковая флейта,
напоминающая по внешнему виду персидский нэй, в наибольшей
степени создавала восточный колорит, ориентальную интонацию.
Если арабский уд в целом, как это ни странно покажется,
символизировал испанское начало, то звучание и интонирование,
само звукоизвлечение флейты, атака, мелизмы — исключительно
представляли восточную традицию — Магриб, Турция, Балканы. В
связи с этим противопоставлением хочется вернуться к ударным.

В испанской традиции исполнения старинной музыки есть устойчивая
линия на яркое и интенсивное использование перкуссии. Испанские
ансамбли, а также некоторые французские представляют
старинную музыку не как академически-анемичную, а как некоторый
аналог джаза или рока. Живую, активную, зажигательную! Какой,
она, по всей видимости, и была. Традиция полудохлой музыки,
неритмичной и исполнение ее в таком виде происходит от
движения закомплексованных немецких и английских ривайвилистов в
конце XIX-начале XX века, от противопоставления консортов
немецких и барочных блокфлейт, с их невероятно и неестественно
замедленными темпами. Тенденция яркого, агрессивного
исполнения старинной музыки постепенно нарастает в последние годы
и начинает преобладать уже не только в Испании, но и в
Бельгии, появилась в Голландии и даже Англии.

Ясмин Леви

Неуверенный, казалось бы не вполне профессиональный по
академически-оперным меркам вокал Ясмины Леви вписывается в концепцию
аутентизма, с его отклонениями от идеального строя равномерной
темперации, отказа от оперного дыхания. Меня даже поначалу
покоробили немного эстрадные замашки Ясмины, певшей с
микрофоном, и призывавшей публику хлопать в такт
привычно-дискотечными жестами. По сути, в этом не было ничего плохого. Плохо
было то, что наша публика хлопать в такт не умеет, если это
не ритм на ать-два, как в отечественной попсе или музыке
клезмеров (а советская песня — надеюсь это ни для кого не секрет
— основана на клезмерской музыке). Зал начинал было хлопать
в такт, но постепенно терял пульс, не успевая за
трансформациями акцентов перкуссиониста. Тогда вступал флейтист и
простой мелодией возвращал впавший в оцепенение зал к бесплодным
попыткам поймать метроритм, только кажущийся простым и
понятным. Сидевшая передо мной девушка не только хлопала в
ладоши, но еще и слегка подпрыгивала на стуле, пытаясь таким
образом изобразить полиритмию движениями в тазобедренном
суставе.

Ясмина пояснила, что музыка сефардов, аналогично языку ладино (от
латино, разумеется, другое название джидио, джудесмо и даже
хакета — в Марокко) основана на испанской музыке, в которую
вплетаются элементы музыки арабского мира, Турции, Греции или
Югославии. Подобно этому и язык ладино представляет собой
диалект на основе старокастильского с добавлением
древнееврейских, арабских, итальянских, турецких, греческих и славянских
слов. В виде иллюстрации она спела песню Con Dzhamiyya (С
Розой) — представляющую собой турецкое фламенко — a capella.
Во время исполнения напряженного тремоло один раз мне
почудились немного фальшивые интонации. Вспомнилось, что и Сайнхо
мы (ТРИ«О») критиковали за то, что исполняя монгольский
буддийский гимн «по чистой пентатонике», она поет не вполне
стройно. Возможно, эти непреднамеренные отклонения,
непреднамеренные — потому что они никогда не повторялись и зависели от
привходящих факторов, таких, например, как арбуз из
холодильника перед выступлением — вносили нормальное ощущение жизни,
реального бытования этого гимна в тех или иных жизненных
обстоятельствах. Теперь, 14 лет спустя, понятно, что мы
(ТРИ«О») были неправы. Признаюсь, что я и сам пытаюсь теперь писать
так, как играю на саксофоне... Не совсем правильно, не
последовательно и совсем не академично.

Возвращаясь к Ясмине, следует добавить, что феномен ее уникален не
вследствие уникальности вокальных данных, а вследствие
судьбы. Отец Ясмины — Ицхак Леви, был крупнейшим знатоком и
собирателем музыки сефардов. В полевых условиях — в экспедициях в
Грецию, Турцию и страны Магриба он сделал около 1000 записей
песен сефардов, однако завещал уничтожить все свои труды
после своей смерти. В отличие от завещания Франца Кафки,
завещание Ицхака Леви было пунктуально исполнено. Исполнено его
женой и детьми. Однако мать Ясмины по памяти восстанавливает
песни, которые Ясмина теперь исполняет на концертах. Может
быть поэтому ее выступления не похожи на выступления
фольклористов?

Мне думается, что музыка сефардов в исполнении Ясмины Леви и
ее испанского ансамбля представляет собой только
часть традиции сефардов, ее западный — марокканский вариант.
Марокко в XIX веке находилось под протекторатом Испании.
Естественно, что в страну проникала испанская культура в самых
разнообразных проявлениях. Современные исследователи
указывают, что светская музыка марокканских сефардов, лирические
песни часто имеют лишь древний текст, но музыку более
современную, а иногда и просто являются заимствованиями XIX века.
Музыка восточных сефардов в большей степени основана на
арабском макаме, однако, чтобы ее услышать, наверное, нужен другой
ансамбль — турецкий. Сейчас в мире осталось примерно 250
000 человек, пассивно владеющих ладино. Меньше половины от
этого числа проживает в Израиле. Единственная газета на языке
издается в Стамбуле. С каждым годом число носителей этого
языка и культуры сокращается. Схожая ситуация и с другими
еврейскими языками помимо иврита — а их около 20!

С другой стороны, очень показательным фактом является то, что среди
записей музыки сефардов большинство исполнителей — отнюдь не
сефарды. Это говорит о привлекательности этой музыкальной
эстетики. По существу, музыка сефардов — это универсальный
западно-восточный синтез, синтез музыкальных традиций — своего
рода джаз, попытка объединить средиземноморские культуры
разных вероисповеданий на лингва франка. Язык ладино может
выйти из живого употребления в ближайшие несколько десятилетий,
однако вполне возможно распространение музыки сефардов за
пределы их этнической группы. В качестве примера можно
привести джаз, который давно уже не является только американской
музыкой, а еще раньше он точно так же перестал быть
исключительно негритянской, а до того креольской музыкой Луизианы. В
настоящее время похожие процессы наблюдаются с тувинским
горловым пением. Оказывается, для освоения тувинского
двухголосого пения, расщепления звука на низкий тон и отчетливый
тембральный обертон не обязательно нужно иметь
центральноазиатское строение голосовых связок. Люди успешно осваивают хомей и
кыргыры и в Новой Зеландии, и в США и Канаде, и в
Новосибирске, и в Москве. Аналогичные примеры можно привести в
отношении музыки балканских народов. Как ни удивительно, но есть
тенденция превращения в универсальный музыкальный язык также
у наших оркестров домр и балалаек. Будучи членом жюри
тамбовского фестиваля русских народных инструментов (с подачи
Сергея Бирюкова), я узнал, что изобретенный сто лет назад
Андреевым тип консорта распространился по всему миру. Репертуар —
от Вивальди до босса новы. Очень приличные оркестры русских
народных инструментов есть в Швеции и даже в Японии, причем
играют в них не русские, а шведы и японцы.

Ясмина Леви закончила концерт песней, которую она посвятила молодому
человеку, объявлявшему начало концерта и слегка
аккомпанировавшему в паре песен на бубне,— человеку, за которого она
два месяца назад вышла замуж. Песня называлась Suegra La
Negra. Зал рассмеялся... Suegra = свекровь. Забавно,
что между русским и ладино существуют такие совпадения!